Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со

Мир состязательных дебатов открывал мне путь для выхода из этого тупика, но предъявлял ряд весьма обременительных требований. Если утверждения позволяли мне озвучить зачаточные идеи, живущие на поверхности моего разума, без дальнейших вопросов, то правильно сформулированные аргументы требовали подвергнуть сомнению старые убеждения и сформировать новые. И вот, отвечая на четыре базовых вопроса и следуя правилу «два бремени доказывания», я начал превращать жуткий хаос своего разума в нечто куда более четкое и последовательное. Частенько я смотрел на готовый аргумент на листе бумаги перед собой и думал: «Да, в это я действительно верю».

А знаете, что было самым замечательным? Мой подход сработал!

Я начал показывать в командных дебатах все лучшие результаты. Дополнительная практика открыла мне доступ к огромному запасу идей и вселила уверенность, чтобы делать каждую минуту еще больше, чем сделано до этого. В дебатах наградой за такое непрерывное самосовершенствование становится мгновенное удовлетворение. Так же как художник в погоне за высокими идеалами мастерства годами стоит перед мольбертом, оттачивая навыки, мы, участники дебатов, каждую неделю стремились ко все более мощным ощущениям: услышать ошеломленное молчание соперников, увидеть одобрительный кивок тренера, в течение нескольких минут наслаждаться бурными аплодисментами в свой адрес.

Надо сказать, в этом цикле вознаграждений скрыты капельки сладкого яда. Дело в том, что в дебатах соревнуются сразу две человеческие способности – речь и мышление, что предъявляет огромные требования к их участникам как к людям, личностям. Как следствие, мы очень легко приравниваем свой успех в этих состязаниях к тому, чего мы стоим как человеческие существа.

И вот на субботних утренних тренировках я начал замечать, что другие члены сборной относятся ко мне со все большей симпатией и уважением, все чаще вовлекая меня в разговоры и посвящая в свои планы. Какая-то часть меня восставала против такого нарушения иерархии, но другая, более решительная и сильная, была готова напролом, зажмурившись, идти и на пугающую высоту, и на возможность стремительного и болезненного падения с нее.

Финальные дебаты по отбору в сборную были намечены на шесть вечера; стоял тихий зимний вечер. Мы шестеро собрались заранее в той же пещерного вида комнате, где когда-то ждали первого прослушивания; мы стояли кружком, перебрасываясь фразами о том о сем. Все пытались скрыть свою нервозность за шутками и бравадой, но голоса, резкие и атональные, выдавали внутреннее напряжение. Даже Дебра, которая стояла чуть поодаль, нервно выбивала ногой о пол что-то не слишком ритмичное.

Около пяти в комнату вошел Брюс. Волосы его были взлохмачены сильнее обычного, руки плотно сложены на груди; он казался человеком, зажатым в тисках трудного решения. «Прежде всего я хочу, чтобы вы знали: то, что вы так далеко зашли в процессе формирования сборной, – уже огромное достижение, – начал он. – Каждый из вас способен достойно представлять штат на национальных чемпионатах по дебатам. Но мы не можем взять всех».

Далее Брюс полез в левый карман темных джинсов и вытащил листок сложенной бумаги. «Что ж, думаю, пора начинать». Согласно порядку выступлений, зачитанному Брюсом, я оказался первым спикером в утверждающей команде с Деброй и довольно своенравным двенадцатиклассником по имени Мика; им предстояло говорить второй и третьим соответственно. Пока мы втроем сходились, Брюс прочел тему: «Экотаж морально оправдан».

Эта короткая фраза вызвала у меня сильный приступ паники. Я ровно ничего не знал об экотаже (экотерроризме) и отнюдь не был уверен, что Мика, который маячил где-то сбоку и шумно дышал, хоть немного разбирается в этой концепции. Итак, я огляделся в поисках Дебры и, поняв, что она уже вышла, потащился со своей сумкой и поникшим Микой вниз, навстречу нашей незавидной судьбе.

Дебра уже восседала во главе стола в отведенной нам комнате для подготовки, пропорциями и атмосферой очень напоминавшей кладовку для швабр и метел. Пока мы с Микой, спотыкаясь, ковыляли к стульям, она подалась вперед и замерла в позе военного генерала на важном совещании. «Ребята, вы же, надеюсь, знаете, что такое экотаж?» Я шумно сглотнул слюну и посмотрел на Мику, лицо которого быстро теряло последние намеки на цвет. Дебра закатила глаза. «Вандализм, порча имущества и саботаж, нацеленные на то, чтобы задержать реализацию вредных для экологии проектов или даже закрыть их».

В течение следующих десяти минут Дебра отвечала на наши вопросы об экотаже: «Ну, например, когда на деревьях устанавливают железные шипы, чтобы повредить бензопилы и другое оборудование для вырубки леса. Это действия, не нацеленные на причинение вреда людям, но такая возможность не исключена». В результате мы с Микой постепенно успокоились и все трое начали делиться идеями по поводу потенциальных аргументов и стратегий. Во всех нас, конечно, по-прежнему жил дух соперничества, но в этой ситуации мы просто не могли не общаться друг с другом как с товарищами по команде.

На сороковой минуте мы разошлись по разным углам для написания речей. Мне достались два аргумента: что экотаж приносит пользу окружающей среде и что реальных альтернатив ему не существует. Первым делом я подобрал по каждому пункту доказательства (соблюдая правило двух видов бремени) и принялся подтверждать их причинами и примерами. Для первого аргумента я набросал шесть причин, по которым экотаж на самом деле способен привести к закрытию вредных для окружающей среды проектов, а затем записал три причины, по которым защита экологии остается для нас большим приоритетом, чем защита чьей-либо собственности. Работа шла споро. За недели тренировок я здорово набил руку.

Когда я перешел ко второму пункту, до конца подготовки оставалось восемь минут; я быстро осмотрелся. Мика сидел, сгорбившись над блокнотом, в самом дальнем от меня углу комнаты, а Дебра, уже отложив ручку, скучающе рассматривала пустую парковку в окно. Я, чтобы не мешать Мике, шепотом спросил: «У тебя что, нет аргументов? Ты почему не пишешь?» Дебра медленно повернулась ко мне и, нахмурившись, каким-то отстраненным голосом произнесла: «Там посмотрим». И опять перенесла все свое внимание на парковку.

В комнате для дебатов на втором этаже четверо взрослых, в том числе Брюс, приветствовали нас натянутыми и нервными улыбками. Комната эта, когда-то такая знакомая, в это позднее время суток выглядела довольно странно. Оранжевый свет уличных фонарей, совсем слабый в густой темноте зимнего вечера, отбрасывал на стены причудливые тени. Я уже знал, что могу не садиться. Дрожа от холода, я сразу направился в центр комнаты, стараясь считать по пути, чтобы успокоить дыхание.

Я чувствовал, что все внимание сфокусировано на мне, но на этот раз не искал, на что бы направить взгляд. Вместо этого я сразу «надел» выражение лица понепроницаемее, наскоро пробежался глазами по первым строкам своих заметок и начал говорить.

– Сегодня, в условиях неуклонного разрушения окружающей среды хищническими бизнес-компаниями и коррумпированными правительствами, граждане всех стран сталкиваются с трудным решением: сдаться или дать отпор. Мы, спикеры с утверждающей стороны, вовсе не сторонники саботажа, мы не утверждаем, что подобные действия должны быть узаконены. Мы выступаем в этих дебатах за то, что эти акты отчаянного сопротивления должны оцениваться с учетом морального аспекта проблемы.

Далее я быстро пробежался по своим двум аргументам и, уже перейдя к более длинным фразам с изложением доводов, причин и доказательств, заметил, что судьи едва успевают делать записи. Позади меня команда соперников издавала короткие нервные вдохи, шипящим шепотом спрашивая друг друга: «Ну, что мы на это скажем?» Судя по всему, мой план шокировать слушателей и вызвать у них благоговейный трепет диапазоном и сложностью аргументов неплохо сработал. И я поддал жару. «Пятая причина, по которой у нас нет реальных политических альтернатив экотажу, заключается в том, что корпоративные пожертвования очень сильно влияют на повестку дня экологической политики. Шестая причина…»

Через восемь минут, показавшихся мне одновременно и мгновением, и вечностью, я перешел к заключительной части своей речи: «Если выбирать между уничтожением любого оборудования и нашей общей среды обитания, то правда всегда будет на стороне планеты». Последние слова я произнес хриплым, срывающимся голосом. Судьи разразились