На всю жизнь - Леонид Николаевич Радищев

— Боюсь, что вы перестараетесь, товарищ, — в голосе Ленина слышалась улыбка. — Вы нас просто испечете…

Старшой поднял на него глаза. Удивительное чувство испытывал он: это было и открытие, и подтверждение того, в чем он был неосознанно, но твердо убежден: ЛЕНИН НЕ МОГ ОКАЗАТЬСЯ ДРУГИМ. ТОЛЬКО ТАКИМ МОГ БЫТЬ ЛЕНИН. И неожиданно для себя, открыв полевую сумку, достал пачку каких-то листков.

— Может, поинтересуетесь? — застенчиво спросил он. — Заморские штучки. Наклеены были на ящики с консервами. Пообрывались кое-где…

Ленин взял протянутые листки. Это были фабричные наклейки с надписями чуть ли не на всех языках мира, даже с японскими иероглифами. Рисунки на них изображали тучных коров на ярко-зеленых пастбищах, барашков с золотыми рогами, розовые свиные головы и рядом — корону с двумя львами…

— Да, весьма занятно! — Ленин неторопливо разглядывал цветные наклейки. — Как говорится, не в коня корм. Зря их кормила Антанта, не оправдали надежд. — Он аккуратно сложил листки и подал их старшому. — Замечательная коллекция. История интервенции на консервных банках. Надо ее сохранить!

Старшой просиял.

— Собрал их — и в сумку! Думаю, все равно растопчут… У меня, товарищ Ленин, сестра проживает в Москве. Не виделись с пятнадцатого года. Детишки там имеются. Вот везу им вроде бы игрушки… Пусть глядят. Интересно все-таки!

— Безусловно! — с готовностью согласился Ленин. — Поучительно для детей и взрослых!

Тем временем бурно вскипел видавший виды чайник-инвалид. Старшой поспешно достал с полки жестяную коробочку, всыпал какую-то заварку в кипяток.

— Кавказский сорт! — пояснил он. — Называется сушеный кызыль!

Очень хотелось предложить Ленину испробовать, но так и не решился. Спутник Владимира Ильича точно угадал его мысли и сказал:

— Надо бы выпить горячего с мороза… Очень полезная вещь.

Не дожидаясь ответа, он достал из сумки две оловянные кружки, совершенно такие же, какие держали в руках красноармейцы. Старшой осторожно наполнил кружки коричневатой жидкостью. Запахло чем-то приятно-кислым.

— А вы знаете, недурной напиток! — сказал Ленин, сделав несколько маленьких глотков.

Старшой приподнялся, но тут же сел обратно. Даже росинки пота выступили у него над верхней губой. Наконец он не выдержал:

— Товарищ Ленин! Как же это вы… без сахару?!

— А вы что, товарищ, всегда пьете с сахаром? — добродушно сощурился Владимир Ильич.

— Кто, мы?! — В голосе у старшого послышалось какое-то удальство. — Мы-то?!

Он схватил с нар тощий мешок, вытряс из него бумажный пакет и тут же нетерпеливо надорвал его; в пакете оказался большой, неровный осколок сахарной головы.

— Вот! — торжествующе воскликнул старшой. — Сейчас мы его, голубчика, тюкнем тяжелым предметом…

— Не нужно, товарищ, не тюкайте!

Рука, державшая порванный пакет, задрожала.

— Большое спасибо, товарищ, — мягко сказал Ленин, — но в самом деле не нужно. Сахар вы везете в подарок сестре и детям… вместе с картинками. Ведь правда? Вот и положите его обратно в мешок. А мы пока еще попьем «с таком», как нынче выражаются…

Он оглядел исхудавшие, обросшие, точно опаленные лица красноармейцев, их скоробившиеся, потемневшие гимнастерки, грубые обмотки, огромные, уже отслужившие все сроки армейские ботинки, и глаза его посуровели:

— Как с пайком? Удовлетворительно сколько-нибудь или совсем неудовлетворительно?

— Ничего, живем помаленьку! Выдали сухим, как положено. Варим!

Старшой взглянул на своих товарищей, как бы приглашая их подтвердить, что они живут помаленьку.

— Сухой паек — штука серьезная! — Ленин задержался взглядом на самодельной полке, где стоял солдатский котелок с деревянными ложками. — Тут нужна архиточная раскладка на каждый день, а то можно попасть впросак!

— Мы раскладку соблюдаем; нельзя без раскладки!.. Правда, налетели мы тут на одно дело, малость потоньшели с нашим пайком. — Старшой усмехнулся и махнул рукой. — Ну, да это уже проехало!

— Потоньшели с пайком? — удивленно спросил Ленин. — Вам что, недодали? Или сами забежали вперед?

Старшой помедлил с ответом.

— Да нет, товарищ Ленин, тут получилось другое дело… так, один неправильный эпизод!.. Длинная история.

— А все-таки расскажите, что у вас такое вышло?

Старшой молчал. По его огорченному лицу было видно, что он сожалеет о том, что начал вспоминать про какой-то совсем неинтересный, по его мнению, случай.

— Разрешите, товарищ Ленин, закурить в вашем присутствии?! — неожиданно попросил он.

— Курите, конечно! И спрашивать об этом не нужно. А потом рассказывайте!

— Запах тяжелый от нашего табаку, — виновато сказал старшой, вытряхивая из кисета на ладонь махорочную пыль.

Прикурив цигарку от уголька, он сделал несколько торопливых затяжек и передал ее товарищам, которые с плохо скрываемой жадностью смотрели ему в руку.

— Значит, начало будет такое, — хмурясь, заговорил он. — Прибываем мы на станцию Чубук-номерной, и открывается у нас тяжелая неприятность: из восьми вагонов два долой — горят буксы. Требуем у начальства сделать перегрузку, а у них другая резолюция: свободного порожняка не имеют, да и перегружать некому. Наши бракованные вагоны решают отцепить, и чтоб мы поставили свою охрану, а насчет остальных — отправить по назначению… Значит, получается так: выхватят кусок из состава, да еще оставляй людей! А нас всего пятеро бойцов. Зимнего обмундирования не имеем. Питание рассчитано, как в аптеке… А что означает привести неполный состав в Москву? Это же прямиком под ревтрибунал!

Старшой с некоторой робостью взглянул на своего слушателя: так ли сказал?

Ленин сидел подавшись вперед.

— Так ничего и не договорились! — продолжал старшой. — Что сделаешь? Ихняя сила!.. Ставлю тогда своих бойцов на посты, даю команду не допускать к вагонам — вплоть до применения — а сам иду в глубокую разведку. В конце концов выяснил, что имеется у них порожняк. Кидаюсь к начальнику, коменданту — говорят, отбыли по вызову на дрезине, а без них никакого постановления принимать нельзя… И ждали мы этого начальника трое суток. Я, можно сказать, живу на вокзале. Дежурю. Как-то утром отлучился на десяток минут, бегу обратно, а к нему уже вот такой хвостище! Пришлось выдержать недоразумение с этой очередью, особенно с дамской прослойкой, но все-таки я к нему пробился.

Сидит там у него какой-то парнишка, еще какие-то лица, но я с ходу приступаю со своим наболевшим вопросом. «Разве, — говорю, — вы не знаете, какой мы везем груз и как его дожидаются?! Тем более — вы имеете для перегрузки свободный резерв! Как же можно задерживать при таких обстоятельствах?!» Молчит. Показалось, что раскачал человека. А он вдруг кулаком по столу: «Я перед вами не отчитываюсь! Не нарушайте оборот транспорта! Как указано, так и будет!» Очень крупно мы с ним объяснились! — Старшой прикрыл рот ладонью, осторожно покашлял, видимо боясь,