Моя жизнь. Лирические мемуары - Виктор Васин

Глава двадцать вторая

Итак, что же собой представляла медицина городка, быт и фактуру которого я описал столь нелицеприятно? Не знаю, как уж тогдашние местные власти относились к внутренним болезням, но, думаю, понимали, что рожать детей и вырезать воспалившиеся аппендиксы где-то всё-таки нужно. И, посему, под лечебное учреждение, то бишь – под местную больницу, было отдано единственное в городке полутораэтажное здание, – прочное, кирпичное, но построенное давно и, видимо, для других нужд. Цокольный этаж здания был сплошным, и наверняка когда-то предназначался для складских нужд. Родильное отделение, мизерное, всего-то на пять коек, как раз и размещалось в цокольном этаже, а если проще, и без архитектурно-строительных словес, – в полуподвале. Меж крюками, забитыми в стены, были протянуты шнуры, на которые крепились сшитые из простыней полотнища, что и разделяло сплошной полуподвал на «палаты»: для родильниц, и для новорожденных. Таким же образом формировались закутки, обозначаемые как предродовая и родовая. Ещё был выделен уголок, где производилось прерывание беременности на малых неделях. Теснота жуткая, об обсервации, либо о чём-то подобном, и речи быть не могло.

Удобств никаких. Физиологические отправления рожениц и родильниц осуществлялись по месту «лежания», содержимое суден сливалось в длинный ряд обычных вёдер, стоявших в таком же, сооружённом из простыней, предбаннике, и два раза в сутки выносимых наружу младшим персоналом. Ели родильницы тут же, в уголке, за небольшим столом, покрытым традиционной клеёнкой. Врача-акушера не было: проработавший здесь много лет семидесятилетний старик ушёл на заслуженный отдых, не дождавшись моего приезда.

Вся тяжесть родовспоможения лежала на четырёх акушерках, – дородных, возрастных, но знающих своё дело, и на четырёх нянечках, – полустарушках, несущих посменные вахты совместно с акушерками… за двадцать два рубля в месяц, – рубля 1963 года.

Гинекологического отделения и вовсе не было – жалкие три койки стояли в терапевтическом, – таком же убогом, размещённом в соседнем полуподвале. На эти койки госпитализировали женщин с выкидышами и маточными кровотечениями…

Я – из сегодня вглядываясь в те времена, припоминаю, что даже в таких условиях будущие мамы рожали охотно, и рожали успешно. Смертельных исходов не было, как не было и послеродовых лихорадок, септических осложнений, и прочих бед, подчас наваливающихся на роддома крупных городов. То ли акушерки знали своё дело (кстати, я вскоре убедился, что все они умели выполнять мелкие хирургические операции, и даже накладывать швы на разрывы и разрезы промежности); то ли местные роженицы были крепкими и цветущими дамами, гораздыми благополучно разрешиться даже в копне сена, и без чьей-либо помощи.

И хотя я проработал в этих условиях менее года: на окраине городка заканчивалось строительство новой (типовой, по сельским меркам Центральной районной больницы), но именно в этом маломощном родильном отделении – я впервые сделал поворот плода на ножку, наложил выходные щипцы, и применил вакуум-экстрактор.

Учителей рядом не было, и как это делать, дабы не навредить, мне никто объяснить не мог. Под рукой были: несколько книг, анатомический атлас, да семитомное руководство по родовспоможению и гинекологии.

И всё же – выходить с честью из повседневных, и не всегда простых ситуаций, в той ранней, вынужденно-самостоятельной врачебной практике, позволяла – мне думается – база лечебного факультета, морфологические каноны которой, я, во времена своего шестилетнего студенчества, уложил в голову – основательно и надолго.

…Императив – пойми и осмысли! – который я, пребывая в вузе, счёл для себя внутренним наказом, и которому доверялся охотно и без понуждений, похоже, и помогал мне (на заре становления меня – как профессионала) проявлять уверенность, хватку, и искусность исполнения…

Порой для выполнения пособия нужна была глубокая анестезия. Выручала старая добрая… маска Эсмарха, на которую акушерка, под счёт роженицы, капала «благоухающий» этиловый эфир.

Ещё через год я с успехом (при наличии показаний) мог закончить роды кесаревым сечением.

Волею случая, попав со студенческой скамьи сразу на должность ведущего (и единственного) хирурга-гинеколога районного ранга, и за два-три года овладев хваткой всамделишного профессионала, я навсегда отбил у себя охоту – быть где-либо вторым, а, тем более – третьим…

Глава двадцать третья

Даже в таком захолустье, где порой казалось, что время в нём течёт медленней, чем за его пределами, а порой даже чудилось, что оно, местное, и вовсе застыло, и не подчиняется законам кружения Земли, – жизнь по-черепашьи, но всё-таки ползла, и кое-какие планы приходили к своему трудному завершению. Районное лечебное учреждение было достроено, и обрело название: Центральной больницы. Почему – Центральной, другой-то на сто вёрст в округе не было?.. Но так именовать её предписывали документы, спущенные сверху областным департаментом здравоохранения.

И в этом был резон: формату «Центральная» полагался и должный штат, и обязательное количество коек, и оснащение всем необходимым (по перечню типового паспорта), и должное транспортное, материальное и финансовое обеспечение. К тому моменту я с удивлением обнаружил (ранее как-то не замечал), что нас, эскулапов, в здешнем заштатном местечке насчитывается более двух десятков; мало того, я убедился, что на всех врачебных вакансиях (и сей факт чрезвычайно радовал), имели честь пребывать исключительно дипломированные доктора, а не как это бывает в медвежьих углах – заматеревший средний медперсонал. Штат был пёстрым, разновеликим, и, по большей части, возрастным. В эту разноликую, разношёрстную, «белохалатную» общину, затесался, мне помнится, и вовсе… Государственный «док» – санитарный.

Прогресс, даже местного масштаба, не зависит, мне мыслится, ни от прихоти, ни от близорукости властей, а всегда подчинён, и подвластен только велению времени. А время требовало: к середине шестидесятых годов века двадцатого – городку пристало иметь мало-мальски приличное лечебное учреждение.

И новоселье состоялось. Да, внешне больница выглядела не броско, приземисто (хотя и была двухэтажной), но от прежнего складского полуподвала отличалась, как булыжник отличается от драгоценного камня. От здания, ещё пустого, пахнущего ядовитодурманящей краской, веяло, пусть ординарной, но всё же цивилизацией: функционировал водопровод (вода бралась из собственной дебитной артезианской скважины); наличествовала канализация (хотя фекалии сливались в залив моря без очистки); корпуса (а их насчитывалось несколько) – отапливались центрально, от собственной котельной; и, наконец, здание было электрифицировано на постоянной основе (к тому времени к городку была подтянута стационарная ЛЭП).

Родильное отделение смотрелось добротно (в моей памяти ещё не потускнела картинка стандартного родильного дома, в котором я отбывал институтскую стажировку), и особых нареканий «сооружение» у меня не вызывало. Отделение имело все необходимые помещения, и даже отдельный (нормативный!) блок с малой и большой операционной.

В соседнем крыле, изолированном от родильных коек, размещалось гинекологическое отделение.

По большому счёту, хоромы и антураж – на «царские» не тянули, но для нормальной работы были вполне приемлемыми. К тому же (по статусу и кадровой оснащённости) – разумелось: отделение предназначается исключительно для физиологичных родов.

Но район был сплошь сельскохозяйственным, участковых больниц насчитывалось более пяти, плюс дюжина фельдшерско-акушерских пунктов, – и как там наблюдались беременные женщины от малых недель до девяти месяцев, можно было только гадать.

При срочных вызовах и выездах на периферию (а мне, по факту, и по долгу службы, – вменялась и такая обязанность) приходилось сталкиваться и с – пре, и с самой эклампсией, – тяжелейшими формами токсикоза второй половины беременности, и с иной, вовремя неразгаданной дородовой патологией.

(Я вынужден включить в текст некоторые малопонятные медицинские термины, хотя знать читающему, что они есть на самом деле, вовсе необязательно). Замечу лишь, что прогноз при развитии подобной патологии – весьма серьёзен, и часто заканчивается выкидышем, внутриутробной гибелью плода, маточными кровотечениями, инвалидностью матери, и даже летальным исходом.

Конечно, в наши дни такой прогноз маловероятен: и медицина другая, и возможности, и дородовое ведение беременных иное.

Но тогда…

Почему к месту выезжал я, а не доставляли (что было бы логичнее) беременную в районное отделение?.. Фельдшер ФАПа наблюдал беременную, как позволяли ему его познания, наработанная практика, и умение – оценивать элементарную объективность: чрезмерный набор веса, асимметрию АД на руках, снижение пульсового АД, отёки, – вроде бы очевидные признаки развития позднего токсикоза, которые он, сельский медработник, обязан увидеть, патронируя будущую мать.