Валерий Еремеев - Тремориада

Серому свою дверь открыть, что торт пнуть – миг. Раз – и они уже заскочили в квартиру. А, переведя дух, вдруг поняли, что сами себя загнали в ловушку. Надо было бе-жать куда-нибудь прочь по улице. Теперь же тётка навер-няка устроила засаду в подъезде. А в продлёнку уже было пора идти. Опоздают – всё будет доложено родителям. А у них прогулов немеряно! За что и сослали их на дополни-тельные занятия. Что ж делать? Если из квартиры выйти, то засечёт тётка и вечером предъявит родителям Серого счёт за торт. Если же остаться дома, то предъявлять будеть училка. – Лоджия, – проговорил друг. Они переглянулись и молча пошли на лоджию. – Да, прыгнуть можно, – глянул вниз Серый и посмо-трел на друга. – Давай. – А чё это я? – запротестовал друг. – Торт ты пнул. И лоджия твоя. Ты первым и прыгай. Серый опять посмотрел вниз, на газон, спускающий-ся от тротуара к дому под углом градусов в сорок. – Я… – проговорил он не очень-то уверенно. – Раз плюнуть. А ты что ж – не можешь? – Могу, – усмехнулся друг. – Плюнуть. И раз, и два. А прыгать ты первый должен. Я – после. Серый, перегнувшись через парапет, плюнул вниз. Упавшая слюна лежала, такая близкая, в бетонной канаве для стока воды. А прыгать предстоит на склон – вообще рукой подать. Тем более на землю. – Раз плюнуть, – повторил Серый уж более решитель-но и перелез через парапет. Теперь он держался за него руками за спиной, стоя на крохотном выступе одними пятками. Невдалеке какие-то две девчонки перестали заниматься своими девчачьими делами и с любопытством уставились на Серого. Всё, об-ратной дороги не было. И он, конечно же, прыгнул. А, приземлившись, почувствовал сильнейшую боль в той самой ноге, что летела на коробку и, казалось, обречена была сломаться, врезавшись в спрятанный кир-пич. Но Серый даже не пикнул, помня о наблюдающих девчонках и ещё не прыгнувшем друге. Подняв лицо, он улыбался. – Прыгай, – сказал Серый другу. Тот, заподозрив неладное, молча разглядывал его. – Пры-ы-ыгай! – продолжал выдавливать улыбку Се-рый. – Чё ты оскалился-то? – спросил друг. – Ну, давай же. – А ты отойди, – сказал друг. – А ты рядышком. – А ты пройдись-ка немножко, – предложил друг, даже и не думающий перелазить через парапет лоджии. С лица Серого исчезла улыбка. Он встал на здоровую ногу, а когда попробовал ступить на ту, что болела, то чуть не взвыл. Нога подкосилась, но Серый устоял, скрипнув зубами. Девчонки засмеялись, а друг сказал: – Знаешь, пожалуй, я прыгать не буду. Серому уже было всё безразлично, и он похромал до-мой. У подъезда, конечно тётки уж и след простыл. А раз-летевшиеся ошмётки торта доедали дворовые собаки. Одно хорошо, в продлёнку идти не пришлось. В травмпункте врачи обнаружили у него трещину ступни и наложили лонгет. 6.Сергей пошёл в комнату смотреть утренние телепере-дачи. Он включил телевизор с лентяйки и завалился на диван. Пульт от телика был не родной. Родной он оставил у Аллы. У той оказался такой же телевизор, а лентяйки к нему не было. Они тогда попробовали жить вместе. Алла, конечно, барышня красивая, но причуды у неё – ну его на фиг. Сергей ушёл от неё недели через две, обратно в свою съёмную квартиру.

С экрана утверждали, что в каждом человеке скрыва-ются тысячи личностей. “Что за чепуха”, – подумал Трескачёв и выключил телик. По жестяному карнизу окна забарабанил дождь. Сер-гей вновь разобрал постель, и улегся досыпать. Мысли тё-плой тихой рекой поплыли вдаль, увлекая сознание в мир спокойного сна. СЛАВНЫй Тёмной ночью осенней Припозднилась гражданка, пешком Возвращаясь домой по аллее В пальто с норковым воротником. Торопилась, путь свой срезая Не пошла там, где были огни – В заборе дыру подыскала, Свернув с дороги в кусты. А там, по нужде своей малой, Гоп-стопник по прозвищу Шкерт Стоял, траву поливая, Дымил сигареткою “Кент”. Увидел гражданку в пальтишке – Запрятал хозяйство в штаны И к ней подвалил он неслышно Под покровом ночной темноты. – А ну-ка, снимай-ка пальтишко, И сумочку мне одолжи. Я бедный романтик, не всем же Купаться, как ты, в роскоши. Гражданочка шум вдруг подняла – Во, нервная! Как завизжит… И тут же, кусты подминая, Герой к ней на помощь спешит. Здоровый детина – два метра – Романтику кости ломал, А после с гражданкой под ручку Домой к ней ушкандыбал. А после через неделю, А может быть и полторы Гражданку с пальто повязали В аллее всё той же менты. – Вот и попалась, стервоза! – Ей мент на допросе сказал, А чтоб убедительней было, С размаху по уху как дал! – Пальто ж то украли у тёщи Начальника ГУВД. Получит гражданка по полной, Как в старом НКВД Клялась она и божилась: – На рынке купила пальто! Менту это было до фени, Он дело сдал в суд всё равно. Гражданочка срок щас мотает, Романтик в больничке лежит, Герой лечит триппер, икает – Гражданкою он не забыт. Такая история была, Такие, брателла, дела – Гражданка пальто не отдала И всем жизнь попортила. 1.Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может, бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задор-но задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу, и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт невообразимую известность. Не для них, а для их детей. Говно. А сияет-то как! Не иначе, святой или слесарь с атомной станции обделался на фоне города. Город на заднем плане наверняка Лондон. И не одной буквы по русски. Ещё бы! В СССР не выпускают в тираж изобра-жение говна. У нас его делают. Натуральное. Кроссовки “СКОРОХОД”. Выглядят так, что в далёкой Англии никто, из чисто моральных соображений, не выпустит товара с изображением такой обуви на упаковке. – Зоныч, где пластинку “SEX PISTOLS” надыбал? – спросил я тогда у сокурсника в ПТУ. – На дыболках, – ответил Зоныч, находящийся в кольце обступивших его пацанов. Точнее, пластинку “SEX PISTOLS” в его руках. Сколько ж прошло? Сейчас 2008 год… Мдаа… Девят-надцать лет. Теперь я у половины пацанов, тогда обступив-ших Зоныча, имён не вспомню. – Давайте “SEX PISTOLS” врубим, – без всякой на-дежды предложил я. Молчание. Укоризненно-сожалеющий взгляд давнего друга. – Какой секс, какой пистолс?! – весело возмутилась жена друга. – Танцуют – все. И, выйдя из-за стола, первой пустилась в пляс под попсовое “унц-унц”. К танцующей Лене поспешила Оль-га, утягивающая за собой Длинного. Моего кореша. Длин-ный, он и есть Длинный. Под два метра ростом. Неуклюже топтался меж миниатюрных и – в отличие от него – гармо-нирующих с музыкой девиц. – Я тоже хочу, – закапризничала Катька. – Так иди. Неделю были знакомы, уже убедился – она не из стес-нительных. С Ленкой-Олькой быстро спелась. Так в чём же дело? – Я с тобой хочу, – сказала Катя. – Не, я только под “SEX PISTOLS” танцую. Глядя на выходящую из-за стола Катьку, я подумал: “Лучше быть занудой, чем клоуном. Вон, Длинный – он бы хорошо в каменоломне смотрелся, а не пытающимся тут выплясывать. – Славный, ну не ставить же сейчас “SEX PISTOLS”, – сказал оставшийся со мной за столом Лысый. И усмех-нулся. – Или GOREFEST. Баб обламывать. Он отгрыз кусок вяленной, жирной путассу, вытер руки туалетной бумагой и отпил из кружки пива. Я после-довал его примеру. Конечно, надо находить что-то обоюдное. Вот мы и чередовали “унц-унц” и то, что могли слушать из нашей музыки барышни. Плясуны вернулись за стол. И потекла заунывная – для меня – беседа. Потому как обсуждение неприсут-ствующих знакомых я всегда считал делом не своих пол-номочий. Потому сидел молча. Попивал пиво. Покусывал рыбу. Покуривал сигарету. И компания-то своя, но какая ж то-ска… Вот, помнится, летом 1996 года я с Длинным сидел здесь же, в квартире у Лысого. Тоже пили пиво, но из коло-нок звучала Г.О. – Тоска, – сказал Длинный, ставя опустошённую кружку на стол. И тут же открыл новую бутылку. – А ты гони её прочь, тоску-кручину, – проговорил Лысый. – Сейчас что-нибудь придумаем. – Тебе легко придумывать, – пробурчал Длинный. – У тебя мозг есть. – А у тебя нет? – удивился Лысый. – Хотя б спинного? Костного?.. – Откуда мне знать? Мне знать нечем! – вздохнул Длинный и обратился ко мне: – А у тебя с мозгом как, бра-туха? – Одолжить хочешь? – спросил я. – Я б академику под проценты мозг одолжил. Но ты ж не академик, процентов с тебя никаких. – Ну, раз я тупой, то вам самим придумывать потеху, – усмехнулся Длинный. – А то у меня одна забава: тумаков обоим надаю – всё веселье.

– Давайте на желание спички тянуть, – предложил Лысый. – На какое? – спросил я. – Да пофиг! На любое. На идиотское. – Хочу денег много, – сказал Длинный. – Иди работать, – предложил Лысый. – За еду, – вставил я. – Ну, вот вам и желание! – развёл руками Лысый. – Проигравший идёт на улицу с плакатом на шее: “РАБО-ТАЮ ЗА ЕДУ”. – Точняк! – воскликнул я. – С плакатом в центр за-нятости. Только надо сразу обговорить детали. – Да, – согласился Лысый. – Зайти в “центр”. Прой-тись там. Почитать объявления. Минут через пять выйти и постоять у входа. – Ага, – поддержал я. – Постоять, скажем, с час. – Долго, – сказал Длинный. – Полчаса хватит. – Ты уж тоже, Длинный, догадываешься, кто проигра-ет? – засмеялся Лысый. – С чего бы мне проигрывать?! – обеспокоился Длин-ный. – Это не я сказал, – смеялся Лысый. – Славный, твой друг на меня порчу наводит, – сказал мне Длинный. – Успокой его, не доводи до греха. От этих слов Лысый и вовсе, со смеху согнувшись, стукнулся лбом о стол. – Он и в самом деле не говорил, что ты проиграешь, – заметил я. – И ты туда же! – воскликнул Длинный. – Не, я здесь же. А порчу ты сам на себя навёл. Теперь твоё подсознание будет изо всех сил стремиться проиграть. Тебе теперь лишь кажется, что ты хочешь выиграть. – О! – отмахнулся двумя руками Длинный. – Ты страшный человек. Хорош меня зомбировать. – Пусть у проигравшего будет шляпа для милостыни, – сказал Лысый. – А чё, давайте, – поддержал Длинный. – Может, мне на машину насобираем. – Это уж как постараешься! – опять засмеялся Лы-сый. – Ладно, посмотрим, кто после смеяться будет, – ска-зал Длинный. Мы принялись за плакат. Нашли какую-то картонку и написали: “ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ!” И после ещё при-писали мелко: “овсянку не предлагать”. Шляпы у Лысого, конечно, не было, и под милосты-ню мы нашли коробку из-под обуви. Спички предлагал тянуть я. Потому как оба друга – прощелыги знатные и веры им нет. Но чёрт! И блин! И на-стоящие маты! Когда они вытянули по спичке – в моей руке осталась короткая. – Получил! – обрадовался Длинный. – Ничего-то ты с моим подсознанием не сделал. – Ещё бы, – сказал я. – У тебя его просто нет. Перед нами высилось трёхэтажное здание “Центра за-нятости”. С коробкой подмышкой, с плакатом на шее я, хоть и хмельной, но всё ж неуверенно пошёл к входу. При-ятели последовали за мной на расстоянии. Обширный зал первого этажа. По периметру – сиде-нья для ожидающих. Их набралось предостаточно. Ску-чающие, волнующиеся, утомлённые. Все они вдруг уста-вились на меня. Прежде я испытывал такое же ощущение – что нахожусь не там, где надо – в призывном пункте военкомата. В центре зала я остановился. Длинный еле сдерживал смех. Лысый же был серьёзен. Подошёл к доске объявлений и косился на меня. Все остальные же – тара-щились. Вон и женщина за окошком, выдававшая какие-то бумажки, прервала свою речь, уставившись на меня. То же самое проделала и очередь, стоящая к ней. В тихом зале стало ещё тише. И поэтому очень отчётливо послышались шаги спешащего к выходу Длинного. Видать, силы, помо-гающие ему бороться со смехом, иссякли. Когда дверь за ним хлопнула, все словно проснулись.