Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L») - Фред Саберхаген

Директор отступал к центру Таджа. Мишель следовал за ним.

Откуда-то из этого центра, подобно ветру, выл ему в лицо Хаос, и двигаться против этого ветра становилось все трудней. Мишель видел скелеты живых существ, которым не удалось дойти туда, куда сейчас двигался он. Здесь же темнели корпуса мертвых машин, посланных выполнять то же самое задание и погибших в пути. ТА кости, и металл машин — все приобрело сероватый оттенок Таджа. Они могли лежать здесь с тех времен, когда не существовало даже Земли.

И бок о бок с потоком ветра Хаоса маршировали Закон, Порядок, Правильность, исчезая, словно бесконечная армия, в спиральных рукавах Галактики. Проносились мимо формы не созданных еще вещей, вспышки потенциального существования.

А Директор все вел его вперед. Все дальше и дальше, пока искривленный рукав Таджа, по которому они- следовали, не превратился в серую пустынную плоскость. А впереди… Плоскость превращалась в спираль, поднимавшуюся к какой-то башне.

Изменившаяся внешне броневая громада Директора, ставшая неузнаваемой, продолжала сантиметр за сантиметром ползти вперед, к центру Таджа. Тадж же лежал в центре Галактики, и в его центре сосредоточилась, как видел теперь Мишель, вся Галактика.

Директор разрушился миллиарды лет назад. Но каким-то образом его кристалло-стальная оболочка продолжала вести Мишеля вперед. Его уже почти невозможно было узнать, и все же он мог разговаривать с Мишелем, бог знает по какому каналу и каким образом.

— Жизнеединица, скажи, что ты видишь впереди? Мишель. Скажи мне.

Но Мишель был уже не в состоянии изменять направление взгляда.

— Это?.. — снова начала вопрос машина и вдруг замолчала.

— Что? — Где-то внутри броневых лабиринтов титана-врага продолжала жить его мать.

— Жизнеединица Мишель. Что это? Это ли бог людей? То, что лежит перед нами? Мне никогда еще не удавалось пройти так далеко.

Впереди что-то было не так. Что-то… и теперь он понял природу этой неправильности. Центр Таджа… был ущербен. Неполон. Не-заполнен до конца. Чего-то не хватало.

— Бог, если он есть, должен быть чем-то большим, чем это… — сказал Мишель.

— Я считаю, — сказал Директор, — что впереди имеется некое несовершенство. Этот объект не окончен в своем создании. Или ты, или я должен… — Тут он вновь замолчал. Но физическое его продвижение вперед продолжилось.

— Или ты, или я, — сказал Мишель. Он рванулся вперед, и теперь мог бы при желании коснуться Директора.

Он мог продвигаться дальше, но это продвижение неузнаваемо трансформировало его. Все становилось другим. И он стал уже совсем другим.

— Я перестал считать правильно, — сказал вдруг Директор. — Я больше не в состоянии. — И он снова замолчал. Насовсем.

Теперь Мишель мог проникнуть в его недра. Одной рукой он извлек оттуда плененную жизнь. Он полностью экранировал мать в закрытом кулаке. Она была испугана, и сохраняла рассудок только потому, что не видела того, что творилось за пределами охранявшей ее руки. Центр Таджа был так мал, что Мишель мог бы держать его в руках. Но там было достаточно места, чтобы в обширной комнате собралась многочисленная компания. И по сравнению с комнатой вся остальная Галактика за пределами Таджа казалась карликовой. Центр Таджа слепил и оглушал, и даже Ланселот не мог выдержать прямого его взгляда. И когда Мишель-Ланселот получше всмотрелся в его внутреннее спокойствие, он увидел, что у каждой галактики есть свой собственный Тадж, похожий на этот, и в то же время каждый Тадж Вселенной был уникален, источая из себя свои собственные законы. Галактики были неживыми, но в сердце своем несли семена и секреты всей существующей жизни. И каждая галактика имела свою конечную цель, и каждая форма жизни должна была исполнить свое назначение.

Дверь стояла открытой, она вела прямо в самый центр Таджа. Мишель видел теперь, что каждый Тадж избирал из существ своей галактики компанию созданий, и каждый вид посылал сюда не более одного представителя. И этих представителей Тадж впускал в себя, одного за другим, строя звено за звеном огромную цепь, чтобы помочь вселенной подняться на ступень к конечной цели.

И в комнате центра Таджа собрались разные живые существа, и компания их была еще не полна.

Мишель в последний раз повернулся назад и не сходя с места, где находился, приблизился к «Джоханну Калсену». Открыв особым, понятным ему теперь способом, ход в металлическую скорлупу, и не повредив при этом ее целости, он поместил в корабль свою мать и убрал руку. Корабль был теперь готов. Петли, сковывавшие его, упали, словно сухие листья, словно сброшенная старая кожа змеи.

Освобожденный, Мишель повернулся лицом к центру. Голоса звали его, голоса существ, абсолютно свободных, чьи связи с бытием невозможно было порвать никогда. Радом с кармианцем, чей силуэт Мишель узнал по описаниям в приключенческих книгах, стояло свободное кресло.

Мишель сделал еще один шаг, миновав мертвый корпус Директора, и вместе с ним в Тадж вошла жизнь, порожденная Землей. Сам, по собственной воле, Мишель Геулинкс шагнул к столу, за которым собралась компания, чтобы занять свое место в блистающем сообществе живых.

Книга четвертая

ЗВЕЗДА БЕРСЕРКЕРА 

1

Голос мертвого человека, совершенно живой и ясный, вливался через динамики приемника в кают-компанию «Ориона». Шесть человек, собравшиеся там, — единственные живые люди в радиусе нескольких сотен световых лет, — внимательно слушали. Хотя кое-кто проявлял внимание только потому, что Оскар Шенберг, владелец «Ориона», лично управлявший кораблем в этом перелете, дал понять, что он желает слушать. Карлос Суоми, человек, готовый поспорить даже с Шенбергом и в скором времени так и собиравшийся поступить, в данный момент был в полнейшем согласии с Шенбергом. Атена Пулсон, самая независимая персона из трех женщин на корабле, не возразила. Селеста Серветус выдвинула несколько возражений — но это не имело значения. Густавус де ла Торре и Барбара Хуртадо еще никогда — на памяти Суоми — не возражали в чем-либо Шенбергу.

Голос мертвого человека, который они слушали, не был записан, а просто как бы мумифицирован примерно пятистами годами пространства-времени, которые пролегли между системой Хантера, откуда проходили радиосигналы, и нынешней позицией «Ориона» в межгалактическом пространстве, примерно в одиннадцати сотнях световых лет (или пяти с половиной неделях бортового полетного времени) от Земли. Это был голос Йоханна Карлсена, пять столетий назад возглавившего ушедший в систему Хантера боевой флот, чтобы схлестнуться с разведсилами металлических убийц, берсеркеров, и изгнать их из системы. Это произошло вскоре после того, как он же разгромил основные силы берсеркеров, навсегда подорвав их враждебный потенциал в сражении у темной туманности, называемой Стоунплейс — Каменистое место.