Илиада. Новый стихотворный перевод Аркадия Казанского - Гомер

Храбрых всадников Трои, ахеян, закованных в сталь; {80}

Говорил не один тогда воин другому со смыслом:

«Час войне ненавистной и сече кровавой настал

Перед городом этим? Иль мир полагает меж нами

Зевс, что людям войну или мир положить пожелал?»

Шевеля так в рядах и троян, и ахеян губами. {85}

Дева, мужа троянца известного образ приняв,

Лаодока, сынка Антенора; там ходит кругами,

И, Пандара, подобного богу, кругом поспрошав,

Видит. Сам непорочный и доблестный сын Ликаона,

Здесь стоит, и при нём со щитами ряды, не спеша, {90}

Войско, шедшее с ним от Эзепа священного склона.

Ближе став, начинает крылатую речь устремлять:

«Ты послушен мне будешь, воинственный сын Ликаона?

Стрелкой грозной в царя Менелая посмеешь стрелять?

В Трое всех благодарностью, славой себя ты окружишь; {95}

Больше всех от царя Александра могучего взять, —

От него ты от первого дар знаменитый заслужишь,

Как увидит, что царь Менелай, сам великий Атрид,

Стрелкой смертной сражён, на костёр подымается, грустный.

Сделай дерзко! Убей Менелая, чья слава гремит; {100}

Но обет сотвори луконосцу ликийскому, Фебу, —

Первородных овец ему жертвой великой сули,

Как вернёшься в отеческий дом, в святой Зелий, под небо!»

Безрассудно Афина подвигла его, говоря.

Обнажил лук сверкающий, рог быстро скачущей серны, {105}

Дикой, сам он которую некогда в сердце, не зря,

Из засады, готовую с камня скакнуть, взял, снимая,

В грудь стрелой угодил, и на камень хребтом ударял.

На шестнадцать ладоней рога ото лба подымались.

Обработав искусно, сплотил рогодел их, согнув, {110}

Ярко полировал, весь лук золотом сплошь покрывая.

Лук блестящий готовил стрелец, тетиву натянув,

Опустив вниз; щитами его заградила дружина,

Опасаясь ахеян, противник чтоб не заглянул,

Прежде чем Менелай, сын Атрея, пронзён будет в спину. {115}

Сам же крышу колчанную поднял, и вынул стрелу

Оперённую, новую, чёрной источник кручины.

И к тугой тетиве приспособил он злую стрелу,

И, обет сотворя луконосцу Ликийскому, Фебу:

«Первородных овец принесу святой жертвой к столу, {120}

Как вернусь я в отеческий дом, в святой Зелий, под небо!»

Потянул он и уши стрелы, и воловую прядь

Дотянул до сосца, но до лука пернатой железо.

И едва круговидный, огромный свой лук он напряг, —

Заскрипел, тетива загудела, стрела полетела {125}

Жадно, остроконечная, в круг врагов сильных влетать.

Но тебя, Менелай, бросить дети небес не хотели,

Боги вечные, Дия сама светлоокая дочь

Пред тобой став, она запрещает стреле злой до тела

Прикасаться; как нежная мать, отразив, гонит прочь, {130}

Словно муху от мальчика, сном задремавшего сладким.

Направляет богиня туда, где застежки точь-в-точь

Бронь смыкали, и где представлялись двойною накладкой:

И стрела мощно, злая, в смыкание латы попав,

Просадила насквозь кузнецами откованный гладко {135}

Пояс лат, украшением пышный; пробила, устав,

И стального щитка, что у тела, для стрел сокрушенья,

Защищавшего часто, по смычке его прободав

На излёте, могучая, кожу прошла рассеченьем.

Заструилась из раны мгновенно багряная кровь, {140}

Как слоновая кость, что в пурпуре лежит для багренья

Карском, или меонском, что в сбрую для щёк и для лбов,

Держат в доме владелицы. Многие конники страстно

Жаждут взять; но лежит драгоценность для царских даров,

Чтобы быть и коню украшеньем, и коннику славой. {145}

Так твои, Менелай, обагрились вдруг кровью в пурпур

Бёдер крепость, красивые ноги, и было то страшно.

Повелитель мужей Агамемнон впал в ярость, как тур,

Брата кровь увидав, по ногам что хлестала натужно.

Менелай пришёл в ужас большой, воевода, в поту; {150}

Но, увидев шипы и завязку стрелы той снаружи,

Вновь героя исполнилась мужества крепкая грудь.

Агамемнон, держа руку брата, не сдерживал ужас, —

Менелаю твердил, и гудела дружина вокруг:

«Милый брат! На погибель тебе договор заключал я, {155}

За ахеян сражаться с троянами выставив вдруг, —

Ими ранен; попрали трояне священные клятвы!

Но, не будут ничтожными клятва, ни кровь наших жертв,

Рук пожатие в верность обета, и вин возлиянье.

А теперь Олимпиец исполнит пусть волю божеств; {160}

Поздно, но пусть свершит, – и трояне нам много заплатят

Головами своими, детей отдавая и жён.

Твердо в том я уверен, и духом и сердцем, – расплаты

Будет некогда день, как погибнет в огне Илион,

И сам древний Приам, и народ копьеносца Приама. {165}

Зевс Кронид, обитатель эфира, где всех выше он,

Над главами изменников сам заколеблет эгидом,

Вероломством прогневан, и гнев его будет свершён.

Но всем нам, Менелай, ведь жестокая будет обида,

Как умрешь ты, о, брат мой, и жизни увидишь предел. {170}

Я уйду в Аргос, жаждущий вечно, терзаясь, – мне стыдно!

Скоро здесь все ахейцы в отечество плыть захотев,

Славу вечно Приаму и радость троянам, – оставим

Мы Елену, а кости твои здесь истлеют, сгорев;

Прахом ляжешь в троянской земле, не прославлен делами. {175}

Скажет только надменный троянец в стране той, любой,

На курган наскочив Менелая, покрытого славой:

«Если б так Агамемнон свой гнев совершал и разбой!

К нам ахейскую рать приводил воевать, был расстроен;

С кораблями пустыми в любезную землю он, злой, {180}

Возвратился, оставив здесь прах Менелая героя!»

Так он скажет, тогда расступись, о, земля, подо мной!»

Скоро душу ободрив, сказал Менелай: «Брат, не стоит, —

Ободрись сам, ахеян всех в страх не вводи плотный строй.

В место мне не смертельное стрелка вонзилась; сначала {185}

Пояс мой плотной кожи её укротил, а под той, —

Лат застёжка, которую мне кузнецы отковали».

Также быстро сказал Агамемнон, владыка мужей:

«Было б истинно так, Менелай, как уста прошептали!

Язву врач знаменитый осмотрит тебе поскорей, {190}

И положит лекарств, утоляющих чёрные боли».

И к Талфибию вестнику речь обратил он: «Скорей!

Мчись, мой верный Талфибий, найди Махаона ты в поле,

Нашей рати врача, он Асклепия мудрого сын.

Менелая Атрида, вождя осмотреть пусть изволит. {195}

Брата ранил стрелою ликийский стрелец исполин,

Иль троянский, на славу врагам, а ахеям на горесть!»

И глашатай тот, слову царя повинуясь, один

Мчался быстро сквозь толпы ахеян, великого войска,

Вкруг смотря по рядам, Махаона героя нашёл. {200}

Он стоял, и кругом его храбрых ряды щитоносцев,

Вслед за ним кто из Трикки, обильной конями, пришёл.

Подойдя к нему вплоть, он крылатые речи так строит:

«О, Асклепиев сын; Агамемнон велит, чтоб пришёл

Осмотреть ты ахеян вождя, Менелая героя, {205}

Брата ранил стрелою ликийский стрелец исполин,

Иль троянский, на славу врагам, а ахеям на горе!»

Так сказал он, – и лекаря душу встревожил в груди.

Быстро шли сквозь ахеян толпу, целым войском великим,

И дойдя места, где Менелай белокурый сидит, {210}

Поражённый, и где, все собравшись, пришли властелины,

Кругом стоя, а он посреди их, ну точно, как бог.

Врач из латы щитка стрелку вражью торопится вынуть,

Но не смог; закривились шипы у стрелы под щиток.

Тут же быстро застёжку на латах блестящих он сдвинул, {215}

Сняв и пояс, и латы, изделье златых кузнецов.

Язву врач осмотрел от стрелы той, поранившей спину;

Выжал кровь, и, искусный, лекарствами всё осыпал;

Силу трав тех Хирон дружелюбный, с отцом их постигнул.

Так трудились вокруг Менелая друзья, всяк не ждал; {220}

Вдруг на них щитоносцев троянцев напали колонны;

И герои оружьем покрылись, и бой запылал.

Агамемнона, богу подобного, ты неохотным

Не увидишь; не дремлет, ни даже трепещет на брань;

И шаги, к прославляющей воинов схватке свободны. {225}

Он коней с колесницей поставил, закованных, в стан;

Их, храпящих, возница могучий отвёл недалёко, —

Эвримедон, сынок Птолемея Пирада, от ран.

Близ держаться ему заповедал, на случай, – как только

Утомится трудом, обходящий и строящий рать. {230}

Устремившись пешком, проходил он ряды ратей многих,

Где, спешащий данайцев на бой быстроногих, призвать.

Дух и стойкость, представ, придавал возбудительной речью:

«О, аргивяне, ныне всем доблесть пора вспоминать!

Зевс-отец, небожитель, в коварствах не будет беречь нас; {235}

Первых, клятвы поправших, принёсших немало скорбей, —

Псам бродячим и воронам чёрным он снедь обеспечит.