Моя жизнь. Лирические мемуары - Виктор Васин

Но то ли познания были не ахти, то ли сопоставлять объективные данные умели не все, но вовремя направить в центр для консультации и ранней госпитализации беременную с такой симптоматикой, – руки, мягко говоря, доходили не у всех, и не всегда.

Собственного транспорта на ФАПе не было, и когда случалась вышеописанная беда, – хватало смекалки, что на «попутке», на высоте приступа, «страждущую» можно не довезти, и легко потерять беременную в дороге.

Выезжал на вызов я с опытной акушеркой, лет пятидесяти, ведущей приём беременных в поликлинике. Она называла себя немкой: её далёкие предки, колонисты, поселились в этих местах якобы ещё при Екатерине. Гиперболизировать проблему не стану: случаи были не частыми, единичными, – но были, и с ними, как бы они не были редки, приходилось считаться. Мне довелось видеть и характерные (перед большим приступом) подёргивания мышц лица, шеи, туловища и конечностей, и истинные тонические судороги, и глубокие обмороки (следствие спазма мозговых сосудов), и парадоксальное безразличие беременной ко всему окружающему, и прикусывание незащищённого языка. Раздумывать: как, что, и почему, было некогда. Факт тяжёлого позднего токсикоза был на лицо, и ты один стоял перед ним, и скидок на твою молодость и неопытность патология делать не позволяла.

Требовалось – знать и уметь.

И умел, и делал. По мысли и навыкам – вполне.

Потерь беременных при выездах на такие ситуации не случалось, – то ли везло, то ли и в самом деле знал, что следовало при подобной патологии экстренно предпринимать, и в каком (возможном, для меня!) объёме оказывать необходимую помощь.

Припоминаются и операции по поводу нарушенной внематочной беременности в участковых больницах под масочным эфирным наркозом. Диагноз (из разговора по телефону) был предварительным, но к месту предполагаемого события я всегда выезжал с полным хирургическим набором и операционной сестрой. Были и казусы. Однажды, на выезде в участковую больницу по поводу выкидыша и маточного кровотечения, оказалось, что акушерка, собирая набор, забыла положить в комплект специальные ложки для инструментального удаления остатков плодного яйца. Консервативные мероприятия кровотечения не останавливали. Что было делать? Спросил, разводят ли в этих местах овец? Ответили – да. Послали транспорт в ветеринарную службу и привезли что-то похожее на ложку для выскабливания матки – овечьей. Простерилизовали. Остатки кое-как удалось убрать. Кровотечение прекратилось.

Случались и другие акушерские и гинекологические огрехи, – нелепости, порождаемые спецификой провинциального здравоохранения. К тому же, женщины из глубинки норовили попасть в родильное отделение районной больницы исключительно в разгар схваток. Время же суток для желающего «появиться на свет» голыша, – значения не имело.

Значение имели более существенные детали: наличие транспорта, наличие дорог как таковых, расстояние до районного центра, и зимне-весенний период, в который чаще всего и проявлялись поздние токсикозы беременности. И если роды были повторными, то счёт в таких случаях шёл порой на минуты, и патологию, кричащую о себе, приходилось выявлять на ходу…

Хочу подчеркнуть, что к тому времени я по-прежнему оставался единственным врачом моей специальности, совмещая работу ординатора с приёмом пациенток в поликлинике, и являясь (официально, с записью в трудовой книжке) «главой» всей акушерско-гинекологической службы района. Если учесть, что мне, едва ли ни вчера, исполнилось всего-то двадцать пять лет, то подобные титулы, к которым иной «лепило» стремится чуть ли не половину жизни, мне же доставшиеся по стечению обстоятельств, – должны были и тешить, и греть – и моё тщеславие, и моё честолюбие.

Но не грели, и не тешили. Дело было вовсе не в них, в этих регалиях и титулах, которые, кстати, к моему благосостоянию ничего не добавляли, – дело заключалось в грызущем меня изнутри вопросе: что я мог (и что обязан был мочь), получив в управление полноценный стационар, но имея за спиной к тому времени только год самостоятельной практики.

К сему добавлю, что руководители всех имеющихся служб, в свою очередь именовались и районными хирургами, и районными терапевтами, и прочими районными «бонзами», включая даже «узких» специалистов. Так что обязанности районного акушёра и гинеколога – само собой возлагались и на меня.

Вспоминаются коллективные выезды вышеназванных специалистов в участковые больницы, где проводились профилактические приёмы местного населения. Что могли такие бригады?

Могли, и немало. Выявлялись очевидные болезни, на которые сельские лекаря почему-то не обращали должного внимания.

Нужны ли были такие осмотры, и не были ли они банальной профанацией? Даже с позиций современного здравоохранения, считаю, что да – нужны были и тогда, нужны и поныне. Выявлялись заболевания, о которых их носитель и не подозревал. Иногда на ранних стадиях, иногда, к сожалению, в довольно запущенных формах. Это касалось и внутренних болезней, и хирургической патологии, и, что более значимей – предраковых, либо подозреваемых на таковые – нозологий.

Конечно, эти районные «титулы» ничего не добавляли к символической зарплате, но сами выезды, помнится, всегда завершались хорошим сельским обедом, сдобренным достаточным количеством медицинского спирта. Председатели же (либо директора) местных хозяйств были весьма щедры, и не скупились на поставки к столу обедающих медиков даров моря, свежего мяса, фруктовых и огородных яств.

Надо признать, что участковые больницы в те времена смотрелись убого: десять-двадцать коек, размещённых в приспособленном помещении, на которых «поправляли» здоровье несколько стариков и старушек.

Один врач (он же главный), – специалист по пользованию хронических внутренних болезней, был, как говорится, и жнец, и на дуде игрец. Овладеть «универсализмом» он не мог, да этого от него и не требовалось. И, посему, врачевал сельский лекарь только следствие, и никогда – причину, исповедуя паллиатив и заповедь: «не навреди!». Лечение же острых заболеваний на участковых койках и вовсе не практиковалось, поскольку не имело смысла, ввиду невозможности полноценного обследования, и, тем паче, оказания правильной помощи.

Но ещё более убого выглядел фельдшерско-акушерский пункт, который (как мне казалось) и именовался пунктом только потому, что медик, возглавляющий таковой, призван был оказывать либо диспетчерскую, либо доврачебную помощь. Фельдшер подобного пункта вёл журнал приёма «страждущих». Прочие медицинские формы не были предусмотрены.

Как-то на выезде, заглянув в один из таких журналов, я обнаружил следующее: фельдшер в своей доврачебной практике пользовался двумя, весьма странными «диагнозами».

Если «страждущий» предъявлял жалобы, касающиеся каких-либо неполадок в здоровье выше пояса, «диагноз» в журнале приёма читался весьма лаконично: «общий верхний синдром».

Ежели жалобы касались недомогания в частях тела ниже пояса, диагноз читался как: «общий нижний синдром».

Записи вызывали улыбку, но умиляли находчивостью…

Были и другие шедевры эпистолярно-доврачебного фельдшерского жанра. В примерах, которые я привёл, нет (и не было тогда) намеренья подчеркнуть безграмотность сельского медработника.

И при прочтении подобных «шедевров» у меня никогда возникало желания осмеять «диагностические» ляпы с высоты врачебного высокомерия. Фельдшер, либо акушерка, на местах, прежде всего, выполняют диспетчерские функции, и обязаны, в случае серьёзности заболевания, решить, куда (и когда!) направить заболевших для надлежащего лечения, – то бишь иметь представление о «хворях» тела лишь в общих чертах.

Помощь сельского «среднеобразованного» эскулапа – помощь доврачебная, и эпистолярные ляпы на процесс «доврачевания» никоим образом не влияли…

На приёме беременная женщина, готовящаяся стать матерью, и женщина пришедшая, чтобы избавиться от нежелательной (либо ненужной беременности), – как пациентки разнятся и по накалу диалога с врачом, и по манерам поведения на приёме, и по доверию к доктору, как к профессионалу.

Малую, но весьма ранимую, капризную и прихотливую категорию пациенток, составляют женщины, страдающие целым букетом присущих слабому полу болезней, связанных с бесплодием, либо с органикой со стороны наружных и внутренних половых органов.

Сюда же следует отнести и болезни бальзаковского возраста, причиной которых является деградация мышц тазового дна и связочного аппарата всё тех же – родовых, интимных, и наделённых ещё целым рядом смачных эпитетов – органов.

Недуг, надо сказать, своеобразный, и доставляет, ещё не впавшей в климакс даме, массу моральных, физических и сексуальных страданий. И, ей-же-ей, о вещах, которые мучают пришедшую на приём к гинекологу женщину с подобным букетом, она, женщина, никогда не расскажет ни собственной матери, ни мужу, ни, тем более, близкой подруге. А «новеллы» порой бывают не просто грустными, но и душераздирающими, отдающими привкусом глубочайшего депрессивного отчаяния. Но к полному откровению больная женщина приходит лишь в случае, когда она всецело доверяет врачу, а тот (как и должно!) умеет хранить, исповедуя клятву, – врачебную тайну.