Нежить и Егор Берендеевич - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

Инна Фидянина

Нежить и Егор Берендеевич

Игоша и Егорка

А началась эта история с дождичка проливного, с осеннего такого дождя, дюже противного. Он кап-кап-кап-кап-кап по крыше, ну и потекла, то бишь, наша крыша. Полез муж ее починять. Мужик починяет, и я вслед за ним лезу: где дощечку тесовую подержать, а где и топорик. И Егорке чего-то дома не сиделось, выскочило дитятко на улицу в легкой рубашонке и тоже наверх карабкается. Я его ногой тихонько отпихиваю, отпихиваю, мол, беги до хаты, пострел! А он ни в какую, прет себе на крышу и прёт. В общем, заболел Егорушка, простудился, слег, во бред лихой ударился, а о чём бредило дитятко, с его слов вам сейчас и рассказываю.

Лежит Егорушка на печке, кашляет и то ли спит, а то ли дремлет. А как открыл он свои ясны глазоньки, глядь, стоит пред ним не то глист большой, не то змей малый: ростом с младенца и ни рук, ни ног, ни головы — головастик, как есть головастик! Лишь рот большой, зубастый и глаза печальные. Склонилась эта тварь над моим сыночком и просит:

— Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!

Потянулся Егорка рукой к столу за картошкой и сам своей руке диву даётся: растёт его рука, растёт и достаёт прямо до стола, берет картошку и кладёт её в рот головастику. А головастик не унимается:

— Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!

Потянулась рука Егорки во второй раз к столу, берёт кувшин квасу, подносит его к головастику и вливает ему весь квас прямо в пасть. Отрыгнуло чудище и говорит:

— Накормил, напоил Игошу, а теперь я к тебе жить пойду! Накормил, напоил Игошу, а теперь я к тебе жить пойду! — и прыгает Егору прямо в рот, да на душу усаживается.

Вот с той поры и потеряли мы сыночка, начал злой Игоша жить да Егоркиным телом пользоваться. По полу прыгает, кричит:

— Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет!

А как сожрёт весь хлеб да кашу, так в курятник бежит курей давить. Грешным делом, отец его веревкой к столбу привязал, как козлёнка. Но это уже летом было. А зимой он всю кровь из нас выпил! Что мы только ни делали: и к знахарке его водили, и к ведьме старой, и к колдуну лютому. Ничего одержимого не брало: ни отвороты, ни ворожба, ни зелье могучее! Всё орёт и орёт себе:

— Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! Дай есть, дай пить, Игоша жрать хочет! — да баб за титьки хватает, молоко испить норовит.

Вовсе сладу на беса не стало! Посидел он, значит, всё лето на привязи, посидел… Осень проливными дождями вдарила. Снова надо было Игошу в дом заводить иль сарай отдельный для него ставить. Да поздно уж было, морозец вдарил. Плюнул отец, в лес Игошу поволок. Завёл в чащу глубокую, привязал к дереву крепкому и оставил лесным зверям на съедение. Я об том и не знала, до соседей ходила, а иначе б костьми легла, но родную кровинушку никуда б со двора не пустила!

Эх, привязал батька нашего Игошу-Егорушку к дубу высокому и домой пошёл. А Игоша плакал, плакал: то есть просил, то пить. Да душе Егоркиной байки чудные рассказывал о том, как был он когда-то Игорёшей, ходил по земле ножками топ-топ-топ-топ, ручками удалыми хлоп-хлоп-хлоп, а потом взял и помер, а тело его басурманин в канаву выкинул. Долго кости Игорёшины гнили, долго ныли-болели, а потом он стал червем Игошей без рук, без ног, лишь голова и хвост. Вот так-то!

Но время колесом большим катилось, я дома с горя убивалась, всё рвалась сына любимого искать. А муж одно твердил:

— Убил я его и закопал, а где — не скажу.

Тем временем, пришёл к дубу Егоркиному волк и говорит:

— Жрать хочу, есть хочу, но Игошу не хочу!

Развернулся серый волк и убежал. Пришёл до Игоши медведь:

— Жрать хочу, есть хочу, но Игошу не хочу!

Развернулся бурый мишка и ушёл. Прилетел и сел на ветку ястреб стервятник:

— Жрать хочу, есть хочу, но Игошу не хочу!

Взмахнула птица крыльями и улетела восвояси. Прибежала до Игоши лисичка, села рядышком и давай свою мордочку вылизывать, умылась и говорит:

— Помогу твоему горю, Егорушка, но и ты мне сумей помочь: утащил моих лисят дед Архип к себе в дом на потеху внукам-выродкам! Верни моих дитяток взад, а я тебе верну твое тело.

Не дослушал Игоша хитрую лисоньку до конца, рванулся в бой лисят спасать! А как же, младенцы ведь! Он и сам был когда-то младенцем не по справедливости убиенным.

Перегрызла лисичка верёвку отцовскую, и бегом пустился Игоша к дому Архипову! Залетает глаза выпучив в сарай, будто чует, где животинка сидит, хватает с сенца трёх лисят (ну как лисят, уж осень поди была, выросли лисята). Хватает он, значит, трёх лис и бегом обратно! Дед Архип и учуять ничего не успел. Принёс Игоша лисят к лисе (как доволок — не знаю, те лисы уж чуть ни больше его самого были) и отпустил их к мамаше. Возрадовалась лиса своим лисятам: она их и обнимала, и целовала по-своему, по-лисьи! А Игоша сидел на сырой земле и тоже радовался их счастью семейному:

— Гы-гы-гы-гы-гы-ы! — смеялся.

Но коварная лиса долго ждать не стала, хвать она обмякшего от радости Игошу за грудки и давай драть-трепать, кусать-надкусывать кожу детскую! Со страху Игоша хотел было окочуриться да передумал: выпрыгнул он из тела мальчонки и вглубь леса убежал, а может ещё куда подальше, нам не ведомо.

Очухался Егорушка и домой побежал. Даже лисицу злую не успел поблагодарить, она с лисятами своими загодя убежала: мало ли чего, человека ведь подрала!

Прибежал домой Егорушка, а с его груди кровь капает. Я в обморок, отец за знахарем. Так сына на ноги и поставили. С той поры живёт в доме Егорка, колядки поёт да про Игошу своего вспоминает. Как помянет он Игошу, так я в обморок, а отец за знахаркой. Так и живём, хлеб жуём:

— Жрать, хотим, есть хотим, ворога не хотим, а что хотим, то и творим!

Баю-бай, Егорушка,