Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

другой перчатки. Отстегнутые наплечники соскользнули по рукам прямо на труп клерианца с выпученными глазами. Снял кирасу через голову, сбросил отвязанные поножи и набедренники, а напоследок и кольчугу, что звякнула, как связка монет. От полководца-латника остался босой получеловек в потной рубахе и бурых штанах.

– Твой народ водружает на плечи столько лишнего в надежде уберечься от гибели. – Сун’ра постукивал Черной Карой о щит с исключительным самообладанием. – Так намного лучше.

Я не ответил. Пальцы на ногах поджались на окровавленной земле, ветер встряхнул перья на макушке. Я сделал шаг вперед. В воздухе танцевали искры, ноздри щекотало от гари и смрада паленой плоти.

– Приготовься, – сказал я и перехватил меч обеими руками, собираясь с силами.

Я молниеносно сомкнул разрыв – для него, верно, с виду за один шаг. Если бы не животные инстинкты, голова акара уже стала бы моим трофеем. Сун’ра едва успел увильнуть от меча – тот свистнул у самой шеи. Вождь рухнул наземь.

Я пролетел ему в тыл и, затормозив, ринулся обратно. Меч переходил из руки в руку, словно дама меж двух партнеров в танце.

Рев битвы обволакивал, оплетал со всех сторон. Голые ступни шлепали по земле, и пульсацию войны я ощущал как стук своего сердца.

Я воззвал к отцовской крови, что неистово взбурлила во всем теле. Сделала меня истинной птицей в полете. На задворках разума мелькнуло воспоминание, как я впервые показываю Норе Берениэль. Видела бы она меня сейчас!

Сочленения лат и тяжесть больше не сковывали; я разил безудержно, повинуясь воле меча. Ураган ударов завладел моим существом, заглушил все мысли. Звон стали, танец войны – вот все, что сейчас для меня существовало.

Замах, еще замах – Сун’ра отчаянно метил в меня, но я изворачивался, увиливал, чтобы тут же нанести укол, пока он не в силах ответить.

Левый бок вождь успешно прикрывал щитом, зато правый был уже весь исполосован порезами, окровавлен. Отчаянные широкие удары за спину не настигали цели. Палица рассекала воздух даже не со свистом, а с голодным стоном, умоляя впиться в мясо. Я перепрыгнул великана через голову и ткнул острием под колено.

Быстрота его рефлексов ужасала. Сун’ра словно бы предсказывал мои атаки.

И вот, когда его оружие совсем угасло, я начал парировать. Удары о слегка повернутый клинок не придавали палице веса, зато ее отводили.

Я разил с ювелирной точностью, подрезая лишь кожу, чтобы не утратить разгона.

Клинок, объятый покровом ветра, устремился точно в бедро – и тут акар предпринял совсем неожиданный ход. Он сам бросился на острие. Меч завяз в плоти – но это не самое худшее.

Я не успел его вытянуть: вождь молниеносно разрубил рукой слой дымки и сомкнул пальцы вокруг клинка. Бесплотные лохмотья порванного ветра мгновенно расплелись.

– Поймал, – довольно рыкнул Сун’ра. Из его рта стекала тонкая струйка крови.

Акар боднул меня в лоб, оглушая до черноты в глазах. Боднул еще, и все куда-то поплыло. Боднул третий раз, и я рухнул на колени, уже не понимая, где нахожусь. Кровавый багрянец перемешивался с рыжим сиянием огня.

В голове совсем помутилось. Веяло потом и кровью. Откуда-то доносились боевые кличи и стенания умирающих.

И тут руку с мечом прострелило такой болью, что меня тут же встряхнуло, и я взвыл. Кость явно перебита. От чудовищной силы удара рассудок прояснился. В воздухе стоял пронзительный запах смерти и горящей мертвечины. Я чувствовал, как вдали первые лучи ослепительной зари сжигают мрак.

Сун’ра устремил взгляд к горизонту.

– Близится рассвет. Похоже, Верховный Владыка желает увидеть твою кончину лично, – отрывисто, с одышкой, но все так же непреклонно проговорил он.

Неужели и правда конец?

Я плюхнулся на зад, и какая-то сила – не иначе палица – раздробила мне ногу, вновь погружая меня в омут полузабытья.

Я зажмурился и пополз на здоровой руке прочь. Солдаты при виде моего плачевного положения бросились было на помощь, но акары преградили им путь. Мой крах всколыхнул их боевой дух, и толпа черных великанов тучнела прямо поверх убитых собратьев.

Я пал. Изничтожен. Гордость человеческого войска простерлась у вражеских ног. Сун’ра и теперь не упустил шанса разыграть действо, продемонстрировать, как ломает хребет человеческому достоинству, лишая врага надежды.

Вождь медленно приблизился ко мне, вновь принимаясь молотить по щиту. Этот акар – погибель во плоти. Весь искромсанный, он оставлял за собой дорожку кровавых капель и багровые следы ступней. Из ноги, на которую Сун’ра прихрамывал, так и торчал мой Берениэль, а рана продолжала кровоточить.

Молот набирал и набирал скорость, выколачивая ритм все быстрее, наливаясь массой и мощью, покуда очередным ударом не вышиб взрывную волну. Щит раскололо надвое, и обе половины упали на землю, уже не нужные хозяину. Оружие янтарно светилось, будто в нем тлеет огненный клубок.

Грудь у меня содрогнулась – казалось, душа готовится покинуть тело. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Я вспомнил Нору и сколько всего ей желал, сколько дорог ей открыты. Подумал о Хроме. Пусть верную дорогу изберет и он, оправдав мои чаяния. Подумал о Далиле, от всего сердца желая ей обрести счастье, невзирая ни на что.

Перед глазами возник Сару, который ждет моего возвращения. В последнюю минуту жизни я лелеял надежду, что без меня шавину все же не пропадет.

Даже материнский лед сейчас казался исполненным добра и радушия. Чувствуя, как холод завладевает телом, я вдруг увидел себя совсем крохой у нее на руках – она меня баюкала. Неужели это фантазия? Грустные грезы перед лицом смерти?

Акарский рык кругом нарастал, но мне почему-то слышался так отчужденно.

– Husa Bok Nala, Husa Bok Nala, Husa Bok Nala, – скандировали они.

– Слышишь эти слова, Эрефиэль Нумьяна? Они означают «Наш род восстал». Мы повергнем Владык на колени. Знай, что ты сражался доблестно, сын Белого Ястреба.

Сун’ра перевернул меня ногой на спину. Все тело от этого ожгло огнем.

Наплевать. На все плевать; плевать, что произнес его глухой голос из недосягаемого измерения. Я видел отца и как мы упражняемся во дворе, как он поведывает предания о нашем волшебном мире. Как на ночь рассказывает о сражении с полчищем драконов. До чего живые воспоминания – детство будто и впрямь вернулось. Война, честь, доблесть – все вдруг стало таким незначительным. Порожними, бессмысленными словами.

Отец был со мной. Пожалуй, самый прославленный зеруб всех времен провожал сына в вечность. Горд ли он мной? Хотелось верить.

Я моргнул напоследок, и в глазах прояснилось. Небо понемногу светлело. Обводя мир предсмертным взглядом, я заметил, как из зарослей