Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

горит что-то! Слышите? У кого горит? Ой, мой пирог! Опять с вами заболталась! Ну и задаст мне Николай — в прошлое воскресенье пирог сырой вышел, а сейчас весь низ пригорел.

Пелагея Михайловна. Ну ничего, небось мука теперь не по карточкам. Другой слепишь.

Рая. Вам все ничего. Не ваш пирог, так вам и не жалко! А вот вчера, Пелагея Михайловна, Гришка опять возле уборной уписался. Ждал вас, ждал, да и уписался.

Пелагея Михайловна. Так что, я ради твоего Гришки у себя в комнате, что ль, гадить должна?

Рая. Так вы ж сидите и курите в уборной! Как ни зайду после вас, там дым коромыслом!

Пелагея Михайловна. И что ж? Ежели у меня без папиросы кишка не работает?

Лидия Ивановна. Кстати? Пелагея Михайловна, вы ведь опять вчера Генриха Четвертого лягнули.

Пелагея Михайловна. Я лягнула? А он тебе говорил?

Лидия Ивановна. Я видела.

Пелагея Михайловна (смеется). Ну вот, коли скажет — так и поговорим. Да ты не боись. Я его легонько мыском, чтобы припугнуть маненько. Он на моем коврике уж гадить пристроился.

Лидия Ивановна. Это исключено. Генрих Четвертый на редкость чистоплотен. Он отправляет свои нужды там… в общем, там, куда царь пешком ходил! И только в свежие опилки!

Пелагея Михайловна. То-то я его колбаски по всем углам выметаю.

Лидия Ивановна. Это абсолютно исключено!

Пелагея Михайловна. Ну, соскребла пирог-то?

Рая. Яиц мне жалко, яиц! Одних яиц штук шесть извела.

Пелагея Михайловна. А что яиц? Яиц теперь полно в магазинах. И откуда только в молодых такая жадность? Блокады небось не видали.

Светлана. А вы, наверное, думаете, что мы в эвакуации пировали.

Рая. Суп из крапивы каждый день да малину из лап у медведей летом вырывали!

Пелагея Михайловна. Суп из крапивы! Малина! Да нам с Лидией Ивановной такое и не снилось! А клейстер вприкуску с кожаным ремнем не пробовала?

Лидия Ивановна. А беф а-ля Строганов из кошачьего мяса? Я сама собственным ртом тогда Генриха Второго съела. А до войны даже рыбу живую приготовить не могла. А тут сама убила, ободрала, поджарила и в два дня съела. А какой был кот — черный как ночь, и только на грудке четыре белых волоска. Ем его, а сама плачу, плачу, сама ем.

Пелагея Михайловна. Нашла о ком плакать. Все равно бы с голоду сдох. Вот тут мне говорили — в одной семье младшую сестренку съели.

Рая, Светлана. Как съели?!

Пелагея Михайловна. А так, взяли и съели, как курей едят, так и ее съели. Семья у них большая была, девчонка с голоду уже не вставала, ну ее порешили и съели. Сами и выжили. Только, говорят, все равно мать после войны на себя руки наложила: мучилась, говорят, очень — как-никак, родное дитя.

Лидия Ивановна. Какие вы ужасы всегда рассказываете, Пелагея Михайловна, наслушаетесь где-то всяких бредней, а потом рассказываете. Может быть, во время блокады и бывали случаи людоедства, но зачем же прошлые кошмары опять вспоминать?

Пелагея Михайловна. А чтоб не забывали. Человек, он самое худое норовит из башки поскорее выкинуть, а надо как раз все самое худое помнить, из башки в башку перекладывать, чтоб в другой раз не повадно было.

Светлана. Что-то мы все о войне, да о войне.

Рая. Да, дня не проходит, чтобы войну не поминали.

Пелагея Михайловна. И правильно. Война всякому, кого хоть краешком зацепила, цельный век будет помниться. От родителей к детям, от детей — к внукам, так и пойдет до нескончаемости. Это уж так.

Лидия Ивановна. Нет, нет. Я лично считаю, что плохое забывать должно. Вон уже больше десятилетия нет войны. Как прекрасно! Моя бы воля, я бы за каждые десять лет, что государство без войны прожило, самыми высшими наградами правительство награждала.

Пелагея Михайловна. Без тебя наградять.

Лидия Ивановна. Я понимаю, что без меня, но я бы всей душой этому сочувствовала.

Входят К и р и л л и Д и н а. Оба с чемоданчиками. У К и р и л л а чемоданчик новенький, у Д и н ы — сильно потрепанный. Хозяйки все как одна поворачиваются к ним.

Лидия Ивановна. К тебе гости, Кирюша?

Кирилл. Здравствуйте.

Дина. Здравствуйте.

Светлана. А мамы дома нет — она к Сереже поехала.

Кирилл. Знаю.

Лидия Ивановна. Вот мы и дожили, Кирюша, барышни к тебе в гости ходить стали.

Пелагея Михайловна. А давно ль вон по энтому коридору без порток бегал да на пол прудил!

Рая (смеется). Вы не смущайтесь, девушка, то ж до войны было.

Лидия Ивановна. При царе Горохе!

Пелагея Михайловна. А хотя бы и до войны, все одно как вчерась. Девка-то у тебя ладная, как поглядеть. А вот одета как-то чудно. И волосья встрепаны. Будто бы и не наша. (Кричит.) Из каких будешь, девушка, из агличан али из филянцев?

Дина. Да что вы, бабушка, я русская.

Пелагея Михайловна. Тьфу ты, прости господи! А я думала из энтих… из агличан. Говорят, по городу их теперь тьма ходють, хоть бы одним глазком взглянуть! А мне вот все никак не попадутся.

Лидия Ивановна. С барышней-то давно знаком?

Кирилл. Да никакая она не барышня. Это моя сокурсница Заниматься пришла. У нас завтра коллоквиум.

Пелагея Михайловна. Ах вон оно что, клоко… клокольня. Ну тогда дело сурьезное. Тогда иди. Дозволяю. (Смеется.)

Пропускает Д и н у и К и р и л л а в коридор.

Картина вторая

Комната Г о л у б е в ы х. Посередине рояль, много книг, шкаф, очень большое окно, оранжевый шелковый абажур с кистями. Солнце. Д и н а и К и р и л л входят в комнату и, едва за ними закрылась дверь, целуются.

Дина. Как хорошо! Еще, еще и еще!

Снова целуются.

Дина. Еще! Ой, ведь завтра коллоквиум, Кирюха! Мы же поклялись заниматься! Еще…

Кирилл. Мы поклялись, но не на крови! А такая клятва не в счет.

Снова долго целуются.

Дина. Еще! Ох, что же нам делать, я же ничего не знаю по политэкономии! Еще…

Кирилл (решительно). Нет. Немедленно заниматься! Быстро снимай пальто!

Оба раздеваются, берут чемоданчики.

Кирилл. Ты сегодня ужасно красивая.

Дина. Только сегодня?

Кирилл. Всегда. А сегодня особенно. Почему ты всегда не носишь брюки? Тебе очень идет.

Дина. А за мной по улицам толпа ходит. И все тычут пальцами в мои брюки. И подло хихикают. Думаешь, приятно?

Кирилл. А ты плюй на них и носи. Тебе очень идет. Они ничего не понимают. Лет через двадцать они все сами брюки напялят, и те, кому идет, и те, кому брюки, как верблюду купальник. Вот увидишь.

Дина. Так вот как ты живешь-поживаешь, Кирилл Голубев. Старинный рояль посреди комнаты и много-много книг. Интересно. Я еще никогда не видела в