Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон

— Ох, Уильям! — Дотти взяла у отца платок, изящно высморкалась и посмотрела на кузена влажными глазами. — Ты и в самом деле поедешь? Спасибо тебе!

Разумеется, этим дело не кончилось. Однако для Грея не стало открытием, что Уильям упрям — в конце концов, он это унаследовал от своего настоящего отца, и спорить с ним мог разве что Хэл, да и то их спор быстро сошел на нет.

— Передайте миссис Фигг мои наилучшие пожелания, — поднявшись, сказал Уильям Джону и поклонился Дотти: — До свидания, кузина.

Джон проводил его до двери, но у порога положил руку ему на плечо.

— Уилли, дай мне письмо.

Впервые за их встречу Уильям выказал нерешительность. Он коснулся груди и замер.

— Я прочту его, только если ты не вернешься. И если ты не вернешься… я хочу, чтобы оно осталось у меня на память о тебе.

Уильям глубоко вздохнул, кивнул и вынул письмо. На нем красовалось пятно обычного свечного воска с четким оттиском пальца вместо личной печатки Уильяма.

— Спасибо, — выдавил Грей. — Храни тебя Бог, сын.

Глава 94

Суть собрания

Методистская церковь представляла собой скромное деревянное здание с обычными стеклянными окнами. Она вполне могла сойти за квакерский дом для собраний, если бы не алтарь и три полотна с вышитыми крестиком изречениями из Библии на стенах. Войдя и оглядевшись, Рэйчел тихо перевела дыхание.

— Как это не будет цветов? — воскликнула вчера удивленная миссис Фигг. — Я понимаю, что все должно быть просто и скромно, но ведь цветы сотворил Бог?

— У Друзей в доме собраний нет цветов, — с улыбкой ответила Рэйчел. — Мы полагаем это язычеством и помехой для молитв. Но мы твои гости, а гости не должны указывать хозяину, что ему делать в собственном доме.

При слове «язычество» миссис Фигг прищурилась и хмыкнула, но благожелательности не утратила.

— Вот и замечательно. У его светлости в саду растут три чудесных куста роз, а в каждом дворе полно подсолнухов. И жимолости, — задумчиво добавила она.

И правда — все сажали жимолость рядом с уборной.

Учитывая пожелания квакеров, в церкви была всего одна ваза — простая стеклянная ваза — с цветами. Она стояла между двумя деревянными скамьями, выдвинутыми вперед, и нежное благоухание жимолости и розовых махровых роз вплеталось в смолистый аромат нагретых сосновых досок и терпкий запах в целом чистых, но вспотевших людей.

Мы с Рэйчел вышли из церкви и присоединились к свите молодоженов, стоявшей в тени большой липы. Люди продолжали приходить — по одному и по двое, — многие смотрели на нас с любопытством, хотя причиной тому были не две невесты.

— Ты выходишь замуж в… этом? — сказал Хэл, увидев Дотти в ее выходном платье из светло-серого муслина с белым кружевным жабо и бантом сзади на талии.

— Ха! — Дотти выгнула светлую бровь. — Мама рассказывала мне, в чем она выходила за тебя замуж в таверне Амстердама. И какой была твоя первая свадьба. Бриллианты, белые кружева и церковь Святого Иакова ничуть не влияют на крепость брака, не так ли?

— Доротея, не серди отца, — пожурил ее Дензил. — Его ноша и без того нелегка.

Хэл, покрасневший после слов Дотти, стал еще краснее и с шумом втянул в себя воздух, однако смолчал.

И Хэл, и Джон надели на свадьбу парадные мундиры и затмевали своим видом обеих невест. Жаль, что Хэл не поведет Дотти по проходу к алтарю, но он и без того чуть не задохнулся от возмущения, узнав, как будет проходить свадьба. Брат толкнул его локтем в бок, и лишь тогда Хэл выдавил, что почтет за честь присутствовать на этом событии.

Джейми, наоборот, предпочел мундиру одеяние горцев. Миссис Фигг и многие другие смотрели на него широко распахнутыми глазами.

— Во имя пастыря иудейского! — ахнула миссис Фигг. — На нем шерстяная юбка? А что это за узор на ней? Аж в глазах рябит.

— На родном языке горцев эта «юбка» называется Fèileadh beag, — сказала я ей. — На английском ее называют «килт». А узор — шотландская клетка рода Джейми.

Миссис Фигг какое-то время смотрела на Джейми, медленно розовея, потом повернулась ко мне, открыла было рот, но ничего не сказала.

— Нет, не надел, — со смешком ответила я на незаданный вопрос.

— Его и так тепловой удар хватит, — фыркнув, заявила она. — Как и тех двоих бойцовых петухов. — Она кивнула на Джона и Хэла, потеющих в великолепных красных мундирах с золотой отделкой. Генри тоже пришел в мундире, правда, гораздо более скромном, как и подобает лейтенанту. Под руку с ним шла Мерси Вудкок, и Генри пристально посмотрел на отца, взглядом предупреждая его ничего не говорить на эту тему.

— Бедный Хэл, его дети стали для него серьезным испытанием, — шепнула я Джейми.

— А разве у других не так? — спросил Джейми. — Все хорошо, саксоночка? Ты бледная. Может, присядешь?

— Нет, я хорошо себя чувствую. А бледная из-за месяца взаперти. Славно побыть на свежем воздухе.

Я опиралась на трость и на Джейми, но чувствовала себя довольно неплохо, невзирая на шов на боку. Я наслаждалась движением, а еще тем, что в такую жару можно не надевать корсет и нижние юбки. А ведь будет еще жарче: в ожидании церемонии гости тесно расселись на скамьях. Разумеется, сюда явилась и паства преподобного Фигга — ведь это их церковь; скамьи ломились от людей.

В церкви не было колокола, но колокола церкви Святого Петра, находившейся в нескольких кварталах отсюда, пробили час. Я, Джейми и братья Греи вошли в церковь и заняли свои места. Воздух гудел от любопытных перешептываний — по бо́льшей части обсуждались английские мундиры и килт Джейми. Мой муж и Грей в знак уважения к церемонии Друзей оставили мечи дома.

Вошел Йен, и удивленные перешептывания стали громче. Он был в новой белой рубахе из ситца с узором в виде синих и пурпурных тюльпанов, в штанах из оленьей кожи, набедренной повязке и мокасинах. На руке у него красовался браслет-вампум с синими и белыми раковинами, который для него сделала могавкская жена, Работающая руками.

— А это, конечно же, свидетель, — шепнул Джон Хэлу — по пятам за Йеном вышагивал Ролло, не обращая внимания на перешептывающихся при виде него людей.

Йен спокойно сел на одну из двух скамей, стоящих перед остальными и развернутых к гостям. Ролло пристроился у ног хозяина, почесался и улегся, тяжело дыша и обводя толпу ленивым взглядом, будто оценивая, годятся ли они в пищу.