Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды - Роман Булгар

Первая сотня – отборная. Рослые плечистые всадники от двадцати пяти и до тридцати пяти лет. Безбородые и вислоусые, с угрюмыми глазами. Все, как один, – на широкогрудых буланых лошадях в темной сбруе, горящей медными бляхами, в черных кольчугах и в стальных черненых шишаках, украшенных перьями беркута.

Ни серых, ни каурых, ни саврасых или соловых коней. Лишь одни буланой масти. Недаром тысяча называлась «Крыло беркута».

Субэдэй обычно посылал их ломать последнее сопротивление и преследовать разбитого противника. И воинам их тысячи доставалось немного военной славы. Они, как зловещие птицы могил, хоронили разгромленную армию врага. Первая сотня «Крыла беркута» на буланых скакунах считалась своеобразной гвардией тысячника, его постоянным резервом. Ее полководец лишь окинул взглядом и проехал мимо – тем он выказывал свое доверие к старому военачальнику. Он остановился перед третьей, соскочил с коня, бросив повод нукеру. Место подле Субэдэя тысячник уступил начальнику сотни – свой отряд показывать тот должен сам. С тысячником Субэдэй будет говорить после смотра.

Воины лишь замирали при его приближении, опуская головы. Перед каждым на чистых потниках, кошмах, попонах было разложено оружие: саадаки, состоящие из лука, налуче, двух-трех колчанов со стрелами, мечи в ножнах. Возле них лежали круглые щиты, копья с железными крючьями для стаскивания с седла вражеских всадников. Выстроились рядком и длинные булавы, легкие пики, ременные и волосяные арканы, железные наконечники для стрел, запасные тетивы для луков.

Сбоку разложили походное снаряжение: седло, два турсука – для воды и пищи, небольшая палатка, кожаные сумы для зерна, легкий топор, мелкое сито, шило, оселок и пилка для заточки стрел, хомутные и швейные иглы, клубки ниток и сученой дратвы, вар, куски желтой ваты и серой ткани для перевязывания ран. У иных лежали небольшие глиняные сосуды с самодельными снадобьями – ими не запрещалось пользоваться, хотя в войске имелись специальные лекари.

Немигающее око Субэдэя легко перебегало с предмета на предмет. Изредка он приказывал подать ему меч, лук, колчан со стрелами, седло или топор. Хватал он своими нервными руками, проверял, остро ли отточено лезвие, туга ли тетива, нет ли шаткости в насадке копий и топоров, испытывал на разрыв прочность дратвы и ниток – на войне нет мелочей. Время от времени подходил к лошадям – у каждого воина в строю их имелось по две. Кошачьим движением скользил от храпа к надглазьям, по шее к груди, лез под мышки и в пах, властной хваткой заставлял коней сгибать стопу, дотошно осматривал копыто. Лошади цепенели, едва он их касался. И лишь когда человек отходил, начинали они громко всхрапывать и мелко-мелко дрожать от запоздалого ужаса, рожденного прикосновением властных и нервных рук.

Полководец остался доволен. В первых рядах стояли крепкие воины в железе. В последних шеренгах проглядывались кожаные доспехи, но были они многослойными и почти непробиваемыми.

Субэдэй ткнул пальцем в нукера:

– Доложи твое место в строю!

Воин быстренько и толково ответил.

– А ежели при атаке развернутой лавой?.. А ежели убьют твоего командира? А соседа справа… слева? – каверзные вопросы сыпались один за другим, но нукер, не тушуясь, отвечал.

Перейдя к другому десятку, темник ткнул рукой:

– Ты! Говори: где твое место в походе?

– Третье после начальника, в правой колонне.

– А твое? – Субэдэй ткнул в другого.

– Последнее в колонне десятка… рядом с лошадью, навьюченной имуществом десятника.

Полководец спросил каждого нукера, никто не повторился, и ответы дали картину правильного походного строя десятка. Торопливо перешел в другую сотню, ткнул в плечистого, настороженного воина.

– Ты! Защищайся! – он схватил лежащее на кошме хвостатое копье, отступил на два шага. – Ну!..

Воин оторопело поднял щит – меч висел у него на правом бедре, бросил растерянный взгляд на своего начальника. Но копье в руке темника молниеносно метнулось вперед. Воин едва успел прикрыться, как острие копья с грохотом пробило крепчайшую бычью кожу щита. Лишь крюк задержал его движение и спас воина от тяжелой раны.

Мгновенно покрывшись потом, тот отскочил. Позади испуганно захрапели лошади. Субэдэй, хрипя и обнажая меч, прыгнул вперед, наступил на хвост копья, и тут же щит вылетел из рук его противника, и сверкающее полукружье сабли едва не задело голову воина.

Вырвав меч, тот с трудом отразил новый удар, защищаясь, отступал, а двое телохранителей с обнаженными клинками неотступно двигались по обе стороны, готовые вмиг вмешаться. Стройные ряды спешенных всадников нарушились. Всем хотелось увидеть необычный поединок.

Наконец, ярость начала охватывать воина, и он уперся. Его удары стали короче, жестче. Выпады все больше напоминали угрожающие движения змеи, когда она всерьез собирается применить жало и как бы нащупывает мгновение броска. Глаза сузились, налились непритворной злобой. Темник все еще теснил его…

И вдруг неожиданный боковой удар заставил Субэдэя отпрянуть.

– Собака! – бешено крикнул тысячник, хватаясь за свой меч. – Тебе сказано – «защищайся»!

– Нападай! – взвизгнул Субэдэй и в свою очередь прямым разящим выпадом заставил противника шарахнуться. – Прочь, шакалы!

Телохранители чуть попятились, но еще сильнее насторожились.

Поостыв, медленно отступая под непрерывными ударами, воин стал соображать, что дело его плохо: либо темник зарубит его, либо он ранит темника, и тогда его растерзает стража. Обезоружить Субэдэя он тоже не мог – ему никогда не простится, да и сделать это нелегко: враг силен.

Жестоко теснимый, прижатый к стене безмолвных зрителей, мокрый с головы до ног от ужаса, воин призвал на помощь Богов. Рука его ослабила хватку, меч, звеня, отлетел в сторону, воин рухнул на колени.

– Пощади, великий!..

И лишь крик удержал занесенное оружие, ярость отхлынула, темник шагнул к поверженному воину, ударил мечом плашмя по его плечу.

– Встань!.. Ты смелый и ловкий боец. Не растерялся от внезапного нападения. Не побоялся обнажить оружие против командира, выполняя его приказ. Ты бился зло и умело, и ты выпустил меч только потому, что перед тобой стоял твой командир.

– Великий! Ты победил не высоким именем, а силой и искусством!

Злая усмешка искривила узкое лицо полководца:

– Мои воины стали такими же льстивыми лисами, как придворная челядь? Будь на моем месте другой, разве ты не зарубил бы его?

Страх потерять голову сделал воина красноречивым.

– Великий! Будь на твоем месте равный тебе боец из простых всадников, я все равно был бы побежден. Убей меня за то, что не смог удержать меча, который ты мне доверил. Но, клянусь, я сделал все, чтобы удержать его.

Это была та самая искренняя ложь, которая составляет лучший вид лести, понятной лишь искушенным. Владыки, неизбежно окруженные лживыми и продажными подхалимами, любят лесть искреннюю.

– Великий! Я буду грызть твоих врагов, как верный твой пес.

– Хорошо… Ты! – темник повернулся к другому нукеру. – Что ты возишь в седельной сумке? Всему десятку выложить в ряд снаряжение!

Десятник и сотник засуетились. Они лично отвечали за готовность своих воинов. Они перед каждым походом должны были проверять все снаряжение каждого своего нукера – от полного комплекта вооружения до иголки с ниткой. Если осмотр проводился поверхностно, и младший командир что-то упустил, не досмотрел, то наказанию подлежал не только провинившийся воин, но и его командир…

– Показывай!

С особой тщательностью Субэдэй осмотрел склянку с защитным лаком, который наносился и на кожаные доспехи, и им же покрывались части боевого лука. Монгольский лук был коротким и широким. Его делали составным: помимо нескольких слоев дерева использовались костяные накладки, которые увеличивали силу натяжения. Если лак вдруг оказывался старым и непригодным, то он быстро трескался. Лук рассыхался. А вот в сырую погоду, наоборот, деревянные части быстро разбухали, теряли свою упругость, снижая боевые качества оружия.

Поручив тысячнику самому проверять остальные сотни, Субэдэй направился к строю седьмой тысячи. Тысячи, начиная с седьмой, представляли в отличие от тяжеловооруженных первых шести легкую конницу. Вооружены они были попроще: у воев имелись только луки, колчаны со стрелами и сабли. Доспехов ни у воинов, ни у лошадей не имелось. Но это обстоятельство, отнюдь, не делало этих воинов в бою слишком уязвимыми. Все дело заключалось в том, как применялась в бою легкая конница, и в уникальных боевых качествах лука. Впрочем, не меньшая заслуга в том имелась и самих метких стрелков из лука.

Монгольский лук по своим размерам был сравнительно небольшим, но исключительно мощным и дальнобойным. Относительно малые его размеры диктовались особенностью его применения. Стрелять с коня из длинного лука, подобного английскому, через сотню лет погубившему французскую рыцарскую конницу в битве при Креси, невозможно.