Моя жизнь. Лирические мемуары - Виктор Васин

Главврач СЭС – милая женщина лет сорока (в прошлом и сама, в ранге «дока», поболтавшаяся в водах Мирового океана) – поведала мне следующее: судовому врачу платили неплохие деньги в рублях, с учётом стажа и аттестационных категорий. А поскольку служба была непрерывной, без праздничных и выходных дней, ставка удваивалась. Плюс к этому, ему шла валюта «за кордоном» согласно его должности и числу лычек на гражданских погонах.

Да ещё четырёхразовое бесплатное питание, да ещё долгий отпуск после года непрерывного плавания, словом – полный пансион.

В зависимости от класса судна судовому медику выделялся целый отсек на одной из палуб, где были: личная отдельная каюта, госпиталь с койками, закреплёнными в кардановом подвесе, аптека, амбулатория, ванная, и прочие удобства.

Поведанное миловидным главным врачом (чувствовалось, что она прониклась) тронуло меня и честным рассказом о материальной стороне дела, и намёком на романтику путешествий, и предложением – взглянуть на мир своими глазами. Возможно, это и был вариант, который я искал, хотя и понимал, что избрав его – как профессионал, я выпадаю из корпоративной обоймы на пару-тройку лет.

Я заполнил нужные бумаги, написал автобиографическую справку, где, как и требовалось, указал все родственные связи, места работы близких, и адреса их проживания. К анкетным, исповедально-правдивым бумагам, приложил, как и обязывалось, положительную характеристику, заверенную местными партийными органами. Характеристика гласила, что я благонадёжен, и что помыслов – остаться за кордоном, у меня нет. Таможня, как говорится, давала добро. (Любопытно, читают ли эти бумаги те, кому и должно их читать, или же во всём полагаются на характеристику, заверенную в местном партийном секретариате?..). Через месяц загранпаспорт моряка торгового флота СССР мне был выдан, я успешно прошёл медицинскую комиссию, сдал необходимые зачёты, требуемые для получения Учётной книжки повышения квалификации судовых медиков, и, спустя две недели, отправился в первый рейс.

Глава двадцать седьмая

Штатное судно, на которое я был направлен исполнять лекарские и санитарные обязанности, показалось мне неплохим и по фактуре, и по дизайну обводных линий (на других до того момента мне бывать не доводилось). Кажется, оно досталось Союзу по послевоенной контрибуции, и поскольку было построено в Германии (а немцы, чего уж тут! – строить суда умели) выгодно смотрелось на фоне «калош», склёпанных у нас в годах… эдак в тридцатых.

Ко дню передачи (в счёт репараций) судна Союзу его возраст наверняка перешагнул за солидный рубеж.

Конечно, корабль многократно ремонтировался, менял внутреннюю начинку, кое-какие механизмы, отделку и оснащение кают (в некоторых устанавливались кондиционеры и холодильники), но прочный, умело сваренный корпус, оставался прежним, довоенным, и по-немецки выглядел добротно. Более всего мне нравился настил наружных палуб: толстенный дубовый паркет, который – после долгой отциклёвки его поверхности матросами, и обильного ополаскивания забортной водой – сверкал тёплыми красками, и дышал свежестью океана.

Судно по регистру имело неограниченный район плавания, длина его составляла более ста тридцати метров, имело хорошую дизельную машину, делало до восемнадцати узлов в час, и звалось всепогодным сухогрузом. Медицинский отсек находился на средней палубе, и смотрелся вполне (по тем годам) современно.

Команда судна насчитывала сорок пять, иногда сорок восемь членов, и состояла из судоводителей, механиков, электромехаников, матросов палубы и машины, и обслуживающего персонала.

Корабль имел автономную хлебопекарню, механизированный камбуз, и хранилище для месячного запаса основных продуктов.

В состав команды входил и первый помощник капитана, который именовался первым не потому, что по должности был первым после капитана, а потому что он отвечал за дух команды, за благонадёжность и идеологическую подкованность её членов.

На судне первого помощника не любили, называли бездельником и лишним в команде, втайне считая его «глазами и ушами» органов госбезопасности. Напрасно. Его роль на судне была хоть и не столь значимой и заметной, но всё же немаловажной.

Команда – семья, а в семье, как известно, не бывает – без урода.

Характеристики и анкетные данные – бумаги, и через них в душу каждого не заглянешь. И каков бы фильтр органов не был тщательным, в команды всё же просачивались и фарцовщики, и лица, склонные к контрабанде, и спекулянты, тяготеющие к валютным махинациям.

Надо заметить, что в те времена все торговые суда ходили под флагом СССР, и не как бы, а всамделишно именовались частью! его суверенной территории, и, стало быть, обладали определённым иммунитетом в нейтральных водах и в иностранных портах. А, посему, капитан (и вкупе с ним – первый помощник), являясь в море, и на стоянках в чужих портах, послами Союза, обладали правом ареста, наказания, и отлучения от должности провинившегося члена команды, с последующим списанием (по приходу в домашний порт) изгоя на берег.

Были и другие права, которых, ввиду их вторичности, я касаться не буду.

Так вкратце, спустя почти сорок лет вглядываясь в позитивы, оставшиеся в памяти, я подаю и букву, и дух моего штатного торгового судна, на котором, за почти трёхгодичное «хождение за три моря», с его постоянно меняющейся командой, я посетил страны.

Грузы, что возил сухогруз, были навалочными, мягкими, твёрдыми, насыпными, неразделёнными, разнорудными, металлоломными, и штучными. От вида груза зависело пребывание судна по времени в портах разгрузки.

При долгих стоянках (если груз был штучным) – в таких портах как Пирей, Чивитавеккья, Руан, Александрия, Антверпен, Триполи, Касабланка – практиковалось поездки в близлежащие от этих портов столицы: Афины, Рим, Париж, Каир, Брюссель, Амстердам, Дамаск, Рабат.

И роль первого помощника была в таких случаях первостепенной: он ведал так называемым культфондом – небольшой суммой валюты, отпускаемой государством на команду для платного приобщения её членов к духовным реликвиям посещаемых столиц, то бишь – к музеям, архитектурным ансамблям, и историческим спортивным сооружениям.

Вне столиц, в обычных портах, при сходе на берег «сообществ» (из трёх человек), старшему группы валюта выдавалась на руки. Что можно было за эти крохи? – сходить в кино, купить одну на всех колу, пепси, либо каждому – по мороженному.

Но, если учесть, что «хождение» в портовых городах было относительно свободным, а выбор фильмов произвольным, не трудно догадаться – какие полузапретные? кинотеатры (с демонстрируемыми в них «духовно-вредоносными» кинолентами) посещались «вольноотпущенными» тройками, порой щедро доплачивающими за билеты уже собственные валютные средства.

Знал ли о подобных «крамолах» первый помощник? Думаю, знал. И не только о них. Но молчал, или делал вид, что не замечает.

«Политсмотрящий» понимал, что подобные «вольности» вполне могли иметь место и на его судне, но, как факт, «помпу» (так его величали на сухогрузе) прецеденты с посещением членами команды заморских «злачных» мест – заботили мало.

Куда больше его волновали другие вещи: холодное и огнестрельное оружие, наркотики, и тайный ввоз в Союз незадекларированной валюты. И до дрожи в коленках его терзали сомнения: надёжно ли спрятаны (если они есть) запретные вещи, и смогут ли их обнаружить в родном порту – пограничная и таможенная службы.

«Помпа» трезво отдавал себе отчёт: от того, на что потянут (если найдут!) обнаруженные вещи, и будет зависеть и его дальнейшая карьерная судьба.

Глава двадцать восьмая

Конечным пунктом первого рейса значился один из портов Италии, кажется – Бари. Везли сталь, скатанную в многотонные округлые бухты. Сталь выглядела солидно – свеже-блестящей, добротной, толстопрокатной, видимо, предназначенной для изготовления особых нефтегазовых труб.

Уходя в первый рейс, я, помнится, полюбопытствовал, что везём, и для какой цели. Позже интересовался лишь куда идём, дабы иметь хотя бы смутное представление об эпидемической обстановке в стране, в которую сухогрузу и наряжалось доставить упрятанный в его трюмные ёмкости груз.

И уже в рейсе начальник радиостанции в плановом порядке вручал мне циркуляр санэпидстанции порта приписки, – циркуляр, документально подтверждающий (либо отрицающий) мои предположения об эпидобстановке в означенной стране прибытия, после чего директивные предписания служебного циркуляра становились обязательными для исполнения…

Старший помощник (а это было время его вахты), по внутреннему телефону басом пророкотал: «Босфор будем проходить ранним утром. Советую взглянуть на пролив своим, покуда незамылившимся глазам. Первое впечатление часто бывает особенным, и остаётся в памяти навсегда. Потом, видя пролив в десятый либо в сотый раз, многое будет казаться скучным. Но в первый раз – трогает. Сужу по себе. Так что – не проспи».