Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

комнате рояля, пианино видела, а рояль — нет. Только в институте. Хорошо, наверное, жить в такой большой комнате. Какое большое окно! Здесь всегда много солнца, да? А зачем тебе столько книг?

Кирилл. Это отец собирал. До тебя я очень много читал. А с тобой мне ничего не хочется, только смотреть на тебя и целоваться.

Идет к ней, потом останавливается.

Нет, нет и нет! Заниматься — так заниматься.

Дина (читает на крышке рояля). «Блютнер». А ты умеешь играть на этом элегантном господине Блютнере?

Кирилл. Не-а.

Дина. Мать преподает фортепьяно, а ты играть не умеешь?

Кирилл. Да она меня в детстве учила, но я дальше детских пьес Чайковского не потянул. Знаешь, у него есть такой детский цикл: «Болезнь куклы», «Похороны куклы» и «Новая кукла»?

Дина. Нет.

Кирилл. Так вот я до «Новой куклы» уже не дошел. Сказал: не буду — и не стал. Мама до сих пор переживает.

Дина. А «Болезнь куклы» и «Похороны» — осилил?

Кирилл. «Болезнь» и «Похороны» — осилил.

Дина. Тогда сыграй «Похороны».

Кирилл. Да ну…

Дина. Ну сыграй, я прошу тебя.

Кирилл. Да я уже не помню… Я с детства не играл…

Дина. Я очень тебя прошу!..

Кирилл. Ну, если так… (Садится и играет.)

Дина. Как здорово! Как красиво! Как печально! Мне стало так грустно. Похороны куклы — ведь это похороны детства?

Кирилл. Да! Наверное, это похороны целого мира, который ты выдумал сам. Я никогда раньше об этом не думал. Ты здорово образно мыслишь.

Целуются.

Дина. Еще! Кирюха, ну, я прошу тебя! Давай хоть попробуем немного позаниматься! Еще…

Кирилл. Нет. Ведь я теперь знаю, кого ты любишь больше всех на свете!

Дина. Интересно — кого?

Кирилл. Дела! Ладно. Запомним. И — начнем. (Бросает ей свою книгу.) Садись сюда.

Д и н а бросает ему свою книгу, он ловит, они садятся рядом, раскрывают книги и молча читают. Пауза.

Дина. Строгая у тебя мать?

Кирилл. Нет, просто когда отец уехал к своей фронтовой семье, она вдруг опрокинула на меня весь свой мир.

Дина. А отец?

Кирилл. Навещает нас иногда. До сих пор приходит по праздникам с новым пластмассовым танком под мышкой. Смотри, сколько набралось на шкафу.

Дина. Целая танковая дивизия. А почему мы о твоих родителях никогда не говорили?

Кирилл. Потому что мы — это мы, а родители — это родители.

Дина. А почему ты за два года ни разу не пригласил меня к себе? Боишься?

Кирилл. Боюсь.

Дина. Матери?

Кирилл. Себя.

Дина. А вот и нет. Я знаю, что ты боишься матери.

Кирилл. Ну раз ты говоришь, что знаешь, значит, так оно и есть.

Дина. А почему ты ее боишься?

Кирилл. Не боюсь. Она очень хорошая. Только ей трудно. Ей сорок пять лет, отец ушел от нас девять лет назад, и за это время я не видел с нею ни одного мужчины. Она слишком долго была одна. Всю войну. И потом, и сейчас она очень боится остаться одна. И еще она до смерти боится, что я влюблюсь в какую-нибудь плохую девушку и заброшу ко всем чертям институт. Она верит в мое великое будущее. И я боюсь, как бы она нечаянно не сказала бы тебе что-нибудь, что говорить не нужно, и тогда нам трудно будет потом привыкнуть жить втроем.

Дина. Трусишка!

Кирилл. Замолчи!

Дина. Нет, буду! Трусишка! Маленький маменькин трусишка!

Кирилл. Сейчас же замолчи, а то…

Дина. А то?..

Кирилл. А то сама увидишь, что будет!

Ловит и целует ее.

Дина. Еще! Ты что, совсем про Деда забыл? Еще…

Кирилл. Ах, опять этот Дед! Ладно. Опять запомним. Я больше не буду, вот увидишь. Давай зубрить во славу твоего возлюбленного Деда! Но ты еще об этом пожалеешь. Я знаю.

Двигает шкаф.

Дина. Ты что, решил задавить меня шкафом?

Кирилл. Так будет лучше. Давай-ка, садись на диван по эту сторону шкафа, а я — по эту. Читай первую часть раздела. Я — вторую. Потом каждый расскажет свою часть и — полный порядок. Идет?

Дина. Идет.

Пауза. Молча читают.

Дина. Вот теперь твоя мать бы нас похвалила. Правда, Кирюха, пай-мальчик, маменькин сыночек?

Кирилл. Да замолчи же ты наконец!

Бросает книгу, бежит, целует ее.

Дина. Еще, Кирюха, Кирюшенька! Дед завтра влепит и тебе «неуд», он на зачетах ведь зверь, ты знаешь! Что ты скажешь тогда своей мамочке? А? Повышенный стипендиат? Еще!

Кирилл. Ну и пусть! (Целуются.) А почему ты не закрываешь глаза, когда целуешься?

Дина. А надо закрывать?

Кирилл. Все закрывают.

Дина. Откуда ты знаешь?

Кирилл. Рассказывали…

Дина. А я хочу видеть твое лицо, когда ты меня целуешь. Нельзя?

Кирилл. Можно. Ну и какое у меня лицо, когда я тебя целую?

Дина. Глупое. И — прекрасное.

Кирилл. Скажешь тоже — прекрасное! У меня нос длинный.

Дина. Да. У тебя самый длинный и прекрасный нос в мире.

Целуются.

Кирилл. Хватит! Вот засыпешься завтра на коллоквиуме и все на меня свалишь.

Дина. Правда, я завтра не получу зачета! Я уже это чувствую. У меня и так уже есть один «неуд». Еще…

Кирилл. Да, по сопромату. Я совсем забыл. Нет, это уже серьезно. Давай учить.

Уходит за шкаф. Некоторое время они молча читают. Потом К и р и л л тихо свистит. Д и н а ему отвечает.

Кирилл. Ты здесь?

Дина. Здесь. А ты?

Кирилл. Ты дыши громче, а то такая тишина в комнате, что мне кажется, что ни тебя, ни меня нет.

Некоторое время они опять молча читают.

Кирилл. Ты здесь?

Дина. Здесь. А ты?

Кирилл. Здесь. Ты читай лучше вслух, а то мне кажется, что я исчез.

Дина. Хорошо. (Медленно читает.) «Классификация издержек обращения на чистые, не создающие стоимости, и дополнительные, связанные с продолжением процесса производства в сфере обращения и создающие новую стоимость, сохраняет свое значение и при социализме».

Кирилл. Иди сюда.

Дина. Хитрюга!

Кирилл. Ну тогда я иду к тебе.

Дина. Иди! А у меня завтра опять будет два балла! Ничего. Перезимуем. Иди…

Кирилл (не двигаясь). Иду! В конце концов, лично я уже вполне готов к коллоквиуму. Я им завтра на коллоквиуме расскажу, пожалуй, все про нашу любовь. Пусть послушают и разинут рты. Я уверен, им всем, в том числе и Деду, это будет куда интереснее, чем классификация издержек обращения!

Дина. Тебе хорошо. Ты и так все знаешь. А я вот читаю — и ничего не понимаю. Ничего.