Боги, гробницы, ученые - Курт Церам

Реконструкция южного фасада Кносского дворца.

Эванс нашел кладовые. Там стояли богато орнаментированные гигантские сосуды-пифосы, некогда полные масла. Их изящный орнамент напоминал тот, что украшал сосуды в Тиринфе. Эванс не поленился вычислить общую вместимость всех находившихся в кладовой пифосов. Она составила 75 тысяч литров. Таким был дворцовый запас…

Кто же пользовался всем этим богатством?

Прошло немного времени, и Эванс убедился в том, что не все его находки можно отнести к одной и той же эпохе, что не все стены дворца имеют одинаковый возраст и не вся керамика, не весь фаянс, не все рисунки появились в одно и то же время.

Вскоре, пристальнее вглядевшись в даль тысячелетий, он разобрался в эпохах далекой цивилизации и разграничил ее (деление это не потеряло своего значения и поныне) на периоды: раннеминойский (III–II тысячелетия до н. э.), среднеминойский (примерно до 1600 года до н. э.) и позднеминойский – самый короткий, заканчивающийся примерно 1250 годом до н. э.

Он нашел следы деятельности человека, относящиеся к одному из самых ранних периодов, к неолиту, то есть к тому времени, когда люди еще не знали металла и все орудия, всю утварь выделывали из камня. Эванс отнес эти следы к X тысячелетию до н. э. Другие ученые оспаривают его мнение: они считают эту дату сомнительной и относят находки Эванса к V тысячелетию. На чем основаны их расчеты? Какие данные положил в основу своей периодизации Эванс?

Эванс нашел на Крите множество предметов иноземного происхождения, в частности керамические изделия из Египта, относящиеся к совершенно определенным, твердо датируемым периодам истории этой страны, ко времени господства той или иной династии.

Период расцвета этой культуры он отнес ко времени перехода от среднеминойской к позднеминойской эпохе, то есть примерно к 1600 году до н. э. – предположительному времени жизни и царствования Миноса, предводителя флота, властелина моря.

Это было время, когда всеобщее благосостояние уже начало перерастать в роскошь, а красоту возводили в культ. На фресках изображали юношей, собирающих на лугах крокусы и наполняющих ими вазы, девушек среди лилий.

Цивилизация оказалась накануне вырождения; ей на смену шла неуемная роскошь. В живописи, которая раньше подчинялась определенным формам, теперь господствовало буйное сверкание красок. Жилище служило не просто местом обитания – оно должно было услаждать глаз. Даже в одежде видели лишь средство для проявления утонченности и индивидуальности вкуса.

Стоит ли удивляться тому, что Эванс употребляет термин «модерн» для характеристики своих находок? В самом деле, во дворце, который не уступал размерами Букингемскому, имелись водоотводные каналы, великолепные бани, вентиляция, сточные ямы.

Параллель с современностью напрашивалась и при виде изображений людей, позволявших судить об их манерах, одежде, модах. Еще в начале среднеминойского периода женщины носили высокие остроконечные головные уборы и длинные пестрые платья с поясом, глубоким декольте и высоким корсажем. Теперь эта старинная одежда приобрела утонченно-изысканный вид. Обычное платье превратилось в своего рода корсет с рукавами, тесно облегавший фигуру, подчеркивавший формы и обнажавший грудь – уже из чувственного кокетства. Платья были длинные, с оборками, богатой и пестрой расцветки. Мотивом некоторых узоров служили крокусы, вырастающие из волнистой линии – условного изображения горного пейзажа. Поверх платья надевался пестрый передник. На голове дамы носили высокий чепец.

И если современные женщины в подражание мужчинам стали коротко стричь волосы, то критские кокетки были с нынешней точки зрения сверхмодницами, ибо причесывались точно так же, как мужчины!

Классический мотив минойского искусства – гимнаст на быке. Изображение с камеи, найденной на острове Крит.

Такими они и предстают перед нами на росписях. Вот критянки оживленно беседуют, сидя в непринужденных позах на садовой скамейке, в их взорах и выражениях лиц сквозит истинно французский шарм. Кажется невероятным, что эти создания жили несколько тысячелетий назад. Об этом вспоминаешь, лишь бросив взгляд на мужчин, всю одежду которых составляет облегающий бедра передник.

Среди найденных Эвансом замечательных рисунков («Даже наши рабочие чувствовали их волшебное очарование», – отмечает он) вновь мелькает нам уже знакомый – изображение плясуна на быке.

Плясун? Артист? Такое мнение составил себе Шлиман, когда обнаружил данный сюжет в Тиринфе, в этом городе-форпосте, где ничто не могло навести его на воспоминания о старых легендах, о быках и жертвах, о дымящейся на алтарях храмов крови.

Иное дело Эванс. Разве не стоял он на земле, где царствовал Минос, повелитель Минотавра – чудовища с туловищем человека и головой быка? Что гласит легенда?

Минос, царь Кносса, владыка Крита и всех эллинских морей, послал своего сына Андрогея в Афины принять участие в играх атлетов. Более сильный, чем его соперники-греки, Андрогей одержал над ними победу, но был из зависти убит Эгеем, царем Афин.

Разгневанный Минос послал в Афины свой флот, завладел городом и наложил на него ужасную контрибуцию: через каждые девять лет афиняне должны были посылать ему семь юношей и семь девушек, цвет молодежи, в качестве жертв Минотавру.

Когда подошел третий срок, Тесей, сын Эгея, возвратившийся к тому времени домой из долгого и полного героических деяний похода, вызвался поехать на Крит, чтобы убить чудовище:

Через Критское море помчался корабль…

Вез он Тесея, семь дев и юношей семь.

Черные паруса развевались на мачтах корабля. Под белыми парусами должен был Тесей вернуться домой, если замысел его удастся.

Ариадна, дочь Миноса, увидав идущего на смерть героя, потеряла покой и сердце. Она вручила Тесею меч и клубок нитей, чтобы он не заблудился в Лабиринте. Конец нити она держала в руках, когда отправился он к Минотавру.

В ужасной схватке Тесей одолел чудовище, благодаря нити нашел обратную дорогу и вместе с Ариадной и друзьями поспешил домой.

Но так взволнован был он неожиданным спасением, что позабыл сменить паруса. Эгей, отец его, увидев черные паруса, принял их как скорбную весть и, решив, что сын его погиб, бросился с высокой скалы в море.

Могла ли эта легенда объяснить содержание рисунков? На одном из них две девушки и юноша играли с быком. Но действительно ли то была игра? Не шла ли речь о чем-то более серьезном? Быть может, даже о жизни и смерти? Может быть, сюжетом послужило жертвоприношение Минотавру, чье имя означало «бык Миноса»?

Чем чаще обращались к легенде, тем больше возникало вопросов. Однако представлялось неоспоримым, что она содержит в себе зерно