Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито

— Дорогая ронди-подруга! Где же он? Пойдем со мною и рассказывай… Все рассказывай, пока моя горячая тоска не утонет в слезах моей радости, которую ты принесла. Только тише рассказывай, чтобы не услышал какой-нибудь чужой браман жрец, расхаживающий по тайникам храма! Говори так, чтобы никто не слышал, даже стены, чтобы не поняли о чем ты шепчешь; пойдем, сестра Дадабай…

Кукумини, подобрав мановением руки распахнувшуюся ткань своей «сари»[16], повлекла Дадабай в придел храма, служивший одним из его тайных покоев. Но только что они очутились под сводчатым потолком обставленного темной обстановкой помещения, как вдруг из преддверия храма к ним донесся отчаянный вопль, раздались крики, шум схватки.

Мгновенно побледнев, Кукумини остановилась, с недоумением прислушиваясь к шуму.

Встревоженная Дадабай также на минутку замерла.

Затем она быстро заставила сесть на сидение из ковра Кукумини и твердо произнесла ей:

— Ты жди сестра, я узнаю что там и скажу тебе… Я знаю здесь ходы…

С этими словами танцовщица исчезла в коридоре.

По знакомым ей тайникам стен храма она быстро очутилась у одной из амбразур коридора и через нее увидела на пороге храма распростертые крови тела в лужах двух человек и спешивших к ним из храма браминов, а с улицы богомольцев.

Она побежала к тайному выходу у порога храма и очутилась возле места происшествия.

Здесь уже собралась горячившаяся толпа.

Один из валявшихся в крови людей, силясь не упасть от смертельной раны, приподнялся на одной руке.

Взглянув на него, Дадабай немедленно узнала в нем того человека, с которым стоял на улице Бихари Бай, брат Кукумини.

Переведя взгляд на другое распростертое тело и убедившись, что это не Бихари, танцовщица снова повернулась к начавшему выкрикивать проклятия, умиравшему другу Бихари.

Индус, собирая остатки сил, выкрикивал:

— Компрадор Санджиб Гупта — сидвала[17], наемник англичан! Он за английские деньги нанял бедных индусов поднять бунт против франков у анамитов и малайцев в Сайгоне. Он сказал, что заплатит нам здесь деньги, но прислал своих джасусов, чтобы те убили нас. Он получает без счета деньги угнетателей англичан и держит дружины убийц-морд, которые уничтожают индусов. Собака, продажный купец, раджа Санджиб! Нечистый кандала: кан-да-ла-нассасадар![18]

На раненого вдруг бросились явившиеся полицейские и должно быть агенты того же компрадора Санджиба.

Умирающий заметался.

Собравшаяся толпа глухо зароптала.

Несколько полицейских индусов загородили ей дорогу и подняли палки. Толпа подалась.

Полицейские подхватили и понесли трупы.

Дадабай, еще раз взглянув на двинувшуюся за шествием полицейских толпу, напрасно попыталась найти Бихари в толпе и, не увидев никого похожего на брата Кукумини, скрылась в тайник. Она убито направилась обратно к Кукумини, не зная что ей сказать девадаши. Но только что она сделала несколько шагов, как чья-то тень выступила перед ней в коридоре. Чуть не воскликнув, она увидела Сан-Ху, загородившего ей дорогу.

— Как вы сюда попали? Где брат Кукумини? Почему вы не ждете меня в храме? Что случилось тут? — закидала девушка вопросами товарища.

Сан-Ху поднес к губам палец.

— Несля пили в храм! Мы упивали отна морта. Они Пихари хотели упийт. Вот Пихари…

Действительно из тени простенка выросла фигура возбужденного юноши, который воскликнул:

— Дадабай!

Дадабай испуганно подалась назад.

— Дадабай! Передай Кукумини, что мне сейчас увидеться с ней нельзя. Скажи, что я с этим хатбе бегу отсюда в Бомбей. Мы поступим в дружины Санджиба Гупты к мордам. Я устроюсь у них сам и помогу устроиться другим товарищам. А потом мы уничтожим этих собак в огне или утопим в крови вместе с Санджибом. Он вместо того, чтобы помочь бунтовщикам и выручить их, послал к нам своих рабов и те убили моего товарища, а меня только спас этот хатбе… Кланяйся сестре и скажи, что скоро мы добьемся свободы для Индии. До свидания!

Вслед за этим тамилец-дружинник кивнул головой китайцу и указал ему на выход. Оба, спаситель и спасшийся, скрылись туда, прежде чем Дадабай пришла в себя.

Девушка схватилась руками за голову, окинула взглядом коридор и быстро направилась к Кукумини.

— Беда будет если враги-брамины увидят, что здесь прячутся! — мелькнуло у ней в голове.

Через две минуты Дадабай была у подруги.

Девадаши тревожно бросилась к Дадабай навстречу.

— Что случилось?

Дадабай взяла подругу за руку и проговорила:

— Убийство, сестра Кукумини, но не бойся за Бихари.

И девушка рассказала, что она видела.

Кукумини с отчаянием провела у себя рукой по голове.

— Но когда этого уже не будет? Когда бедные угнетенные индусы, получат возможность заниматься спокойно своей несчастной жизнью?..

— Об этом, сестра, тебе может сказать только твой друг-большевик, который для этого сюда и едет… Подумай лучше, сестра, как здесь ему устроиться, чтобы его не схватили сразу джасусы[19]. Подумай, как помочь целой армии молодых большевиков, которые идут за ним; какую дать им помощь, как разослать по Индии и свести их с нашими братьями в союзах. Расскажи и мне, что у вас делается…

Кукумини не могла говорить.

— Сестричка, где Первин, девочка?

— Самоцвет Первин с русскими… Они не отпустили бы и меня, если бы не спешил тебя предупредить твой друг. О, они отважные люди! Мы с Первин танцевали им и помогали им. А потом, когда мы оставались одни я учила Первин складывать про них песни. Я про них тебе могу спеть много песен, дорогая Кукумини, и все они понравятся тебе…

И Дадабай запела радостную песню о молодых русских большевиках, которые издалека, издалека идут, едут и приближаются к Индии, чтобы бороться за счастье индусов райотов и судра. Ведет их большевик большевиков Пройда.

Кукумини схватила за руку Дадабай, когда веселая девушка запела. Но Дадабай ответила речитативом новых строф своей песни. И когда она упомянула имя Пройды, у Кукумини показались на глазах слезы радости.

Девушки обхватили одна другую руками и упали на циновку.

ВЫПУСК № 4

В Бенаресе

Священный город проснулся. По бесчисленному количеству узких азиатских улиц, неизменно вырывавшихся вдруг на какую нибудь площадь с неожиданно грандиозным храмом, задвигались индусы в паграх[20], мусульмане в тарбушах[21] и фесках, женщины, закрытые белыми «бурка» с ног до головы и выглядывающие через отверстия для глаз, патаны, шейки, сикхи, и европейцы. Рынки начали гудеть, а храмы и берег Ганга наполняться богомольцами. Появилась уже какая-то похоронная процессия с четверкой слонов, привлекшая на минуту внимание уличных торговцев и посетителей базара. Началась посадка пассажиров на готовый к отплытию пароход и пронесли на его борт на носилках несколько европейских путешественников с приобретенной ими в городе парой обезьян. Несколько на отлете от ряда уличных палаток продавцов украшений, парикмахерских и ковровых заведений, под корпусом индусской конторы пароходной кампании, появился, недавно избравший себе тротуар конторы местом для стоянки, шлифовальщик и золотых дел мастер-парсис с точильным камнем, примитивной переносной стойкой для паяльника и ящиком.

Он выправил навес палатки, разложил на циновку свои инструменты и начал пригонять к серебряному женскому поясу, извлеченному из ящика, камни.