На всю жизнь - Леонид Николаевич Радищев

— Помню, помню! — засмеялся Владимир Ильич.

Охранять «Ленина приходилось незаметно: очень уж он не любил этого.

Как-то, воспользовавшись отсутствием брата, Мария Ильинична позвала красногвардейцев попить чайку. Только уселись за стол, как неожиданно вернулся «Ленин.

«А, товарищи выборжцы! Очень приятно!» — и тоже присел выпить стакан чаю.

Глаза у него хитро щурились: «Так, так! Из вашего разговора я вижу, что пришли вы не ко мне да и не к Марии Ильиничне. Уж не занимаетесь ли вы охраной моей персоны?»

Разумеется, выборжцы отнекивались — кстати сказать, очень неумело — и, конечно, были «разоблачены» вместе с Марией Ильиничной.

— Маша, не отпирайся! Ты вместе с ними в заговоре! Я же знаю!..

Сейчас, вспомнив об этом случае, посмеялись, а потом один из красногвардейцев сказал:

— Слыхали мы, товарищ «Ленин, что вы по-прежнему пренебрегаете охраной, а бываете везде и всюду!

— Вы, что же, хотите, чтобы меня держали в коробочке, — отшутился Ленин, а потом добавил уже серьезно: — Мы не имеем права отсиживаться и прятаться. Мы обязаны постоянно встречаться с народом!

А рядом, за дверью буфета, гремел оркестр, танцы следовали один за другим. Дорогие гости вышли посидеть в зал, посмотреть на танцующих.

Не сговариваясь, десятки рук бережно подняли их на воздух вместе со стульями и стали «качать» — таков был тогдашний обычай, когда люди хотели выразить свои хорошие чувства.

— Товарищи, товарищи, — шутил Владимир Ильич, — не слишком ли высоко вы меня возносите?! Как бы голова не закружилась… С Надеждой Константиновной полегче…

Тем временем дирижер танцев громко объявил вальс «Березку».

Молоденькая ткачиха подошла к Ленину:

— Владимир Ильич! Разрешите вас пригласить?!

— Надя, ты слышишь, меня приглашают на тур вальса! — Ленин повернулся к смущенной девушке. — К сожалению, не могу принять ваше приглашение — не умею! Но сейчас мы это исправим!

Придерживая девушку под руку, он подвел ее к дирижеру танцев:

— Вот вам кавалер для вальса!

Около трех ночи Ленин и Крупская собрались уезжать; об этом Владимир Ильич потихоньку сообщил кое-кому из выборжцев.

— Только уж теперь без оркестра, прошу вас. А то начнем прощаться и всех спугнем. Думаю, на нас не обидятся за такой уход.

Так и сделали. Сопровождаемые Гордиенко, Костей Лебедевым и еще несколькими товарищами, гости незаметно ушли тем же черным ходом.

Погода переломилась. Потеплело, падал мягкий снег, ночь сделалась светлее. У видавшего виды лимузина, на котором ездил Председатель Совнаркома, возился шофер.

— Хороший был у вас вечер, товарищи выборжцы, очень хороший, — сказал Ленин, — но немножко, по правде говоря, вы и обмишурились. Не объясните ли вы мне, что это за чудовища развешаны у вас над сценой? Прямо какие-то ночные кошмары!

Товарищи выборжцы молчали.

Много лет спустя, когда черные запорожские усы батьки Гордиенко стали уже белыми, он рассказывал нам, людям другого поколения, об этом коротком разговоре с Владимиром Ильичем.

— Поглядел я на Костю, — рассказывал Гордиенко, — и чую, как тот хлопец сварился — вот-вот дым с него пойдет! Хотел я его «сдать», чтоб он высказал Ильичу про эту самую «хвутуризму», да пожалел: уж больно растерялся парень!.. Хорошо еще, думаю, что Ильич занавеса не видел, — он был поднятый весь вечер. Да и колонны не успел футурист обработать — тоже удача…

— Мои собеседники молчат?! — Ленин подождал секунду. — Ну что ж, я бы на вашем месте тоже затруднился ответить, что означает сия многокрасочная пачкотня. А ведь мы, товарищи выборжцы, великое русское искусство не отменяли. Оно для нас остается образцом. Хорошая картина приносит человеку радость, согласны? А тут? Если по-честному…

— Ошибочка вышла, Владимир Ильич! — мрачно пробасил батько Гордиенко.

— Ошибочка, говорите? — быстро повернулся к нему Ленин. — Тогда следует ее немедля исправить. Знаете, что я бы сделал на вашем месте? Побыстрее убрал бы эту, с позволения сказать, живопись, пока рабочие не рассмотрели ее как следует. Они вас освищут, ей-ей! Очень советую торопиться… А все остальное было хорошо!

Приглушенно постукивающий мотор громко затарахтел. Ленин сердечно попрощался с провожающими. С трудом преодолевая снежные завалы, машина выбралась на набережную.

За Литейным мостом, на повороте, от ярко пылавшего костра отделилась фигура в тулупе, опоясанная солдатским ремнем, с винтовкой на плече. Шофер затормозил, протянул удостоверение.

Пожилой красногвардеец долго рассматривал книжечку в матерчатом переплетике, потом обернулся к товарищам и сказал вполголоса:

— Ребята! Ильич!

Красногвардейцы, сидевшие у костра, поднялись. И, точно в ответ на их невысказанное желание, отворилась дверца машины.

— С Новым годом, товарищи! — звучно произнес Ленин. — И с новым счастьем!

— И вас также, товарищ Ленин! — ответил за всех пожилой красногвардеец. — Дай бог и вам… — он запнулся, крякнул с досады и сконфуженно пробормотал: — Оговорился… по старой привычке…

Владимир Ильич улыбчиво сощурился.

— А костер у вас богатый, товарищи! Вы, кажется, отапливаете его железнодорожными шпалами?

Пожилой красногвардеец шагнул к машине.

— Шпалы эти бракованные, Владимир Ильич! — взволнованно говорил он. — В дело уже не годны! Они свое отслужили… Вот мы их и жгем понемногу…

— Принял к сведению! — улыбнулся Ленин. — Но какое освещение! Прямо хоть газету читай! — Он расстегнул пальто, достал часы на ремешке. — Мы с вами прожили в Новом году уже три часа и пятнадцать минут… Надо спешить. До свидания, товарищи!

Красногвардейцы молча смотрели вслед отъехавшей машине. Вот она, нечаянная и такая волнующая новогодняя радость — минутка с Лениным.

КАК ПОЮТ „ИНТЕРНАЦИОНАЛ“ В РОССИИ

Пронзительный холод пустого, месяцами не топленного Михайловского манежа не пугает тех, кто собрался здесь на митинге. Это народ закаленный, воистину прошедший огонь, и воду, и медные трубы: солдаты, матросы, рабочие с оружием всех видов и образцов.

Чтобы согреться, они поют частушки, прыгают, борются друг с другом. Сизый махорочный дым плавает в воздухе. С треском вспыхивают смолистые факелы — тогдашнее освещение манежа, если не считать единственной лампы посреди неоглядно огромного потолка. Свет от нее падает на броневик — признанную трибуну Октябрьской революции.

У входа возникает какой-то, сначала неясный, гул и, разрастаясь, волнами докатывается до самых отдаленных уголков манежа.

Ленин быстро проходит к броневику. По крайней мере, человек двадцать хотят ему помочь. Он легко опирается на чье-то подставленное плечо, легко всходит на бронированную площадку.

— Все же у меня есть некоторый опыт по части броневиков!

Прищурясь, он ждет, когда утихнет шквал, вызванный сотнями крепких ладоней, потом поднимает руку, как бы говоря: «А не хватит ли, товарищи?»

Наконец устанавливается тишина — полная, глубокая;