Валерий Еремеев - Тремориада

– А мы и не парились. Сидели на лавочке, не торкает нас. Поскучнели. И какая-то тяжесть навалила. Всё как-то медленно стало, лениво. “Сомнительный кайф, – про-стонал Чеполучо, медленно подымаясь на ноги. – Домой пойду… я…” Ушёл. Я ещё посидел немного и тоже двинул к дому. Чувствую – я уже не тот, что прежде, но пока прихода не выкупаю. Ноги еле передвигаются. Мысли – тоже. При-чём не понять – в каком направлении и последовательно-сти. Благо я видел свой дом. Но, даже и глядя на него, бо-ялся заблудиться. Родаки меня не спалили. Придя, буркнул, что устал и иду спать. Зашёл в свою комнату. Закрыл дверь. Вздохнул об-легчённо. И… началась безумная ночь. Это, наверное, как ис-кусственная “белая горячка”. Там же алкоголь, распадаясь, с перепою превращается в какую-то хрень и в мозг бьёт. Я решил в постель лечь. С ремнём на штанах борол-ся вечность. Думал, пуговицы на рубахе вообще никогда не закончатся. А когда открыл шкаф закинуть шмотки, пришлось в сторону отскочить. Ещё б! Оттуда ковровой дорожкой выкатилась, расстилаясь, железная дорога. С протяжным “ту-тууу!” из шкафа запыхтел паровоз. И ум-чался из комнаты сквозь закрытую дверь. Вслед за ним скрутилась и исчезла железная дорога. Я уже не считал, что глюки – нечто увлекательное. Ничего прикольного в том, что паровоз уехал в комнату к родителям, я не видел. Такое палево! Ночью, в моменты, когда я себя помнил, было жут-ко. Пытаясь удержать свой разум при себе, я думал: когда же это закончится? И не удерживал, куда-то проваливался. Вновь выплывал, и тут же шёл ко дну. К моей кровати приходили какие-то люди. Донима-ли вопросами. Просто вынуждали отвечать им. Хотя я по-нимал, что их нет. Старался отвечать кивками головы. Но “приходящих” это не всегда устраивало. И тогда они тре-бовали внятного ответа. Сдаваясь, я натягивал одеяло по глаза и, приглушая этим голос, выкрикивал шёпотом: не знаю! Это был не я! Все врут! Отстаньте! Но они не отставали. Наоборот. Устраивали пере-крёстный допрос. Количество “приходящих” всё время менялось. А иногда они и вовсе исчезали. Но стоило мне расслабиться, как над ухом: “А-ха-ха! Сколько стоит моло-ко?” Кивок головой. “Да ответь! Кончай придуривать-ся. А-то как заору, весь дом на уши поставлю!” – “Ну, не помню!” – шёпотом выкрикнул я глюку. А сам думал, что сейчас зайдёт матушка и увидит свихнувшегося сына. А ещё матушку саму можно принять за глюк. Или за папу. Или она уже здесь. Нет, это старуха, похожая на Бабу-Ягу. “Вставай, буди родителей! Масло к подъезду грузовик при-вёз. Разгружать надо”. Больше ничего не помню. Очнулся, сидя у окна. Сколько просидел – не знаю. Рука, упёршаяся в подоконник, здорово затекла. Наверное, от этого и при-шёл в себя. Начал ею трясти. После в постель лёг и уснул. А, проснувшись, неважно себя чувствовал. Тормозил да опасался, что меня опять накроет. – Ничё себе, – усмехнулся Лысый. – Никогда колёс не глотал. – И не вздумай. – Теперь непременно попробую. А с Чеполучо-то что? – У него матушка то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чепо-лучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у всего семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман. И вот мой башмак зачерпнул болотной жижи. Мы уже отшагали около семи часов. Порядком устали. Ноги гудели. Хотелось жрать. Но вряд ли мы прошли полпути до Мурманска. Лысый предложил сойти с дороги. Я согла-сился, надеясь хоть ягод пожевать, да воды найти почище. В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горе-мычная. После упал на колени и напился из лужи. – Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело, – сказал Лысый. – Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает. – Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали – да и ладно. Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов. – Да, подножный корм, как и Заполярный, где-то в другом месте, – сказал я, пружиня, как на батуте из сухих трав, поверх болота. – Хорошо там, где нас нет. – В списках погибших? – Так ведь нет же, и хорошо. – Какой ты, Лысый, изворотливый. Как ни крути, у тебя всё хорошо. – А почему ситуация должна влиять на наше настрое-ние? Пусть наше настроение влияет на ситуацию. Главное помнить, что мы – друганы-братаны. – Как Чук и Гек, – усмехнулся я. – Да! Мы два крутых самоката! Или же две крутые санки. – Какие, на фиг, санки! Нас летом готовить нельзя! Летом мы ядовитые. – О, я даже язык себе прикусить боюсь – травануться можно. – А я по лету в колодцы не плюю. – Да иди ты! – поразился Лысый. – Знаешь, что, брат, – вздохнул я. – Нет тут поднож-ного корма. Давай обратно на дорогу выбираться. Может, всё ж подкинет нас хоть одна добрая душа. – Давай. Может, и подфартит. Лысый, уж обходя заросли кустарника, пошёл к доро-ге. И я, было, двинул за ним, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Меня как током тряхануло. Дёрнувшись в сторону, я обернулся. И увидел этакого старичка-боровичка. Низенький, морщинистый, с седой бородкой. Как это он неслышно так оказался тут? Деревьица росли вокруг от-дельными островками. Он что, крался? – Хуууу, – выдохнул я. – Меня ж чуть паралич не раз-бил! Дедуля, что же вы по лесу бродите, людей пугаете? Си-дели б дома на печи. – Извини, внучёк, не хотел, – проскрипел старичок наполовину беззубым ртом. – Уж не дай Бог, если вы захотите… Вы откуда? Ваш посёлок, что ль, рядом? – Ага, Мишуково. – Что, гуляете тут? – спросил у Боровичка вернув-шийся Лысый. – Ага, – улыбнулся старичок. – Мы тоже гуляем, – усмехнулся я. – От Полярного с восьми утра. Нам ещё без денег до Мурманска гулять и гулять. – Ага, – кивнул Боровичок. – До Мурманска гулять да гулять. Вы лучше до Мишуково гуляйте. Мишуково рядом. Как раз за два часа поспеете. – Ого, – удивился Лысый. – Однако вы и походить! А на вид не скажешь. – Ага, – ввернул излюбленную фишку Боровичок. – Только нам до Мурманска топать надо, – сказал я. – Но до Мишуково ближе, – возразил старичок. – По дороге как раз часа два будет. – Мы уж поняли, – раздражённо сказал Лысый. – Только нам в Мурманск. Далось нам ваше Мишуково… – Ага, – улыбнулся старичок. – Мишуково. Он облизнул губу, наморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, и сказал: – До Мишуково ближе топать. Идите в Мишуково. По… – Дороге часа два будет, – закончил я за старичка. – Ага! – кивнул Боровичок.

– Хууу, – выдохнул Лысый закатывая глаза. – Спасибо папаша, вы нам очень помогли. Пойдём мы от греха по-дальше. – Не за что, внучки, – сказал старичок. – Вы сами-то до дома доберётесь? – спросил я Боро-вичка. – А то, может, с нами? – Ага, дотопаю. Я всегда так гуляю. А со мной вам долго. Идите уже. – Счастливо тогда, – сказал я. – Пока, папаша! – махнул рукой Лысый, и мы пошли к дороге. – Чудной старик, – сказал я, выйдя на трассу. – Поживи и ты лет триста, – усмехнулся Лысый, – да ещё в Мишуково. Тоже чудным станешь. – Ага, лет триста, а какие прогулки! – Чё заагакал? Тебя старик укусил что ли? Если ска-жешь, что до Мишукова топать как раз два часа – я тебе, брат, в грудь осиновый кол вобью. Тогда я, оскалив зубы прохрипел: – Миишукооовааааа. – Вот прям дурачок-идиотом, – хохотнул Лысый. – Ты чего-нибудь знаешь об этом жутком посёлке? – Кое-что знаю, – сказал я, закуривая на ходу. – Был такой очень великий очень путешественник – Мишуков. Я его дневники читал. В них все путешествия очень дотошно описаны. А вот о Мишуково всего два слова: страшно, блин! – А старовер Мишуконтий сказал больше, – засмеял-ся Лысый. – Он… – И всё! – прервал я Лысого, хохоча. – Он просто ска-зал: больше! Только добрался до берега Мишуковского, и как заорёт: больше! – Так была открыта Мишуковская аномалия, – ржал Лысый. – Там всех клинит. – Но у местных иммунитет! – давился я от смеха. – А у пришлых башню рвёт. Чую, посёлок уж близко. – Ага, – ляпнул Лысый фишку старика, и захлебнулся смехом. – Ага! И курить не надо! Я тут же откинул окурок в сторону, и мы и вовсе чуть на асфальт не попадали – со смеху. – Местные пацаны продают минуты пребывания на своей земле, – продолжил Лысый. – Шестьдесят убойных минут по весьма приемлемой цене. – Мишуковские “копы” бьют тревогу. – Но дилер по кличке Тревога не колется. Лысый, хохоча, упал на колени в пыль обочины, а я сел задницей на край асфальта. Мы смеялись, а по дороге проносились редкие машины. Успокоившись – двинулись дальше, и вскорости по-дошли к указателю. – п. Мишуково, – прочитал Лысый. Дорога, пролегавшая средь сопок, теперь вывела нас к Кольскому заливу. Как широченная река, блистая в лу-чах солнца гладью воды, он величественно разлился меж двух крутых берегов, утопающих в зелени. На рейде, поза-ди нас, стояло два судна. А на той стороне, впереди, на-чинался Мурманск, с тянущимися вдоль береговой полосы портами. Вот ведь – рукой подать, но мы прошли лишь полпу-ти. В обход залива топать ещё столько же. – Да, Мишуково… – кивнул я. – Только смеяться рас-хотелось. – Наверное, весёлые минуты на халяву не торкают, – сказал Лысый. Посёлок располагался ниже дороги. Двухэтажка, че-тыре пятиэтажки, с десяток деревянных строений. Да три причала на берегу. – Давай спустимся? – предложил я. – Курева хоть ку-пим. – А коль папирос взять, то и на хлебушек хватит, – прикинул Лысый. – Ой, хлебушек! Хлебушек! – захлопал я в ладоши.