Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

меня взрослые дети и молодые внуки вздохнули с положенной грустью, но главным образом с облегчением. Мол, пожил дедушка – всем бы так, но уже достаточно. Такая эмоция чтобы у них была.

– То есть ролевая модель – все-таки Толстой?

– Да как ты надоел со своим Толстым.

– Он твой вообще-то.

– Толстой вообще-то не очень хорошо умер.

– Но ты хочешь быть стариком?

– Конечно. Мне стало интересно представлять, как это – быть стариком. Мне даже само слово «старик» кажется не грубоватым, а наоборот, таким ласково-уважительным. «Холстомера» он написал именно стариком. И у меня мурашки, даже когда я просто ставлю рядом два этих слова: «холстомер» и «старик». Он ведь про себя это написал.

– Смотри. Толстой написал «Холстомера» в пятьдесят восемь лет, и ты говоришь «старик».

– Ну по тем временам конечно.

– А Довлатов умер в сорок восемь, и ты говоришь «в расцвете сил».

– «В расцвете таланта» я говорю.

– Неважно. Всего десять лет разницы.

– И?

– Как бы ты хотел – как Довлатов или как Толстой?

– Можно я немного сокращу? Я просто могу сразу вам дать красивый закругляющий конец для этого эпизода.

– Давай! А потом выпьем.

– То есть, понравился коньяк?

– Пацаны сбегали за новым, нормальным. Но я тебя, конечно, угощу.

– Конечно, мой-то, который не очень, уже выпили…

– Давай свой красивый закругляющий конец. Раз, два…

– Я бы хотел состариться с Соней и жить с ней у моря. Необязательно за границей, если к тому времени не запретят жить у моря у нас, я бы, конечно, хотел жить у моря у нас. Краснодарский край отлично подойдет, главное, чтобы не в самом Краснодаре…

– Так, ты сейчас что-то обижаешь краснодарцев, не подходит для красивого закругляющего конца.

– Да не обижаю я! Я просто ферму хочу, поэтому говорю, что не в Краснодаре, не в городе…

– И без этого вот «запретят жить»! А то вдруг слово «запретят» тоже запретят.

– Я просто говорю, что при прочих равных я хотел бы жить у нас.

– Давай уже красивый закругляющий конец.

– Я бы хотел состариться и жить с Соней у моря. Чтобы у нас была ферма, и она выращивала бы там свой виноград, а я бы выращивал свое, то, что…

– Эвфемистически…

– …Да. И мы бы так презрительно посматривали на огороды друг друга. Но я бы у нее, конечно, воровал виноград по ночам, а она бы на меня ругалась, что его нельзя есть, потому что он для вина.

– «Это на Новый год».

– Да-да. Однажды, в самом начале, мы накупили на Москворецком рынке винограда, объелись, и Соня сказала, что все равно будет ночью вставать и «воровать» его из моего холодильника. У меня до сих пор мурашки от этого «воровать». Как у Чехова в «Мужиках», кажется: «…ели утром, в обед и вечером, ели помногу, и потом еще ночью вставали, чтобы поесть». Такая вот непонятная мечта, прикинь.

– Всё! Пацаны? Нормально? Давайте коньяк. Вот это я понимаю коньяк, а не то что у некоторых. Кстати, как ты думаешь, Толстому понравилась бы собянинская Москва? Яндекс в Хамовниках, вот это все?

– Нет конечно. Да даже не собянинская, а все эти девушки с губами и ногтями. Он ругался бы страшно.

– Но все всё равно кайфовали бы от такого пиара, да?

– Да… Ровером яндексовским присылали бы ему подарочки. А на ровер даже он не смог бы ругаться, у него же дизайн специальный, антивандальная милота. Чтобы его по возможности никто не обижал.

– Блин, антивандальная милота…

– Да не, он в деревне бы так же жил и оттуда бы так же ругался.

13:44 Отрицательность

– И как мы будем выбираться из этого Орехова-Зуева?

– По карте, как ты говоришь.

– Иван, у меня предел. Надо заканчивать эту нашу эпопею.

– Одиссею. Я чувствую себя виноватым перед тобой за то, что мы здесь оказались.

– Давай уже не чувствовать, а думать. Как отсюда выбираться?

– Сядем опять на следующую электричку.

– С которой нас опять ссадят?

– Не ссадят. Мы спрячемся от контролеров, знаешь же как? Когда перебегают из вагона в вагон и как бы обходят их сзади. Мне всегда это претило, но сейчас…

– Почему билеты оказались вчерашние?!

– А вот этого даже я не знаю.

– Ты покупал когда билеты, они нормальные были?

– Откуда я знаю? Ты всегда проверяешь дату на билетах на электричку? У меня есть теория. Но ты будешь ругаться.

– Ну?

– Это из-за того, что ты со мной споришь, что сегодня – это завтра. А я говорю, что сегодня – это еще вчера.

– И ты меня так «наказал»?!

– Слушай, Лёня, я не меньше тебя хочу в Москву. У меня же еще интервью, ты не забывай.

– А когда у тебя интервью?

– Завтра. Думаю, к ночи будем дома, и все успеется.

– А почему ты такой спокойный?

– Потому что я всю жизнь так живу.

– Как? В электричке, которая едет в обратную сторону, с билетами, которые оказываются вчерашними?!

– С препятствиями, как мы с Соней это называем. Найти дорогу непросто, но все-таки можно, но это мало что значит. Главная сложность – вернуться, пройдя по пути.

– Так. Тут есть каршеринг. Вон там, возле «Магнита» машина должна стоять. Пошли.

– А если там опять будет какой-нибудь Василий?

– Каршеринг это не такси. Я буду за рулем.

– Точно. Хорошо. Видишь, я не спокоен. Я тоже напуган и плохо соображаю. Пошли.

– Почему так получилось с билетами?

– У тебя разве никогда не было такого, что происходит что-то, чего не может произойти?

– Дай подумать. Подумал. Нет.

– А у меня масса примеров.

– Давай мы сейчас дойдем до машины, убедимся, что она не… Что может произойти такого, чего не может произойти?

– Самое банальное – она не откроется.

– Еще?

– Не заведется.

– Еще?!

– Не поедет.

– Это все решаемо. Что такого волшебного, в твоем стиле, может произойти с каршеринговой машиной?

– Я не знаю. Я ведь даже не вожу. Ну, например, она не поедет, если мы будем сидеть в ней вдвоем. А если кто-то из нас выйдет, она поедет. Бывает, что машине не нравится конкретный человек, и она не хочет с ним ехать. А с другим нормально. Вопрос – кто это будет. Учитывая, что я не вожу…

– И вот когда она откроется, заведется и поедет, ты мне расскажешь свои примеры.

– Ну если она поедет, это еще тоже ничего не значит.

– Что еще может быть?

– Она поедет не туда.

– Я буду за рулем и поеду туда.

– Если ты заметил, мы всю нашу эпопею, как ты говоришь,