Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды - Роман Булгар

Не радовало когда-то веселого и взрывного монгола и то, что после возвращения от великого кагана его повысили, сделали десятником.

Больно резанула по сердцу, стреножив буйную радость от того, что он благополучно вернулся к своим, весть о том, что любимая красавица-жена его и двое малых детишек во время его длительного отсутствия тяжело заболели и скоропостижно скончались.

В этом походе на страны заходящего солнца многие нукеры взяли с собой своих монгольских жен, выехавших с далекой родины вместе с войском. Не оставил дома свою ненаглядную Борте и Угхах.

Да, его жену звали, как и первую и главную жену великого кагана. Но и это не спасло женщину и ее детишек от смертельной напасти.

– Эх, Борте, Борте! – сжимая кулаки, с невыразимой тоской в голосе простонал Угхах. – Зачем же ты ушла, бросила меня одного? Ты не должна была так со мной поступать! Мы же договорились с тобой, что умрем в один день, крепко обнявшись, ляжем в одну могилу…

Глубокая любовь к этой женщине не имела границ. Он боготворил ее и восхищался ею. Всегда одетая, как и воины, она, стройная и высокая, с виду почти ничем не отличалась от нукеров. Пока же не родился их первенец, Борте принимала участие почти во всех битвах. Бесстрашно носилась рядом с ним, подавала ему запасные колчаны со стрелами, сама метко стреляла из своего лука, который по размерам был чуть меньше боевого лука, но бил достаточно далеко. В пылу ожесточенной битвы трудно было сразу отличить ее от нукера.

После того, как у нее стало двое детей, она все больше занималась появившимися у них верблюдами, вьючными конями и повозками, в которых она, самая заботливая мать и рачительная хозяйка, как зеницу ока берегла полученную при дележе добычу.

Не оставляла она без своего внимания и следила за двумя рабами: мальчонкой лет десяти и девкой, двумя-тремя годами постарше.

Хозяйство их все время разрасталось, и одна Борте уже никак не справлялась без их помощи. Вместе с подростками она доила кобылиц, коров и верблюдицу, во время стоянок варила пищу в медном котле.

Маленькие дети во время переходов или сидели в повозках, или же мерно покачивались в кожаных переметных сумах на вьючной лошади. Иногда она возила их верхом за спиной, посадив в заплечную суму.

Посмеиваясь, Борте говорила, что ему пора завести себе еще одну жену. Тогда она меньше станет возиться с хозяйством и снова сможет больше времени проводить рядом с ним.

– Смотри, Угхах, – с волнующим придыханием шептала она, – в твоей сотне многие нукеры взяли себе, как законную долю в добыче, пленниц, сделали их своими женами.

– Ну и что? – Угхах беспечно пожимал плечами. – Я люблю только тебя одну. Никто другой мне больше не нужен. Разве не так, хатын? – заглядывал он в женские мерцающие глаза.

Зачем ему еще кто-то другой, когда он думает только об одной? Что он станет делать, когда к нему в постель залезет совершенно чужая женщина? Зачем ему это, зачем?

– Так-то это так… – как-то странно уводя взгляд, соглашалась Борте. – Только не принято у нашего народа, чтобы у сильного и крепкого мужчины имелась только одна жена.

– Если у него хватает мяса, чтобы вдоволь кормить их, – лениво отбрехивался муж, еще не понимая, к чему весь их разговор. – Я пока еще не тысячник и даже не десятник.

– Но ты им обязательно станешь! – горячо восклицала Борте. – Посмотри на других! Они еще не стали десятниками, а новыми женами уже обзавелись. И детей у них сразу прибавилось и рабочих рук…

Многие из ее подружек в юртах только командуют, распоряжаются «черными» женами. Появись и у нее такая возможность, она снова во всех битвах поскачет рядом с ним, будет оберегать его и защищать…

– Вот что тебя волнует! – на мужских губах появилась понимающая улыбка. – Ты устала, моя ненаглядная хатын, возиться с коровами. Тебе захотелось поваляться на мягких подушках!

– Вот еще, чего он удумал! – весело фыркнула жена, всплескивая руками. – И как только тебе такое могло прийти в голову? Да чтобы я и валяться на мягких подушках? Ха-ха-ха! – придерживая руками мелко трясущийся живот, она давилась от приступов безудержного смеха, а он, глядя на нее, только непонимающе хлопал глазами. – Возьми себе еще жену, – мелодично звенел-постукивал в его ушах ее переливчатый насмешливый колокольчик. – Но любить ты будешь только меня!..

Словно вновь явственно услышав голос любимой Борте, десятник вздохнул и тронул поводья. Из его груди вырвался болезненный стон:

– Борте, Борте! Ну, почему же ты не дождалась меня?

В монгольском лагере все было тихо и спокойно, а вот у соседей раздавался какой-то непонятный шум. Впрочем, там, видно, снова что-то не поделили, в том сборном таборе воинов самых разных племен и народов, тех, что пристали к монголам по пути.

Подъехав поближе, Угхах снова вгляделся в темноту, разрываемую всполохами от разожженных костров. Присмотревшись, десятник смог различить пестрые туркменские юрты, тангутские рыжие шатры. Чуть в сторонке виднелись черные шатры белуджей. За ними стояли простые шалаши то ли аланов, то ли еще каких-то неизвестных племен воинов.

Во время битвы весь этот разноплеменной сброд первым посылался в бой или на приступ городских укреплений, а после те, кто остался в живых, подбирали остатки захваченной монголами добычи.

Привязав коня к металлическому приколу, Угхах вошел в свой шатер. В углу что-то зашевелилось. Едва различимая тень поднялась, тихо скользнула и распростерлась возле его ног.

– Это ты, хозяин… – облегченно прошептали девичьи губы.

Безразличным движением руки десятник хотел приподнять девчонку и подтолкнуть ее обратно в свой угол, чтобы тихо сидела и не мешалась ему. Но грубая ладонь его ненароком задела тугой и упругий комок, от прикосновения к которому стало жарко, мгновенно пересохли губы.

Раньше он как-то не замечал, что под простенькой рубашкой может находиться юное тело подросшей за это время служанки-рабыни. Ходит себе с опущенной головенкой серая замарашка и ходит…

Нет, тут он неправ. Вовсе юная туркменка не замарашка. Просто он раньше старался не замечать, как подолгу и тщательно она умывается, как всегда чисто и свежо ее дыхание. Но он даже подумать не мог о том, что под просторной одеждой давно уже не угловатый подросток, а юная девушка с налившимся всеми соками прекрасным тугим телом, которое целиком созрело для того, чтобы сполна познать радость любви.

– Иди, спи! – Угхах, превозмогая соблазн схватить это тело в охапку, убрал руки. – Поздно уже.

– Да, хозяин… – девушка разочарованно вздохнула.

В какое-то мгновение ей почудилось, что мужчина вдруг часто-часто задышал, в неровном пламени светильника блеснули его раскрывшиеся глаза. И она, замерев и затаив дыхание, ждала его горячих объятий, жаркого шепота, неловкой возни. Ждала этого и одновременно боялась.

Боялась рабыня того, чего еще ни разу с ней не случалось. Но, боясь, она столь же горячо этого желала. Но… ничего не случилось…

Подавив в себе поднявшееся желание, приглушенное навалившейся усталостью, десятник шагнул и завалился на свою подстилку. Веки его мгновенно сомкнулись, и он мгновенно уснул.

Проснулся Угхах, когда окончательно рассвело.

– Ты… чего? – пробормотал он, когда его взгляд неожиданно уперся в неподвижную фигурку. – Ты что, не ложилась? Ты всю ночь торчком и просидела? – удивленно спросил он.

– Я охраняла твой сон, хозяин. Не сердись.

Упрямая девчонка сидела на корточках прямо перед ним. На ее худенькие плечики была накинута застиранная до дыр, ставшая почти прозрачной рубашка из белого ситца.

Но первое, что увидел Угхах и что его смутило, – ее взгляд. Он впивался, он приковывал к себе, заставлял цепенеть – столько жило в нем неуемной жажды, плотского зова, что мужчина замер, пристально стал всматриваться в полуобнаженное девичье тело.

Сразу стало заметно взволнованное трепетанье крышек ее носика и стали видны подрагивающие от возбуждения уголки губ.

Сквозь тонкую ткань рубахи он разглядел упруго торчащие в разные стороны юные груди с напряженно вздувшимися сосками. Расходясь под его взглядом, стройные девичьи ножки непроизвольно расползлись в стороны, нескромно приоткрывая темный мысок.

– Чего ты? – буркнул он, в смущении начав тереть глаза тыльной стороной давно немытой ладони.

– Твой Борте… – мило коверкая слова, продолжая прямо смотреть на него, проговорила девчонка, – перед тем, как уйти к Небесным Духам, взяла с меня слово, что я стану твоей верной женой.

– Не выдумывай ты! – не поверил он, сделал вид, что не поверил.

Зажмурив крепко глаза, десятник попытался извлечь из памяти один странный разговор, суть которого он начинал понимать только сейчас. В тот вечер Борте вскользь спросила: