Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито

— Ты не сочиняешь, молодец?

— Проверьте…

— Мы проверим… Только мы не будем искать какого то Бурсона, а поручим нашему представителю в Москве прислать подтверждение подлинности документа.

Губернатор испытующе посмотрел на Петряка.

— Это дело ваше, как вы будете проверять, — спокойно ответил тот. — Мне важно установить, что я не преступник, а сам — жертва злого умысла.

— Посмотрим. Уведите арестанта…

Губернатор, однако, сказал неправду, заявивши о том, что он не будет искать Бурсона. Наоборот, он поручил немедленно полиции и шпионам проверить, есть ли такое лицо в городе и установить за ним на пару дней слежку, после чего под осторожным предлогом пригласит его к нему для допроса.

Петряка пока на это время оставили заброшенным в колодках.

Полковник Бурсон раздосадованный случаем на мосту, когда, вследствие какого-то невыясненного происшествия, его сообщница чуть не лишилась жизни, ждал со своим слугой результатов того предприятия, из-за которого он приехал.

Прошло два дня со времени отъезда его сообщницы, когда в дом Агли Вана явился посыльный и попросил Бурсона от имени губернатора явиться в его дворец. Бурсон, сохранявший здесь во всяком случае инкогнито, удивился, но пошел.

Губернатор принял его в кабинет и вежливо предложил садиться.

Не понимавший в чем дело Бурсон сел и выжидательно посмотрел на губернатора.

Тот с любезной веселостью начал:

— Я извиняюсь, полковник, что попросил вас посетить меня, но у нас только что произошел прелюбопытнейший казус, который все таки требует, чтобы вас с ним ознакомили… Мы арестовали на днях здесь русского большевика с документом, спрятанным в поясе. Не сомневаясь ни на минуту в том, кто он, мы произвели допрос. Но знаете, что он при этом стал нам сообщать?

Губернатор, с вопросительным любопытством уставился на Бурсона.

Последний, спокойно подняв жестокие глаза, ответил, предлагая очевидно продолжать:

— Да, — что же?

— Он заявил, во первых, что будто имел сношение с вами… Что вы не Бурсон, а русский князь…

Губернатор снова остановился и секунду следил за искоса взглянувшим на него Бурсоном.

— Вы что-нибудь скажите по этому поводу?.. — спросил он с осторожной напряженностью.

— Что же, что я не Бурсон, или вернее и Бурсон и русский князь… это правда, — холодно ответил Бурсон. — Что он вам еще сказал?

Губернатор с удивлением приподнялся.

— Но если это правда, то я должен начать следствие и арестовать, может быть, даже вас. Кто же вы в самом деле?

Бурсон свысока измерил губернатора взглядом и, подняв голову, указал на брелок губернатора с каким-то значком.

— У вас это брелок случайно или символ союза?

Губернатор сделался сразу сдержаннее.

— Символ магистров…

— Хорошо… Я магистр грамоты личного посвящения Икс-Ложи. Вот мой знак…

И Бурсон, открыв жилет, показал черный нагрудник, на котором выделялся белый знак Икс со знаками свастики по обеим сторонам.

Тотчас же губернатор, как это не было неожиданно, почтительно встал и скрестил на груди руки.

Бурсон закрыл жилет.

— Протокол допроса этого большевика велся?

— Да…

— Дайте мне его!

Губернатор покорно развернул портфель и извлек из него папку. Затем он нашел в ней допросный лист Петряка и подал его Бурсону.

Тот внимательно прочел его, прожигая глазами строки мелкого почерка. Читая, он сопоставил в уме ряд фактов с теми сообщениями, какие делал Петряк. В голове его мелькнули кое-какие догадки о слежке за ним. Не обнаруживая, однако, беспокойства, он взглянул на все также почтительно стоявшего губернатора и, положив на стол папку, вырвал из нее допросный лист. Он положил его себе в карман, а остальные бумаги перервал и бросил.

— Я здесь по одному особому делу, о котором распространяться совершенно излишне. Не мешайте мне. Что же касается до этого мальчишки, то кто бы он не был, он знает больше, чем это допустимо знать кому бы то ни было. Но ваше следствие это длинная и ненужная история. Я пришлю к вам вечером сегодня негра-слугу и вы распорядитесь, чтобы арестованного с ним отпустили. О дальнейшей его судьбе после этого не заботьтесь. Поняли?..

Губернатор, понимая многозначительность вопроса, утвердительно кивнул головой.

— До свидания! Очень благодарен, что вы осведомили меня об этом случае не обычным полицейским способом, что было бы значительно хуже. Продолжайте, губернатор, ваши дела…

Бурсон подал руку и ушел.

Губернатор задумчиво сел в кресло и долго думал о происшедшем.

ВЫПУСК № 5

Товарищи не дремлют

Первин оказалась верным товарищем Петряка в том деле, которое молодым людям поручил Пройда.

В тот вечер, когда уезжала сообщница Бурсона, молодая танцовщица, спустившись в воду и спрятавшись возле борта мостика, выждала пока всадники наткнулись головой на веревку, после чего у «белой нач-герл», как мысленно окрестила Первин гризетку, слетела шляпа на край моста, которую Первин тут же схватила и, как ей велел Петряк, быстро с ней направилась к берегу.

Мимо нее по мосту пронеслась замершая от ужаса на лошади гризетка, затем промчалась лошадь полковника и, наконец, пробежал Бурсон.

Первин пропустила всех их, а сама вышла на берег, посмотрела, не догонит ли ее замешкавшийся товарищ, и, памятуя о его наставлениях, направилась к плантации на окраине города, где под складом было ее и Петряка обиталище.

Она стала ждать Петряка. Но чем дальше шла ночь, тем больше начинала беспокоиться она. Она понимала, какую отчаянную дерзость проделал русский с Бурсоном и его подругой. Хотя полковнику в первые минуты происшествия с ним и не до злоумышленников было, и Петряк имел время скрыться, но зато майенвильский усмиритель мог весь город поставить на ноги после того, как он пришел в себя.

И чем дальше, тем Первин волновалась все больше и больше.

Русский отрок-гази[26] так товарищески делил все невзгоды и всю занимательность опасного заговорщического путешествия с нею, что Первин не раз думала о том, почему он не индус, почему его родители не были соседями ее отца, когда она еще десятилетней девочкой жила к Бирме, пока семью не постигло несчастье смерти ее отца лодочника, после чего девочку взяли жрецы в храм.

Могло бы случиться так, что родители обоих детей устроили бы торжество их брачного соединения, представили бы праздничному собранию родственников мальчика и девочки и, произведя все обряды, предоставили бы молодоженов их будущему.

Этого не случилось, — что же должно было произойти теперь, когда она, бедная танцовщица, в русском подростке — посланце революции нашла такого переполненного жизнью и заботой о ней и о своем деле друга? Первин этого никак не могла представить себе, ибо понятия о близких отношениях у русских парней и девушек она не имела; Петряк же об этом, очевидно, даже не думал. Первин не знала, что это обстоятельство объяснялось прозаическим неведением Петряка о матримониальных инстинктах, неразумевшего еще о каких-либо иных отношениях к женщинам, кроме товарищеских.

Сама Первин, несмотря на юный возраст, по опыту домов развлечений, где она вращалась около двух лет, уже знала о том, что есть другие области жизни. И вот теперь она боялась думать о каком бы то ни было несчастье, которое могло навсегда оторвать от нее товарища большевика — Петряка.

Всю ночь и добрую часть утра сидела она, поджав ноги на мху, под деревянным пологом загородного склада.

Утром, будучи, наконец, не в силах ждать, она поднялась и, положив на то место, где обычно они устраивались вдвоем, чтобы поесть и переждать несколько часов дня или ночи, камень, сунула под него кусочек оторванной от своих одежд ткани, что означало для нее и для Петряка, что она была здесь и скоро придет опять. Тут же она спрятала под балку в полу шляпку француженки.