Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

Алексей Никонорович. Нет, нельзя. Она же срублена. У нее корней нет. (Берет елку.)

Лада. Ой! Там игрушка! Там одна игрушка осталась! Как раз зеленая сосулька — я ее очень люблю.

Алексей Никонорович. Она не снимается никак, Ладушка. Знаешь, пусть она останется, елке с ней будет веселей.

Лада. Ну пусть.

Алла. Ты, Ладушка, попей молока, съешь яичко и жди меня. Я с папой пойду.

Алексей Никонорович. Да зачем? Следователь же сказал, что на девяносто девять процентов как истца?

Алла. А вдруг?

Алексей Никонорович. В самом деле, а вдруг?

Стоят и смотрят друг на друга. Занавес.

Конец

Черный апрель [2]

Повесть для театра в трех актах, десяти картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

К и р и л л Г о л у б е в — студент, 21 год.

Д и н а Я р ц е в а — студентка, 21 год (по дубликату метрики).

Ю л и я А л е к с а н д р о в н а Г о л у б е в а — мать Кирилла, 45 лет.

О л и м п и я В а л е р и а н о в н а — первая жена отца Дины, 59 лет.

Соседки Голубевых:

• Л и д и я И в а н о в н а — 66 лет.

• П е л а г е я М и х а й л о в н а — 63 года.

• С в е т л а н а — 36 лет.

• Р а я — 27 лет.

О к т я б р ь — секретарь комитета комсомола института, очень молодой студент.

А л е к с е й С т а р о с т и н — лысый дипломник, 28 лет.

П е т р о в — член комитета комсомола института.

Б у р а в и н — член комитета комсомола института.

М а й о р о в а — девушка в очках.

Д р у г и е ч л е н ы к о м и т е т а к о м с о м о л а и н с т и т у т а — 2–6 студентов.

П л о т н и к о в — студент, 22 года.

Т а р а к а н о в а — студентка, 19 лет.

П т и ц ы н — студент, 24 года

Ф и м а, или Ф о м и н — 30 лет.

М о л о д о й м и л и ц и о н е р.

В е ч н а я п а р а, ц е л у ю щ а я с я н а с к а м е й к е.

С т у д е н т ы.

П р о х о ж и е.

Действие происходит в Ленинграде, в конце пятидесятых годов.

АКТ ПЕРВЫЙ

На сцену выходит К и р и л л, вернее, сейчас это уже К и р и л л Я к о в л е в и ч. Появляется скверик, три скамейки, на одной скамейке сидят рыжая девушка с длинными волосами и совсем молодой парень. Они целуются. Две скамейки пусты. К и р и л л Я к о в л е в и ч садится на одну скамейку и закуривает. Звучит музыка. Это детская пьеса Чайковского «Смерть куклы».

Кирилл Яковлевич. Эта повесть-пьеса — мои воспоминания. То, что произойдет в ней, произошло в конце пятидесятых годов, когда я учился в институте на третьем курсе. На улицах больших русских городов появлялись тогда первые иностранцы. Их повсюду сопровождали любопытные взгляды и толпы зевак. Зрители ломились на концерты первых иностранных гастролеров. Первые эшелоны добровольцев отправлялись на целину — на этот трудовой подвиг века. В райкомы стояли очереди комсомольцев, рвущихся посеять хлеб там, где веками стоял только ковыль. На окраинах городов росли новые белые кварталы. Но я тогда не замечал ничего этого — с середины второго курса я почти совсем отошел от общественной жизни института, потому что любовь забрала все мое время: в молодости любовь занимает очень много времени. В молодости любовь — не повесть и даже не роман, в молодости любовь — это целая эпопея. Может быть, происходит так потому, что в молодости придаешь значение каждому пустяку. Вот почему в моей повести так мало сцен общественной жизни. Это, конечно, большой недостаток пьесы и лично мой недостаток в то время. Сейчас я доктор наук, профессор, заведую кафедрой в том самом институте, в котором когда-то учился, и занимаю еще одиннадцать почтенных должностей. У меня уже два десятка монографий, сотня статей и изобретений, мои научные труды переводят за границей — в общем, можно сказать, что теперь я достаточно знаменит, то есть широко известен в узких кругах, о чем всегда мечтала моя мама. Завтра моя свадьба. В общем, все это значит, что тот черный апрель давно миновал и что у меня теперь все идет хорошо. Во время лекций я иногда вглядываюсь в лица студентов. Кто они, какие проблемы их мучают — или у них теперь нет проблем? Изредка, когда я очень устаю, я позволяю себе отпустить машину и пройтись несколько кварталов пешком до своего дома. Я коротаю дорогу через этот знакомый скверик, где мы столько раз сидели с Диной, которую вы увидите в пьесе. Тогда я тоже вглядываюсь в молодые лица. Кто, например, эти молодые люди, которые так быстро, со смехом обогнали меня? Или кто эти двое, которых мы все так хорошо знаем, — эта Вечная Пара Целующихся На Скамейке. Почему они и сейчас целуются на скамейке, как когда-то пришлось нам с Диной, что вы увидите в пьесе? Ведь сейчас повсюду столько новых красивых домов! Я многого не могу разгадать в них, я далеко не всегда с ними соглашаюсь: мне не нравится их слишком громкая музыка, их дурашливый лексикон и джинсы, на всех до одного, как униформа. Иногда мне кажется, что меня отделяет от них невидимая преграда. Но в глубине души я твердо убежден: эти молодые люди лучше, чем были мы. Ведь им живется несравненно легче, чем жилось нам, и я уверен, что именно потому же они добрее и доверчивее друг к другу, чем были мы. Только в этом случае я могу считать, что моя жизнь имеет смысл. Нечего и говорить о том, что в свою очередь нам жилось легче, чем тем, чьи студенческие годы пришлись на время войны. Мы были молоды за их счет. Но все же война застряла и в нас. Сейчас я думаю, что в этом все дело. И хотя в этой пьесе-повести не будет выстрелов и взрывов, мне кажется, что все, что в ней произойдет, как-то связано с войной. Я думаю, что война все время присутствует в этой пьесе. Тихо. Почти незримо Как тени тень.

Уходит. П а р а н а с к а м е й к е целуется, потом скверик исчезает.

Картина первая

Кухня