День святого Валентина - Катерина Зарудина

Сначала все мужья жили у Наташки. Нормальные вроде парни. Приходили этакими добрыми молодцами с улыбкой до ушей, полные задора и огня. А потом спустя некоторое время их можно было увидеть на площадке нервно покуривающими и подрыгивающими ногами в белых тапочках с вензельками, прихваченных из очередной турецкой гостиницы. Наташка очень любила турецкие курорты якобы из-за того, что ее волосы там выгорали как-то по-особенному – получались мелированными. Вид эти мужья имели бледный, помятый, их как будто тоже хорошенько промелировали. Вернее, отмелировали. Они хмуро курили и стряхивали пепел в баночку, на которой были нарисованы симпатичные маринованные огурчики в трогательных пупырышках. Затем эту же баночку можно было заметить в руках следующего мужа. Видимо, она передавалась как эстафетная палочка. Вместе с попой в нагрузочку.

Наташка номер «два» ничем особенным не выделялась. Если не считать немигающих почему-то, вечно испуганных глаз, кривых ножек бутылочками и вечного начеса из далеких 80-х, который она, не скупясь, щедро заливала лаком. Она всегда как мышка тихонько, семеня на своих бутылочках, прошмыгивала в квартиру и моментально запиралась на все засовы. Будто там клад какой-то бесценный. Хотя одно время таким «кладом» был невнятный мужичонка с розовой, поблескивающей от пота лысинкой, синей, замурзанной ветровкой и стертым лицом. Он постоянно таскал с собой пухлый, коричневый, в мелких трещинах и царапинах портфель, к металлической ручке которого была привязана грязная и измочаленная черно-оранжевая Георгиевская ленточка. Ее обычно к машинам на антенны привязывают на День Победы. Портфель был намного колоритнее и как-то живее своего хозяина. Так и тот мужичонка слился. Никакие засовы не помогли.

В общем, «здесь птицы не поют, деревья не растут…»

Женская территория. Если не считать брата Елены Васильевны, который приходит к ней иногда, видимо в минуты душевной невзгоды, оставляя после себя на всем этаже стойкий запах перегара, дешевых сигарет и неустроенности. Этот запах такой плотный, что его, кажется, можно буквально потрогать руками. Да и легкие каждый раз словно отказываются его вдыхать, сопротивляются. «Жена называла его “нож” – говорила часто Елена Васильевна соседкам почему-то игривым тоном. – Родила ему сына и ушла через два года. Стала по горам лазать с остальными такими же обезьянами». Почему «нож», Валя не спрашивала. Ежику понятно, что ничего хорошего за этим прозвищем не скрывается, а от одного вида этого брата хотелось забраться на Килиманджаро. В одиночку и без всякой страховки.

– Хватит! Не золотой же член у него, в конце концов, – решительно и оригинально подвела черту забежавшая, как всегда ненадолго, домой Василиса.

Хотелось по-сиротски жалобно проныть: «Не золотой, но все же… Такой родной». И тут же напрашивалась пошлость: «Хотя пробы на нем стоят, думаю, многочисленные».

Как нельзя вовремя всплыла из памяти безнадежная пробка на Садовом, где они стояли вместе с остальными бедолагами, и где она исполнила минет. Очень творчески, как ей самой показалось, и с большой самоотдачей. Он был при полном параде, несмотря на гиблую июльскую жару. Костюм, светло-бирюзовая рубашка… Как вода на Адриатике. Она никогда там не была, но в ее представлении вода там именно такого головокружительного цвета. Вроде от этой самой рубашки Валю и разобрало – слишком много позитивных ассоциаций и фантазий она вызывала.

– Перестань хулиганить… Что ты делаешь… – вяло, но счастливо бормотал он.

«Что ты делаешь…» – невольно хотелось передразнить. Тому, что делала в машине Валя, было давно дано определение. Взрослый все-таки дядя, должен знать.

– Пытаюсь скрасить нам как-то время, – ответила она вкрадчивым голосом прожженной профессионалки. – Ты что, против?

Конечно, он не был против. Он всегда был только «за». Ее пронизывали волны острого, жгучего желания. Они образовались внизу живота и, мгновенно распространившись по всему телу, как пузырики от шампанского, ударили в голову, которая и без того была разгоряченной. Интересно, а профессионалок эти волны пронизывают? Даже не желания. Скорее это была обыкновенная похоть. Хотя где проходит граница между двумя этими состояниями, она тогда не слишком отчетливо понимала. Просто ей нравилось наблюдать, как он теряет волю и контроль, растекаясь, принимая очертания сиденья. Он был целиком в ее власти, прямо на глазах превращаясь в пластилиновое существо. Такой всегда самоуверенный, смело руководящий любым жизненным процессом, твердо знающий, что кому нужно в этой быстро, прямо-таки со свистом пролетающей жизни.

Машины кипели и гудели, водители красочно матерились, понимая всю безнадежность своего положения. Москва дышала пылью и выхлопными газами. Вернее, это было похоже на тяжелую старческую одышку. Кто-то находил в пробках свою судьбу, кто-то успевал ее потерять. Там можно было зачать новую жизнь, успеть появиться на свет и так же благополучно уйти в мир иной.

А они в это время плыли на своем собственном островке, отрезав себя от реальности, от всего матерящегося, тяжело дышащего мира. Как всегда, когда двое влюблены.

– Да, если все было именно так, как ты рассказываешь, бедный Пауло Коэльо, этот могучий философ нашего времени, пророк и тонкий знаток человеческих душ… он бы заплакал. Зарыдал горючими слезами и, вдохновленный, сразу накатал бы за несколько часов новое бессмертное произведение. Надо будет выслать ему материальчик. – Вася испытывала особые, сильные чувства к бразильскому автору и даже сейчас не могла никак переключиться с находящегося за морями-океанами писателя на свою родную сестру, стоящую рядом на кухне с окаменевшим лицом и потухшим взглядом. – Ладно. Я предупреждала тебя, что не надо привязываться. И с ним надо было поступить так же, как со всеми остальными. Ни для кого не делать исключения, они его просто не заслуживают, и он в первую очередь. Было бы не так… – Удивительно, но Вася сжалилась над сестрой, что случалось довольно редко, и не стала в последний момент говорить слово «больно». – Сама ведь все прекрасно знаешь… Но ты пожадничала, романтика одержала безоговорочную победу, и сейчас уже поздно все анализировать. Ты любишь распихивать все по полочкам, напрасно изводя себя и окружающих, – чеканила уверенно фразы Василиса Премудрая, на ходу запрыгивая в модные рваные джинсы и продевая ремень через огромную серебряную пряжку. – Что там за перезвон еще? Тебе не попадался случайно белый свитер с высоким горлом? Когда срочно нужно приличную вещь…

Валя в это время кокнула чашку из любимого маминого сервиза, доставшегося от прабабушки. Звон был сильным, потому что позолоченная хрупкая вещь упала на равнодушный коричневый квадрат кафеля, которым был выложен пол на кухне.

Она хотела согласиться с Василисой, но что-то глубоко внутри мешало ей это сделать. И еще она очень хотела, просто мечтала, чтобы Василиса нацепила на себя уже какую-нибудь тряпку и побыстрее исчезла. Валя вспомнила, как шестилетней перелезала через забор и зацепилась петелькой, которая предназначалась для огромной красной пуговицы, за самый верх – чугунную, остроконечную пику. Болталась там в шубе, как меховой колобок, обреченно глядя на далекие сугробы и размазывая слезы от унизительного бессилия и клокочущей ярости. Страха почему-то не было. Просто затошнило от накатившего отчаяния. Васька отчаянно прыгала внизу, как обычно давая дурацкие советы, а потом побежала за помощью. Когда обстоятельства выбивали из-под ног почву, Вале всегда вспоминался этот кусочек из далекого детства.

«Даже удивительно, что мы от одной мамы родились», – подумала Валя в который раз. Мало того, что от одной, они – Валя и Вася, как ее звали все знакомые, – были близняшками. Однояйцевыми. Случай – один на миллион. Так что внешнее сходство было стопроцентным: сероглазые шатенки с красиво очерченными ртами и длинными стройными ногами. Во всем остальном они были как день и ночь. Васька таскала помаду и тушь из маминой косметички, чтобы смело тренироваться на собственном личике, а Валя беспощадно прокалывала тугие пластмассовые попки кукол и ставила капельницу большому плюшевому мишке, который благодаря этой ежедневной процедуре быстро сгнил. Вася бредила телевизором с пеленок и могла смотреть в экран не отрываясь. Родители, знавшие про эту страсть, использовали «голубой экран» в качестве успокоительного, или чтобы впихнуть в открытый рот котлету с пюре. Валя посмотрела в первом классе фильм «Открытая книга» и поняла, что станет врачом. Неизвестно – каким. Неважно. Но она обязательно наденет белый халат и будет серьезной строгой тетей со шприцем в руке. Может, сделает важные открытия под микроскопом и спасет человечество от нашествия страшных микробов.

Несмотря на такие коренные различия в интересах и взглядах на жизнь, они всегда были вместе. Каждый день у девчонок был расписан. Валя особенно хорошо помнила воскресенье. Сначала они с восторгом смотрели «Будильник», потом «В гостях у сказки» и, конечно, «Утреннюю почту». «Здоровье» они не смотрели, но улыбчиво-жалостливое лицо Белянчиковой и ее участливый пищащий голос запомнился на всю жизнь.