Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Окинлек решил свою судьбу, порекомендовав генерал-лейтенанта Томаса Корбетта на должность нового командующего 8-й армией. Корбетт, по мнению Брука, был «человеком незначительным» и «абсолютно не подходил» для этой должности, что явилось лишним доказательством того, что Окинлек не разбирается в людях. 8-я армия была истощена. Войска, сказал Черчилль военному кабинету, готовы отступить к дельте Нила, если их будут атаковать. Вечером 3 августа Черчилль допоздна проговорил с Бруком, убеждая начальника Генерального штаба, что Окинлеку необходимо вернуться в Каир, чтобы принять командование Средним Востоком, а во главе 8-й армии поставить нового командующего. Это заставило Брука написать в дневнике: «Именно об этом я говорил ему с самого начала!» Черчилль предложил командование Бруку, что было крайне для него соблазнительно, поскольку во Франции он «почувствовал вкус командования формированием во время войны». Однако он понимал, что не подходит для этой роли, поскольку не имеет опыта ведения войны в пустыне, о чем и сказал Старику[1388].

6 августа, побывав на фронте с Окинлеком и побеседовав с Корбеттом, которого нашел приятным, но бесхарактерным, Черчилль принял решение освободить Окинлека от командования в Каире и направить его в Багдад. Затем планы изменились. Черчилль предложил должность Окинлека Бруку, который, как и Маршалл, хотел принять командование подобным театром военных действий, но был достаточно честен с собой, чтобы понимать (как тремя днями ранее, когда получил предложение командовать 8-й армией), что ему не хватает опыта ведения боевых действий в пустыне. Что еще важнее, Брук не был эгоистом и не хотел перекладывать на чужие плечи груз ответственности работы с Черчиллем. Начальник штаба сделал вывод (ему не пришлось долго убеждать в этом Черчилля), что самое лучшее, что он может сделать для Англии, – это оставаться рядом с Черчиллем, что бы ни случилось. Черчилль телеграфировал военному кабинету, немедленно выехать сюда Гарольду Александеру, чтобы заменить Окинлека. Но Александер только что был назначен командующим британскими силами в операции «Факел» и уже начал разрабатывать план операции вместе с Эйзенхауэром. Что касается 8-й армии, то Брук отдавал предпочтение Монтгомери, которого поддерживал на протяжении многих лет. Черчилль считал более удачной кандидатуру Уильяма («Штурмовика») Готта, человека, который вместе со «свободными французами», в мае удерживал Роммеля в течение недели, тем самым спас армию Ричи и, возможно, Каир. Брук считал, что Готт устал и ему нужно отдохнуть, а не принимать новое командование. Черчилль, который провел часть дня с Готтом, думал иначе. Премьер-министр добился своего. Штурмовик Готт принял командование 8-й армией. Бернард Монтгомери должен был заменить Александера в «Факеле», и Лондон сообщил Эйзенхауэру об этих изменениях[1389].

На следующий день Черчиллю сообщили о гибели Гота; его самолет был сбит, когда генерал летел с фронта в Каир, чтобы принять горячую ванну и несколько дней отдохнуть. Черчилль с Бруком, огорченные и расстроенные потерей Готта, начали искать ему замену и остановились на Бернарде Монтгомери. Черчилль, чтобы Эйзенхауэр не решил, что его британские союзники никак не могут принять решение, отправил телеграмму в Лондон с просьбой не сообщать Эйзенхауэру о назначении Монтгомери. Но Монтгомери уже прибыл на доклад в штаб Эйзенхауэра. Пришлось Исмею сообщить Эйзенхауэру, что Монтгомери тоже направляется в Египет и что командование в операции «Факел» осуществляет другой, третий по счету, британский генерал. Эйзенхауэр, когда ему сообщили об этих заменах, сказал Исмею: «В вашей армии, похоже, много Веллингтонов. Скажите честно, британцы серьезно относятся к «Факелу»?»[1390]

Черчилль относился серьезно. 8 августа он отстранил Окинлека от командования, предложив генералу в качестве утешительного приза новое командование Средним Востоком в Багдаде. Эта сфера действий сейчас меньше, чем Средний Восток, признался Черчилль, учитывая, что сейчас правительство не может выделить много войск для Ирака и Персии, но «через несколько месяцев она может стать ареной решающих операций». Довольно странно, что Черчилль предложил Окинлека командующим в Ираке, учитывая их с Бруком неуверенность в Окинлеке и опасения, что Гитлер может нанести удар по Ираку с Кавказа. Но после нескольких дней раздумий Окинлек отказался. По мнению Брука, Окинлек повел себя «как обиженная кинозвезда», вместо того чтобы выполнить свой долг и принять на себя командование, где «более чем вероятно, мог восстановить репутацию командующего». Но Брук знал прекрасно: 10-я армия в Ираке была, как ни печально, не готова отразить немецкую атаку, и у британцев не имелось резервов, которые можно было бы направить в Ирак. Если Гитлер прорвется к Ираку, 10-й армии не останется ничего, как подчиниться судьбе. Понимая это, Окинлек отправился в Индию и вышел в отставку. Черчилль, испытав облегчение от принятого решения, пошел на берег, где, как он позже рассказал Гарольду Николсону, «разделся и плескался в волнах. Я еще никогда так хорошо не купался»[1391].

Черчилль сообщил в письме Клементине об изменениях в командовании и с уважением отозвался о Смэтсе: он «придавал мне твердости, когда я был склонен проявить мягкосердечность, особенно когда мне приходилось действовать сурово в отношении людей, которые мне нравились». Спустя три месяца он примерно то же самое сказал Гарольду Николсону в отношении отставки Окинлека, объяснив, что ему было очень тяжело объявлять Окинлеку об отстранении от должности, но «Окинлек воспринял этот удар с достоинством солдата. Черчиллю, возможно, действительно очень нравился Окинлек, но он сообщил ему об отставке письмом, а не при личной встрече[1392].

«Вот как он это сделал, – вспоминал Боб Бутби, – написал «Вы освобождены», подписался красными чернилами, а под подписью поставил инициалы У.С. Ч. Когда он кого-то увольнял, никогда не благодарил. Не припомню, чтобы он хоть кого-нибудь за что-то благодарил». На Уайтхолле увольнение Черчиллем называлось «награждение увольнением». Бутби был частично прав, поскольку на его воспоминания повлияло собственное увольнение из правительства. В начале 1941 года его обвинили в вымогательстве денег у чехов, которые обращались к нему за помощью в получении вкладов, конфискованных британским правительством после Мюнхена. Бутби, в начале 1930-х претендовавший на место премьер-министра, заимел много врагов среди тори, когда выступал против Чемберлена. В 1941 году, выдвинув в качестве разумного основания историю с чешскими вкладами, эти враги решили от него избавиться. Бутби хорошо выступал в свою защиту в палате против обвинений в мошенничестве, чем снискал расположение Черчилля в этом деле. В тот день, вернувшись из палаты, Черчилль сказал Колвиллу, что «в мире есть вещь, которую он считает гнусной, – преследование людей». Тем не менее Черчилль не пришел на помощь Бутби, и тот защищался в одиночку. Он сумел сохранить за собой место в палате общин, но лишился должности в министерстве продовольствия. «Я не смог простить этого Черчиллю. Он разрушил мою карьеру во время войны», – позже вспоминал Бутби[1393].

Однако есть в истории Бутби нечто общее со всеми воспоминаниями тех, кто не поладил с Черчиллем. Бутби не простил Черчилля, но понимал, что черчелливская «бессердечность и холодность помогли ему стать великим лидером». У Черчилля был свой странный способ благодарить тех, кто ему служил. После войны он включил Бутби, ярого сторонника единения Европы, как одного из первых пяти делегатов от Британии в Совет Европы в Страсбурге. Затем Черчилль способствовал получению Бутби рыцарского звания. До конца жизни Черчилля они обедали вместе.