Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Окинлек входил вместе с Бутби, Маргессоном, Уэйвеллом, Диллом, генералом Аланом Каннингемом, доктором Тизардом и адмиралом Дадли Нортом в черчиллевский список тех, кто, по его мнению, не обладал необходимыми качествами. Черчилль считал, что большинству его адмиралов и генералов не хватает смелости, и уволил нескольких, поскольку обладал большими полномочиями и непримиримым характером, когда чувствовал недостаток решимости. Адмиралы Королевского военно-морского флота, однажды сказал Черчилль Паунду, «похоже, абсолютно не способны действовать». Еще хуже, что некоторые – включая, считал Черчилль, Эндрю Каннингема на Крите – боятся «понести большие потери», вместо того чтобы вступить в бой с врагом. Они «увиливают» от выполнения долга, сказал Черчилль Колвиллу. Черчилль был настолько деспотичным, что Гитлер сказал своим генералам, что им повезло работать под началом такого разумного лидера, как он, а не под началом эксцентричного Черчилля[1394].

Боб Бутби считал, что черчиллевская безжалостность в отношении подчиненных обусловлена не какой-то скрытой склонностью к злонамеренности, а исключительно необходимостью одолеть Гитлера. Черчилль и сам так считал; в письме, упоминая об отставке Окинлека, он сообщил, что изменения в Каире «были необходимы для победы». Что касается Бернарда Монтгомери, который 10 августа спешно отправился в Египет к новому месту назначения, Черчилль сказал Клементине: «Монтгомери… смелый и энергичный солдат», которого «не любит его окружение, но враг его тоже не любит»[1395].

Пока Черчилль решал дела с Окинлеком, на острове в южной части Тихого океана, о котором немногие слышали в Лондоне и Вашингтоне, произошли важные события. Рано утром 7 августа почти 10 тысяч американских морских пехотинцев из 1-го и 5-го полков 1-й дивизии морской пехоты высадились на побережье острова Гуадалканал, где японцы почти закончили строительство аэродрома, с которого собирались атаковать американские суда, направлявшиеся в Австралию. У большинства морских пехотинцев были «Спрингфилды», винтовки времен Первой мировой войны. Они быстро очистили побережье и на следующий день захватили аэродром. Они лишились большой части снаряжения и продовольствия, поскольку 8 августа адмирал Фрэнк (Джек) Флетчер под командованием которого уже затонуло два авианосца, увел свои корабли домой, объяснив это необходимостью дозаправки (то же самое он проделал в декабре с пехотинцами на острове Уэйк), чем заслужил глубокую неприязнь морских пехотинцев и кличку Фрэнк Всегда Заправка Флетчер. Однако морские пехотинцы хотели удержать позиции. Америка сделала первый шаг на пути к Токио. Действия американцев на Гуадалканале заставили Черчилля вернуться к мысли, которая преследовала его с января: продолжат ли американцы свой путь к Токио в ущерб Европейскому фронту?[1396]

Поздно вечером 10 августа Черчилль отправился из Каира в Тегеран, первый этап путешествия в Москву и «визита в логово людоеда», как неделю назад назвала это путешествие Клементина в письме мужу. В своих воспоминаниях Черчилль написал: «Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что я должен был сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого заканчивалась словами: «Не будет второго фронта в 1942 году».

Брук изложил свое мнение о Москве в дневнике: «Лично я считаю, что наша политика с русскими была неправильной с самого начала и все началось с Бивербрука. Мы заискивали перед ними», даже не просили информацию о советском «производстве, войсках, планах и т. п. В результате они нас презирают, не приносят нам никакой пользы, а только пытаются получить пользу от нас»[1397].

Три самолета B-24 «Либерейтор» должны были доставить их в Москву, включая Брука, маршала авиации Теддера, Кадогана из министерства иностранных дел и Арчи Уэйвелла, который говорил по-русски. Слишком большая группа, написал Брук, а все потому, что Черчилль считал, что присутствие генералов, адмиралов и маршалов «придаст ему больше значимости»[1398].

Гарриман прибыл в Тегеран за два дня до Черчилля и использовал это время для инспектирования иранских железных дорог. Он пришел к выводу, что «ничего хуже не видел», а он в этом разбирался как никто другой. Когда Черчилль прибыл 11 августа в Тегеран, Гарриман предложил, чтобы армия Соединенных Штатов приняла на себя руководство железными дорогами для ускорения поставок по ленд-лизу для Сталина. Черчилль предложил обсудить этот вопрос осенью. Гарриман полетел в Москву вместе с Черчиллем на Commando. Маршрут самолета проходил восточнее Каспия, чтобы избежать встречи с немецкими истребителями. В самолете стоял такой гул, что они обменивались записками, если хотели что-то сказать[1399].

Брук со своей группой летел в другом B-24, но, когда один из двигателей отказал, им пришлось вернуться в Тегеран. На следующий день Брук с компанией поднялись на борт американского самолета DC-3, который русские получили по ленд-лизу и оборудовали мягкими креслами и персидскими коврами. Они летели на север и должны были дозаправиться к западу от Баку. К удовольствию Брука, самолет спугнул тысячи водоплавающих птиц, когда низко пролетал над дельтой Волги. Затем самолет взял курс на север вдоль побережья Каспийского моря, Кавказ был всего в 20 милях к западу. Лежавшая внизу долина, между морем и горами, была главной линией наступления из России в Иран. Немцы наступали с севера, и Брук ожидал увидеть огромное количество окопов, противотанковых заграждений и бетонных укреплений. Но ничего не увидел. «Задняя дверь, похоже, была настежь открыта для немцев, которые прошли через нее, чтобы атаковать русские южные пути снабжения, – написал он, – и, что важнее, атаковать ближневосточные нефтяные месторождения в Персии и Ираке!»[1400]

По пути в Москву Черчилль узнал, что конвой из одиннадцати кораблей, направлявшийся из Гибралтара на Мальту, в результате атаки немецких подводных лодок и самолетов потерял восемь кораблей и авианосец сопровождения. Три оставшихся корабля доставили на Мальту 12 тысяч тонн продовольствия и топлива. Это была помощь, но какой ценой. Черчилль был недоволен не только потерей кораблей, но и потому, что знал, что Сталин потребует восстановить арктические конвои, для которых сейчас попросту не хватало судов[1401].

После десятичасового перелета из Тегерана Черчилль прибыл в Москву во второй половине дня 12 августа. Его встретил Молотов; они сели в пуленепробиваемую машину и на большой скорости помчались на дачу, которая располагалась в 20 километрах от Москвы. Там, приняв горячую ванну, Черчилль заметил, что все в гостевом доме было «подготовлено с тоталитарной расточительностью». Через три часа Черчилля отвезли в замаскированный Кремль. Сталин был одет в серую крестьянскую блузу из грубого сукна, подпоясанную красивым кожаным ремнем ручной работы, и брюки из той же ткани, заправленные в сапоги. У него были желтые глаза, лицо в оспинах, плохие зубы и жесткие седые усы. Гарриман подумал, что он выглядит значительно старше и хуже, чем в прошлом году. Маршал Советского Союза и Черчилль были примерно одного роста, около 5 футов и 7 дюймов; Черчилль на дюйм выше. Черчилль смотрел в глаза собеседнику, взгляд Сталина был устремлен вдаль, словно он не слушал то, что ему говорили. Но он слушал. Гарриман описал три встречи, которые имели место в последующие три дня, как «жаркие и холодные» – очень жаркие и очень холодные[1402].