Голоса - Борис Сергеевич Гречин

«Второе? — Алёша слегка растерялся. — Видите ли, про второе и не знаю, нужно ли вслух… Если коротко, то Иван написал мне вчера ночью письмо, несколько личное… но в самом конце он категорически настаивает на чтении перед группой. Я, правда, всё равно сомневаюсь… Сегодня утром, перед началом, показал государю, и тот думает, что это желание можно уважить…»

«Тогда читать, конечно! — высказался Тэд. — Мы — монархия или как?» Остальные тоже высказались за чтение, и Алексей своим мягким, приглушённым голосом озвучил этот документ. Я в тот момент, повинуясь некоему наитию, включил диктофон — и ту запись сохранил, хотя к нашему сборнику ни малейшего отношения она не имела. Верно, вас дожидалась! Отправлю вам её сегодня вечером.

[13]

Отец Нектарий,

так у меня и не получилось, за все четыре года, с тобой поговорить, и, наверное, теперь не получится. Я к тебе, если помнишь, даже на исповедь записался, а после передумал. Ну, глупо сейчас передумывать второй раз, да и некогда, да и некстати. Пишу письмо. Можешь считать его исповедью, публичной, если хочешь. Имелись ведь в православии такие юродивые, которые одобряли именно публичную исповедь, а в раннем христианстве вообще было нормой. Хотя какое мне дело, чем ты это будешь считать? То, что однажды написано и отправлено другому, уже чужое, распоряжайся этим как хочешь.

Знаешь, меня не оставляет ощущение, что однажды мы уже беседовали с тобой о Боге, чёрте и дьяволе, сидя в трактире в каком-то среднерусском городишке со смешным названием… Полная и очевидная глупость: я вообще не сторонник идеи перевоплощений, как и любой такой малодоказуемой идеи, а уж мысль о перевоплощении литературных героев, «фиктивных людей», которые никогда и не жили, и совсем смешна. Это просто наше подсознание, пропитанное отечественной традицией, подкидывает нам такие благочестиво-глупые картинки. Хотя Марфуша, наверное, одобрила бы.

Всю жизнь, сколько себя помню, я пытаюсь достучаться до людей, обратить их внимание на себя, сделать им что-то полезное или приятное. Безнадёжно, потому что я устроен как-то по-другому, иначе, чем они. Есть старый философский трюизм о том, что, мол, никто не знает, как именно другие люди воспринимают цвет, который лично мы называем красным. Но я рискну предположить, что большинство видит красный хотя бы в оттенках красного: розовым там, оранжевым, бордовым. А я — сразу зелёным, или не вижу вообще. (Я говорю образно: я не страдаю дальтонизмом. Вдруг и это тоже требуется пояснять.) Все мои попытки ведут в тупик. Я искренне хочу быть патриотом, пишу длинную и обоснованную статью о целесообразности патриотизма — её выбрасывают в мусорное ведро. Я пробую добиться симпатии красивой девушки, совершенно честно желая ей только хорошего — от меня избавляются как от дырявого носка, одним коротким словом. Я бескорыстно пытаюсь устроить чужую личную жизнь — и та, которой я помогаю, не желает сказать обычного спасибо, хотя она — такой человек, который, наверное, и кошке скажет спасибо. Получается, Иван Сухарев мельче кошки. Я делаю всё, чтобы наш коллективный труд, наши общие усилия не пропали, — никто не хочет этого оценить, это почти неугодно, потому что пришло от меня, создаётся моими руками. Может быть, у меня на голове растёт какое-то дерево с фигами Баха или некий безобразный чёрный рог, который виден всем, кроме меня?

Про фиги Баха отдельно, и прости за глупый каламбур. Были ведь у Баха и неудачные вещи, которые, однако, ему никто не ставит в вину, а мне ставят в вину любую мелочь, да и не ставят — просто отшатываются от меня, словно я Ганнибал Лектор, тот самый монстр из «Молчания ягнят», который способен вырвать язык полицейскому, а после, весь в крови, получать эстетическое наслаждение от одной из вариаций Гольдберга. Заявляю всем, что не только это не так, но что я и самым обычным способом никого не убил, ничьего убийства не замышлял и не замышляю. Боюсь, что даже здесь мне не вполне поверят… Какое мне дело!

Один из «добрых людей» пересказал мне твою проповедь о наготе страдания. Вот тоже поразительная вещь! Я знаю о практической этике христианства больше любого из вас — вспомни мой доклад на третьем курсе, — но меня никто не хочет слушать. Мой младший… (чуть не сказал «братец») коллега произносит благоглупость для домохозяек — все им восхищаются. Зачем мне твоё милосердие? Я его не отталкиваю и не оплёвываю, даже благодарю за него, но куда мне его приставить? Милосердие не даёт ответов на глубиннейшие вопросы, и никогда оно их не даст. «Рациональных ответов», возразишь ты, но кому нужны другие? Тем человек и отличается от животного, что отшлифовал своё сокровище разумности, а вы, сентиментальные обскурантисты, все как один стремитесь выкопать для этого сокровища яму, чтобы поскорей похоронить его и пропеть над ним «Со святыми упокой».

Если ты был достаточно проницателен, чтобы понять, что «обнажённые люди» тоже не просто так совлекают с себя одежду и скачут голышом, то поймешь, почему у меня нет никакого желания видеть кого-либо из группы, с которой я проучился четыре года. Некоторые вещи причиняют боль, даже если это и смешная боль в глазах любителей копать ямы для ума и достижений рациональности. Да, к счастью, и не нужно. Госэкзамены мне разрешили сдавать с другой группой. Мой диплом почти готов — тот самый, выросший из курсовой о практической этике христианства. В субботу я разговаривал с врио заведующей кафедры и был ей полностью поддержан. Если у вас всех есть право на защиту в виде «творческой работы» (и кого вы предъявите в виде такой работы — самих себя, что ли? Марфуша снова наденет чёрное платье с вырезом, а ты — ряску с чужого плеча?), если у вас есть такое право, то есть и у меня право защищать свой диплом традиционным способом. Вероятно, вы все снова увидите в таком решении «предательство» — о, как мы все любим бросаться громкими словами! И даже найдёте достаточно христианского милосердия, чтобы «простить» вашего группового «иуду» — только, скажите мне на милость, какое отношение к собственно христианству имеет ваша недосекта имени господина Могилёва, в которую вы все поспешили вляпаться? И грешно, и предосудительно, и, возможно, даже противозаконно.

Чувствую, что я снова распоясался и снова «скачу в голом виде», поэтому надо поскорей закончить.