Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

class="p1">– Слушай, ну пойдем на станцию, только я домой уже поеду. Как-то это все уже бессмысленно и абсурдно стало.

– «Стало»? А до этого было осмысленно и логично? Никто не хочет даже задавать себе эти простые вопросы, не то что отвечать на них. Я тоже, между прочим, боюсь.

– Чего ты боишься?

– Я боюсь бухла.

– «Я боюсь бухла» – звучит как название какого-то романа про любовь в деревне.

– Сколько угодно можешь смеяться, но больше всего в жизни я боюсь бухла.

– Поэтому ты не расстаешься с ним со вчерашнего вечера.

– Не вчерашнего, а сегодняшнего.

– Как вечер может быть сегодняшний? Если он уже был?!

– Опять не хочешь отвечать.

– Да на что? Опять на твои стоны, что бухло можно, а более легкие наркотики нельзя? «Алкогольное лобби» и прочие твои теории заговора?

– Мы пойдем на первую электричку? Или будем сидеть тут и спорить, что первично – алкоголь или другие наркотики?

– Да пойдем, пойдем. Правда, не обижайся, но я домой поеду.

– Давай новую купим. Где-то в городе, возле дома, в подъезде.

– Ну давай, давай. Но только уже завтра.

– В смысле, по твоим внутренним часам – послезавтра?

– У меня наступает предел.

– Иди в туалет тогда.

– Зачем?!

– Я закрою его. Все закрою, выключу, и пойдем на станцию.

– Аа… Правда, пойдем. Надо, конечно, собраться у вас здесь на даче нормально, без всех этих приключений. Уютная у вас дача.

– А я еще там в лесу полянку выкошу. Но знаешь, оказывается, не так просто купить качели, которые прокручиваются на девяносто…

– Слушай, а почему еще темно так? Уже рассветать же должно.

– Потому что уже, слава богу, не июнь. Я знаешь за что не люблю июнь: в полночь стемнело, в час начинает светать.

– Ну не надо врать. В Москве нет белых ночей.

– Потому что все мыслят стереотипами и думают, что белые ночи только в Питере. В июне в Москве темнеет в полночь, а в час ночи небо уже начинает светлеть. И спать вообще невозможно.

– Хорошо, только сейчас уже утро, а я что-то не вижу, где светлеет твое небо.

– Потому что в августе уже нормальная ночь. Еще тепло, но спать уже можно. Ну и плюс тучки еще, наверное. А ты слышишь, какая здесь тишина? А ты видишь, какая роса упала? Это перед рассветом!

– Холодно, мокро…

– А где же сарказм по поводу «лесников»?

– Каких лесников?

– Я сказал «роса упала».

– Аа. Я подумал, где-то с какого-то куста действительно упала роса, и ты успел это заметить. Все, закрыл, пойдем?

– Соня тоже постоянно смеется над моими деревенскими фразочками.

– Я уже давно не смеюсь ни над чем. А уютный у вас поселочек.

– Да. А соседний участок у нас заброшенный. Купи его, будем дружить семьями.

– Не так быстро. А фонарь у вас здесь всегда так мигает?

– Да. Мы говорили, но что-то пока никак не починят.

– И вас не напрягает этот фонарь?

– Да нет. Из дома его не видно.

– Тревожно как-то он мигает. Пойдем быстрее, холодно.

– Ты про магнитофон спрашивал.

– Не я спрашивал, а ты хотел рассказать.

– Что, не рассказывать?

– Почему ты никогда не говоришь прямо: «Хочешь, я тебе расскажу то-то?», а всегда у тебя такие заходы, как будто у тебя интервью хотят взять?

– Потому что я знаю, что услышу это холодно-снисходительное «Давай рассказывай».

– Все-таки обидишься и уйдешь в лес?

– В общем, на фоне этого магнитофона я познакомился с бухлом. Я его гнал.

– «Гнать бухло», круто звучит.

– Еще более круто выглядит.

11:44 Магнитофон и самогон

– …Кстати, что меня всегда удивляло – почему нужно выбирать? Вот эти все дихотомии: «милосердие или справедливость», «свобода или безопасность»… Это всё ложные противопоставления! Не нужно тут выбирать, одно без другого попросту не работает. А можно мне всё, и без хлеба?

– Объясняю для зрителей: пока у нас был перерыв, мы спросили нашего гостя, что он будет пить дальше, чай или кофе. Наш гость снова сказал «коньяк».

– Коньяк с кофе тоже можно.

– И вот когда тебе принесли кофе с коньяком – подчеркну, не наоборот, – давай вернемся к нашей теме. Перенесемся в начало нулевых, к тому самому магнитофону. С алкоголем ты познакомился еще подростком, как многие в нашей стране?

– А сделаете плашку в вашем стиле? «Никогда не употребляйте алкоголь, это тоже наркотик, причем похожий на те, что принято называть тяжелыми».

– Как мы тебе такую длинную плашку сделаем? И как можно в России призывать людей не употреблять алкоголь?

– Но вы же призываете не употреблять другие наркотики?

– Потому что они запрещены, и, кроме вреда здоровью, могут создать проблемы с законом.

– А почему законом у нас разрешен именно этот наркотик?

– Слушай, если сейчас начнется анархическая проповедь в стиле позднего Толстого, я не смогу ее поддержать.

– Не проповедь, скорее инвектива.

– Инвектива. Есть историческая традиция. «Руси есть веселие пити» и вот это всё. Мы знаем, что такое алкоголь и чего от него ждать. В отличие от других наркотиков. И я правда не вижу необходимости запрещать бухло.

– Не надо ничего запрещать ни в коем случае.

– А надо все разрешить?

– Этого я тоже сказать не могу, потому что проблемы с законом, как ты тонко заметил.

– А может быть, проблемы не с законом, а с людьми? Ты же понимаешь, что все первым делом радостно побегут бухать под косяком.

– Побегут, но не все.

– И мне кажется, это все-таки хуже, чем просто бухать.

– Хуже, чем просто бухать, только более тяжелые наркотики.

– И поэтому, может быть, пусть лучше остается один разрешенный наркотик, понятный и проверенный?

– Но это очень плохой наркотик.

– Поэтому запретить?

– Нет. Я бы запретил всего одну вещь: запрещать что-либо. Давайте запретим запреты – это можно произносить, не знаешь?

– Это тема для отдельного разговора.

– Который никто никогда у нас в стране не начнет…

– Я тоже сейчас не готов его начать.

– А никто не готов. Никто же не хочет в тюрьму просто за произнесение каких-то слов.

– Поэтому давай пока вернемся к бухлу.

– Ну у нас же только за него в тюрьму не сажают.

– …Я имел в виду, к тематике бухла. Ты рассказывал про магнитофон, который для тебя, как я понимаю, – некий символ начала нулевых. С алкоголем ты познакомился благодаря ему?

– Нет, наоборот.

– Расскажи.

– Сестра выходила замуж.

– Какая из них?

– Старшая. Ты меня сейчас опять собьешь, снова ничего не расскажу.

– Извини, но такую претензию я слышу впервые. Чтобы я не давал герою высказаться…

– Потому что слишком много всего хочется сказать, я