Боги, гробницы, ученые - Курт Церам

Его полное имя было Доминик Виван-Денон. При Людовике XV он был хранителем коллекции древностей и слыл любимцем госпожи де Помпадур. Будучи секретарем посольства в Петербурге, он пользовался расположением Екатерины II.

Доминик Виван-Денон

(1747–1825)

Светский человек, ценитель прекрасного пола, дилетант во всех изящных искусствах, всегда полный сарказма, насмешливый и остроумный, он умел поддерживать дружеские отношения со всем светом.

Находясь на дипломатической службе в Швейцарии, он частенько навещал Вольтера, которого запечатлел на знаменитом рисунке «Завтрак в Ферне». Другая его работа – живописное полотно «Молитва пастухов», исполненное в манере Рембрандта, – помогла ему даже стать членом академии.

Наконец во Флоренции, в дышавшей искусством атмосфере тосканских салонов, его настигла весть о начале Великой французской революции. Он поспешил в Париж. Еще недавно посланник, богатый, независимый человек, он нашел свое имя в списке эмигрантов, подлежащих аресту за измену отечеству, и узнал, что его поместья отобраны в казну, а имущество конфисковано.

Разоренный, одинокий, многими преданный, он влачил убогое существование. Скитался по жалким углам, жил на деньги, вырученные от продажи рисунков, бродил возле рынка, видел, как на Гревской площади слетали с плеч головы многих его бывших друзей.

Так продолжалось, пока Денон не нашел неожиданного покровителя в лице Жака Луи Давида, великого художника Великой революции. Он получил возможность гравировать давидовские эскизы костюмов, те самые эскизы, которые должны были революционизировать моду. Этим он завоевал расположение Неподкупного[17].

Едва вступив на паркет после грязи Монмартра, по которой ему пришлось бродить, он вновь в самом выгодном свете явил свои дипломатические таланты и получил от Робеспьера обратно отнятые у него имения, был вычеркнут из эмигрантского списка. Он познакомился с красавицей Жозефиной де Богарне, был представлен Наполеону, понравился ему и таким образом стал участником Египетского похода.

По возвращении из страны на Ниле Денон, теперь уже испытанный, признанный, пользующийся всеобщим уважением, был назначен генеральным директором всех музеев. Следуя по пятам за Наполеоном, победителем на полях сражений всей Европы, он «организовывал» художественные трофеи (называя это «собиранием») и в результате положил основание одной из величайших коллекций Франции.

Коль скоро дилетантские занятия живописью и рисованием принесли ему такой большой успех, он имел все основания надеяться, что добьется не меньшего успеха и на литературном поприще. Невозможно, доказывали в одном салоне, написать настоящую любовную историю, сохраняя благопристойность. Денон заключил пари и через двадцать четыре часа положил на стол «Le Point du lendemain»[18] – новеллу, позволившую ему завоевать особое место в литературе. Среди знатоков она известна как наиболее деликатная в своем жанре. Бальзак назвал ее «великолепным руководством для мужей, а для людей холостых – бесценной картиной нравов последнего столетия».

Денону принадлежит также и «Œuvre priapique»[19] – впервые появившийся в 1793 году альбом гравюр, который содержит все, что обещает заглавие, и в своей фаллической ясности не оставляет желать ничего лучшего.

Любопытно, что публицисты-археологи, основательно занимавшиеся Деноном, кажется, даже не подозревали об этой стороне его деятельности. Не менее забавно и то, что такой добросовестный историк культуры, как Эдуард Фукс[20], посвятивший, как исследователь нравов, Денону-порнографу целый раздел своей книги, в свою очередь, кажется, ничего не знал о той важной роли, которую сыграл Денон в становлении египтологии.

Между тем этот разносторонний, во многих отношениях удивительный человек совершил дело, о котором нельзя забыть. Если Наполеон, завоевав Египет с помощью оружия, все-таки не смог удержать его в своих руках долее года, то Денон, завоевав страну фараонов с помощью карандаша, сохранил ее для вечности и открыл нашему сознанию.

Когда он, до того лишь салонный завсегдатай, впервые вступил на Египетскую землю, почувствовал знойное дыхание пустыни, увидел, полуослепленный, бесконечную рябь песков, то, должно быть, пришел в восторженное состояние, которое уже не покидало его. Грандиозные руины доносили до него, казалось, дыхание пяти ушедших в прошлое тысячелетий.

Его прикомандировали к Дезэ, который вместе со своей армией устремился по следам предводителя мамлюков Мурад-бея в Верхний Египет. И хотя Денону уже шел пятьдесят второй год, а генерал, выказывавший ему расположение, по возрасту годился рисовальщику в сыновья, тот не считался ни с лишениями, ни с трудностями, обусловленными климатом, вызывая восхищенное удивление солдат, многие из которых были еще совсем зелеными юнцами.

Денона можно было видеть и скачущим во весь опор на заморенной лошаденке в авангарде, и задумчиво плетущимся в хвосте обоза. Рассвет уже не заставал его в палатке. Он рисует и на остановках, и на марше, не расстается с папкой даже во время скудного обеда. «Тревога!» Он ввязывается в перестрелку, воодушевляет солдат, размахивая своей папкой… Вдруг какая-то сцена привлекает его внимание, и он забывает обо всем на свете, забывает, где находится, – он рисует…

Потом он стоит перед иероглифами. Он ничего о них не знает, и рядом нет никого, кто мог бы удовлетворить его любознательность. Денон срисовывает их на всякий случай и, не будучи специалистом, все же правильно подмечает самое главное, самое важное, различая среди них выпуклые, барельефные, и углубленные, en creux, и приходит к правильному заключению, что они относятся к разным эпохам.

В селении Саккара он делает рисунок ступенчатой пирамиды, в Дендере – грандиозных руин строений эпохи Нового царства. Он без устали носится по развалинам Стовратных Фив и впадает в отчаяние, когда приказ о выступлении приходит раньше, чем он успевает запечатлеть все, что предстает перед его глазами. Бранясь, он сгоняет двух-трех слоняющихся без дела солдат, и они еще успевают в спешке, второпях очистить от песка голову статуи, привлекшую его внимание.

Авантюристический поход продолжается. Войска доходят до Асуана, до первого нильского порога. На острове Элефантина Денон зарисовывает очаровательный, окруженный колоннами небольшой храм Аменхотепа III. И этот отличный рисунок остается единственным изображением храма, ибо в 1822 году он будет разрушен.

И когда войска поворачивают назад, направляясь домой (победа под Седиманом одержана, Мурад-бей разбит наголову), барон Доминик Виван-Денон увозит в своих бесчисленных папках добычу более ценную, чем трофеи, которыми поживились солдаты, захватившие украшения мамлюков, ибо, как бы ни воспламенялось воображение рисовальщика в чужих краях, от этого никогда не страдала точность его рисунков.

Он придерживался того вполне применимого к научным целям реализма, который отличал произведения старых мастеров и граверов на меди, не пренебрегавших ни одной деталью. Не имея ни малейшего понятия ни об импрессионизме, ни об экспрессионизме, они позволяли