Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито

Затем он еще раз взглянул вниз на солдата.

Возле самой головы часового болталась кисть от драпрей занавеса.

Петряк прицелился к ней флакончиком и стал из него капать на кисть хлороформом.

Накапав достаточно, Петряк сунул флакон обратно и замер, выжидая результата.

Часовой, почувствовав что-то в воздухе возле себя постороннее, потянул носом, но вместо того, чтобы проснуться, еще тверже прислонился к косяку входа.

Петряк снял с себя пояс, сделал на нем из булавки крючок и, опустив его как удочку к шнуру, на котором болталась кисть, начал подводить ее к носу часового. Тот расслабленно опустил руки и окончательно свалился на стену.

В одну минуту Петряк очутился около него и положив ему полумокрую кисть под бороду — взял из его расслабленных рук ружье и сунул его в сторону.

Теперь он получил возможность безбоязненно двигаться по веранде. Если даже кто-нибудь услышал бы шум его шагов, будут думать, что ходит часовой.

Он осторожно взглянул в окно и увидел там красивую девушку-блондинку, которая стояла, опираясь коленом на кресло и разговаривая, пристукивала веером по столу. Против нее сидел средних лет мужчина в легкой офицерской блузе, прекративший очевидно на время что-то писать. Возле него лежала книга, которую он захлопнул.

Они разговаривали.

Вынув из сумки натурограф и, приспособив его для съемки, Петряк нажал кнопку и стал действовать аппаратом, одновременно слушая разговор.

К величайшему удивлению комсомольца красивая блондинка называла Бурсона русским именем:

— Алексей Васильевич, увлекаетесь! — говорила она. — Вы ваших русских идеализируете и потому расцениваете не так объективно, как я… Кто из них зарекомендовал себя за время нашей более чем полугодовой совместной деятельности? Молодые люди способны только шантажировать, более старые даже этого не умеют, а занимаются или нищенством или тунеядством. Из небольшой группы энтузиастов у нас действительно идеальными врагами большевиков являются только итальянцы, да французы. Мы, американцы и англичане, действуем частью потому, что понимаем всю гибельность мирового успеха большевиков, а чаще потому, что Ложа хорошо за это платит. Но и в том и в другом случае мы методически бесстрастно делаем больше всех, ужаснее всех и значит практичнее всех.

Петряк выждал, пока полковник ответил блондинке.

— Русский белогвардеец, — думал юноша. — Вот оно в чем дело.

— Не отрицаю этого, — сдержанно произнес голос военного барина. — В самых сложных и опасных случаях приходится все таки действовать мне. Я сознательно закрываю глаза на то, что Крудж использовывает и меня в качестве орудия английской политики. Теперь командировка в Камбоджу, это ни что иное как авантюра против Франции. Я сделаю там все, что от меня требуется, так как никакого другого способа нет, чтобы разрубить сразу все узлы большевизма. Война, мобилизация, военное положение, теперешние средства уничтожения противника, может быть одни смогут развязать нам руки для ликвидации красных бандитов. Посмотрим!

Петряку достаточно было действия его натурографа и он, оттянув его, отошел от своей позиции.

Он снял кисть с плеча часового и как кошка взобрался на крышу по уступам стены и косяка входа.

Но он на всякий случай решил запечатлеть натурографом еще вид стола и разговаривающих сверху. Он подобрался теперь к окну по крыше и принялся за съемку отсюда.

Но только, что он поставил аппарат натурографа, как в кабинет полковника кто то вошел.

Петряк вытянул уши и услышал доклад:

— Прибыл нарочный!

— А! Впустите.

Нарочный — это было так важно для целей информации что Петряк снова очутился на веранде и сунул по-прежнему часовому кисть под бороду.

Затем он выглянул в окно. Но, увидев вошедшего нарочного, он чуть не пошатнулся от удивления. Вместо незнакомого лица полицейского он вдруг в военной форме увидел Партаб-Синга.

— Партаб провокатор? — мелькнул у него в голове вопрос. Но увидев, как подобострастно подал Партаб пакет Бурсону, и каким чужим человеком стоит он перед полковником, Петряк сообразил вдруг, что мог означать его визит после того, как вся группа революционеров направилась именно для встречи нарочного на дорогу от Дагбунгало.

— Молодцы! — пришел в восторг юноша, мысленно одобряя товарищей произведших подмен. — Работают на ять! Но что же будет Партаб делать дальше?

Полковник, получив пакет, спросил: все ли это?

Отрицательно мотнув головой, Партаб указал на блондинку.

Полковник сделал рукой успокаивающий жест и тогда Партаб, сняв с себя туземный меч, подал его Бурсону.

Полковник махнул рукой нарочному в знак того, что тот может уходить. Партаб вышел.

Полковник, проводив его за дверь глазами, начал осматривать меч и, остановившись на одном украшении, извлек оттуда письменное послание. Тотчас же Бурсон положил его на стол, придвинул к себе книгу и вместе с блондинкой начал читать.

— Книга — это ключ шифра! — догадался Петряк. — Чудесно! Хорошо что она у меня попала под аппарат. За это дядя Градимир скажет мне, должно быть, здоровенное спасибо! Ура!

И, не медля больше, Петряк той же дорогой, какой добрался до окна полковника, пополз обратно.

Спрыгнув сзади дома в сад, он нащупал глазами выступившую ему навстречу Первин и двумя шагами очутился возле нее.

— Ну что? — спросила та трепетно.

— Ничего, сестричка, чудесно! Это русский белогвардеец. Партаба видел в гостях у него…

— Не может быть. Почему Партаб?

— После скажу. Идем скорее отсюда.

— А лошадей взять?

— Ничего не нужно, скорее айда отсюда!

— Ну, айда!

Молодые люди нырнули через стену и быстро направились к месту их кочевого становища.

Хеджрат

Снова остававшиеся еще здесь революционеры сошлись ненадолго в балагане за городом, на берегу Инда.

Но компания имела теперь фотографии по всей видимости чрезвычайно важного шифрованного письма и командировочного приказа Бурсона. Петряк, засняв кабинет Бурсона, не только сфотографировал его, его сообщницу, но и ключ к шифру письма. Этим ключом оказалась индусская поэма «Мегнадбад». А затем он узнал о политическом смысле действий фашистского полковника и установил его русское происхождение.

Еще больше должно было открыть письмо. Но прочесть его немедленно не представлялось возможности вследствие отсутствия необходимой для расшифровки письма книги, которую можно было достать в каком-нибудь большом городе.

Все другие мотивы заставляли Пройду спешить в Бенарес. И поэтому, не откладывая своего отъезда, главарь большевистского отряда сделал последние распоряжения Петряку и Первин, которым поручил остаться в Майенвили и продолжать неусыпное наблюдение за Бурсоном, куда бы тот не отправлялся, сам же с Партабом и Иляшем к утру был уже далеко за пределами города.

От балагана цирка не осталось никакого следа.

Между тем, с другой стороны города, в это же утро бесшумно, но быстро собиралась толпа беженцев. Со дворов города, с переулков на выгон двигались люди с носилками, мешками, тележками, с козами, муллами, детворой, телегами и тонгами, запряженными быками и лошадьми. Майенвильцы-индусы собирались к заброшенной у дороги буддийской пагодке и здесь приводили в порядок перед выступлением в долгий караванный путь свой скарб, распределяя его по подводам и тележкам.

Нигде не видно было главаря у этого каравана из сотен семейств городского и крестьянского населения. Но чьи то распоряжения передавались из уст в уста среди тысячной толпы. Никто из них не знал хорошо, куда поведет их неволя. Но все изгнанники приспособляли очевидно все свои расчеты к бесконечно долгому пути. Никто не мог из них поручиться за то, что банда палачей города, от которых они бежали, не нападет на их толпу и не рассеет ее. Но другого выхода изгнанники очевидно не имели и потому они лишь торопились поскорее уйти от ненавистного усмирителя.

В таборе не без старшины. И в караване нашлись решительные, осведомленные люди, которые делали соседям указания, превращались в естественных заправил организации каравана, отдавали распоряжения и командовали.