Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

требуется, просто для собственного успокоения, в этом мы убедились на примере нашей семьи, которая, как оказалось, погрязла во взяткодавании, за что один из нас и понесет заслуженную кару. (Пауза.) Ну вот елка и раздета. Посмотри-ка, как она осыпалась и какой выглядит безобразной — просто скелет человека. Надо успеть ее вынести, пока не проснулась Лада, а то она ударится в слезы. Ой! Кто там?

Молодой человек в черном. Это я.

Алексей Никонорович. Вы опять проникли в квартиру без ключа?

Молодой человек. Да. Вы так и не вытащили ключ из замка.

Алла. Спасибо вам за подарок.

Молодой человек. Вы знаете, что дарил вам не я. Я бы никогда не стал делать вам подарков.

Алла. Все равно спасибо, что передали.

Молодой человек. Мне приятно видеть, что у вас теперь не такой праздничный вид — эта раздетая голая елка портит весь праздничный вид вашей квартиры. Да и вы оба заметно бледны и встрепаны.

Алексей Никонорович. Что вы хотите от нас? Ведь вы отказались прошлый раз присесть к нашему столу. Разве что теперь, если хотите…

Молодой человек. Нет. Даже если бы меня не ждали сейчас очень неприятные хлопоты, я бы никогда не сел с вами за стол.

Алексей Никонорович. Как хотите. Пожалуй, и нам сейчас не до того.

Молодой человек. Это мне тоже приятно. Я должен вам передать еще это.

Вынимает из кармана два серебряных бокала, ставит их на стол и уходит.

Алла. Что это значит? Какой нахал! Он утаил от нас два бокала! А потом его замучила совесть. Может быть, у него есть еще?

Алексей Никонорович. Прочти. (Дает ей письмо.)

Алла (читает). «Милый. Когда ты будешь это читать, меня уже нигде не будет. Налей в графин шипучего веселого вина и выпей за все, что было нашим. Прости. Я не смогла иначе. Этого все равно не объяснить. Оля». Что это? У тебя есть любовница?

Алексей Никонорович. Как видишь.

Алла. И это давно?

Алексей Никонорович. Три года.

Алла. Да… да как ты посмел?!

Алексей Никонорович. Ты говоришь, как я посмел? Вот уже десять лет, как я каждую ночь домогаюсь твоей любви, каждую ночь я вижу, как ты отворачиваешь лицо от моих поцелуев и вздрагиваешь от отвращения от моих объятий. А она… она вся дрожала, стоило мне только дотронуться до нее, ей всегда было всего мало, она желала меня каждую секунду своей жизни, возле нее я всегда чувствовал себя настоящим мужчиной, а не побирушкой, я никогда понять не мог, как мог я, обычный плешивый человек с толстым пузом, внушать такую страсть!

Алла. Да она просто сексуальная маньячка! Ты говорил ей то, что сейчас сказал мне?

Алексей Никонорович. Я всегда, когда нам удавалось встретиться, твердил ей, что мы просто созданы друг для друга.

Алла. Ну еще что, что ты ей говорил?

Алексей Никонорович. Я говорил ей, что такие встречи бывают раз в миллион лет.

Алла. Так почему же ты… вы ведь расстались с ней?

Алексей Никонорович. Да.

Алла. Когда?

Алексей Никонорович. Мы расстались с ней в новогоднюю ночь.

Алла. Так ты же был в Риге, в командировке, ты мне даже звонил по телефону?

Алексей Никонорович. Нет, я был у нее. Я тебе звонил от нее. Я бывал у нее все праздники, потому что в обыкновенные дни я еще как-то мог обходиться без нее, а в праздники — нет, праздники без нее были пыткой. Сегодняшний праздник был первым, который я провел без нее. Но она меня очень долго ждала.

Алла. Так почему тебе было не уйти к ней и не превратить свою мерзкую жизнь в сплошной праздник?

Алексей Никонорович. Потому что я люблю Ладу. Потому что я люблю тебя. Потому что мне уже пятьдесят лет и поздно начинать свой новый жизненный марафон — квартира, дача, ребенок, машина; все это я бы, конечно, оставил тебе, ведь у нее ничего нет, кроме маленькой комнаты в коммунальной квартире, какая была у тебя, когда я на тебе женился, а ты знаешь мою слабость посидеть часочек-другой в туалете.

Алла. И в новогоднюю ночь ты объяснил своей страстной возлюбленной свое пристрастите к индивидуальному туалету?

Алексей Никонорович. Нет, я сказал, что я не тот человек, которого она себе выдумала, и что я знаю точно, что я ее сделаю несчастной, и что без меня она будет счастливее.

Алла. И она согласилась?

Алексей Никонорович. Нет. Она звонила мне на работу, прося о встрече, караулила меня возле дома. Но мне как-то удавалось ее избегать. Однажды я наткнулся на нее у нас на лестнице, и она мне сказала, что будет ждать меня в день и в ночь моего пятидесятилетия. Я ничего не ответил и побежал от нее, а она бежала за мной и все твердила: ладно? Ладно? Хорошо? Я так и не ответил ей, и она побежала за машиной, а потом остановилась, и она так и стояла на проезжей части улицы — я видел ее в зеркальце над рулем, а потом я свернул за угол, я больше ее не видел…

Алла. Почему она прислала сначала четыре бокала, и что значит — за всех наших?

Алексей Никонорович. У нас с ней могло бы быть двое детей.

Алла. А что значит еще один?

Алексей Никонорович. Очевидно, мог быть и третий.

Пауза.

Алла. Да она тебя просто пугает, просто шантажирует, обыкновенная женская уловка, чтобы вернуть мужчину. Ты знаешь ее телефон?

Алексей Никонорович. Я сам. (Звонит.) Доброе утро. Извините, если я вас разбудил, мне нужна Оля, да, Оля Красикова… Ее нет? А когда ей можно позвонить? (Медленно опускает трубку вниз.)

Из трубки слышится громкий визгливый голос.

Голос. …она летела мимо окна, я слышала, как она крикнула почему-то: але! Так и крикнула — але, — как будто говорила с кем-то по телефону, она, видно, разбежалась сильно, чтобы не попасть на козырек под окном и не остаться живой калекой, хотя какое уж там, она бросилась ведь с двенадцатого — с последнего — этажа и вылетела прямо на мостовую, всю голову в куски, я видела… врач ее осмотрел, вроде бы сказал, что похоже, что она беременна на четвертом месяце, но точно установят при вскрытии. (Плачет.) Жалко девчушку, двадцать три годочка всего… у нее пропал серебряный сервиз… думают на меня… но упаси…

Алексей Никонорович. Когда это случилось?

Голос. Да два часа тому или час… только-только увезли…

Алексей Никонорович. Извините. Спасибо. (Кладет трубку.)

Алла (берет трубку. Звонит). Сашук! Доброе утро! Слушай, ответь мне на такой вопрос, сколько дают, если,