Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Г-габи, – прошептала Феба.
«Еще чуть-чуть, Габриэль…»
– Г-габриэль, хва…
«Еще глоточек, еще одна капелька, не останавливайся, не останавливайся, не…»
– П-прекрати! – закричала она.
И тогда я, наконец, пришел в себя. Страх в ее голосе отрезвил меня, как пощечина, и человек во мне схватил жаждущего монстра и начал его душить. Я был в ужасе, рот у меня полнился скользким теплом, когда с рычанием, задыхаясь, я оторвал губы от шеи Фебы. Совершенно ошеломленный, я отшатнулся, по подбородку струйками текла кровь, а Феба упала на меха, хватая ртом воздух и держась за раненое горло. И именно в этот самый момент…
Габриэль откинулся на спинку кресла, допивая остатки вина.
– В этот самый гребаный момент, ты не поверишь…
Жан-Франсуа, моргая, оторвался от своего тома.
– В этот самый гребаный момент что, де Леон?
Габриэль отставил свой бокал и покачал головой.
– В этот самый гребаный момент в дверь ворвалась Бринн.
XV. Багрец и золото
Последний угодник нахмурился, сцепив татуированные пальцы на подбородке.
– Да, признаться, это выглядело ужасно. Та еще была картинка…
На мехах лежала голая Феба, истекая кровью и прижимая руку к горлу. Над ней склонился я с глянцево-красным подбородком, с клыков у меня капала ее кровь, и я знал, что мои глаза тоже, наверное, залиты ею. Для местного лесного народца я был сыном вампира, которому не доверял никто, а большинство ненавидело. И крики Фебы, хотя они и полнились страстью, легко могли принять за что-то иное. Между удовольствием и болью такая тонкая грань, холоднокровка.
Губы историка изогнулись в темной развратной улыбке.
– А у таких, как мы, вообще нет грани.
Последний угодник пожал плечами.
– В общем, я не очень удивился, когда Бринн попыталась меня прикончить.
Шею мне сжала массивная лапа. Феба что-то слабо шептала, когда великанша с горящими яростью глазами дернула меня вверх, как мешок с хлопком. Кожа у нее зашипела и задымилась, когда руку обожгло серебро у меня на горле. Разразившись гневным проклятием, она отвела назад свой огромный кулак и с размаху ударила меня в лицо.
Я отлетел, словно выпущенный из пушки снаряд, и ударился о стену башни. Феба выкрикнула мое имя, кирпичи вокруг меня осыпались крошкой, а в голове вспыхнул белый свет. И, обнаженный и почти бездыханный, я вывалился в ночь и, кувыркаясь, нырнул во тьму.
Пролетев двадцать футов, я упал на крышу Крепости Старейшин, вокруг меня дождем сыпались обломки каменной кладки, а подо мной трещала черепица. Я успел перекатиться на спину, потрясти звенящей головой и лишь потом увидел, как Бринн с кровавым ревом вылетела из разрушенной стены следом за мной. Я откатился в сторону, хватая ртом воздух, но плясунья ударилась о крышу с такой силой, что пробила ее насквозь, превратив деревянные балки и черепицу в щепки и пыль. И когда древний потолок подо мной прогнулся, я пролетел еще сорок футов и оказался в подземелье Крепости Старейшин.
Бринн с силой грохнулась об пол, и по каменным плитам пошли трещины. Но когда я бросился за ней, у меня хватило сил ухватиться за одну из сломанных балок и швырнуть себя через всю комнату, когда та окончательно рухнула. Я приземлился на корточки, все еще обнаженный, отбросив с лица прядь черных волос. Из царапин на коже текла кровь.
– Мир, мадемуа…
Закатная плясунья взревела и бросилась на меня, обнажив клыки и подняв кулаки. Последний раз я курил ранним вечером, но когда Бринн налетела на меня, я почувствовал, как мое тело наполняется каким-то новым жаром: жгучая, дикая ярость, не похожая ни на что из того, с чем мне приходилось иметь дело, пробежала по моим пальцам. Воздух запел, когда когти плясуньи метнулись к моей голове, но я быстро, как серебро, схватил ее за запястье и швырнул в огромного резного льва, поддерживающего крышу.
Бринн не просто влетела в него. Она пролетела сквозь него с такой страшной силой, что в щепки разнесла древесину и сорвала колонну с креплений. Удивленный, я уставился на свои голые руки: я швырнул женщину так, словно она была сделана из…
– Габи!
Подняв глаза, я увидел, что из дыры в потолке выглядывает Феба. Она накинула плащ, была бледна и вся в крови, но двигалась, и я выдохнул с облегчением.
– Ты в пор…
В мою сторону со свистом летела одна из массивных деревянных скамей, стоявших вокруг очага. Я откатился в сторону, вскрикнув, когда за первой последовала еще одна: Бринн швыряла их, как копья. Вскочив на ноги, я бросился к ней, Феба ревела, требуя, чтобы Бринн прекратила, пока та отправляла в полет следующую. Но, чувствуя все тот же неукротимый огонь в венах, я скользнул в сторону, перекатился, пригнувшись, и, подняв оба кулака, изо всех сил ударил исполиншу в челюсть.
Плясунья полетела, как мешок с мякиной, и врезалась прямо в стену. Я вылетел за ней, сердце бешено колотилось, волоски на теле встали дыбом. Сердце превратилось в дракона, и его дыхание огнем разливалось по венам. Прошел год с тех пор, как я в последний раз пил так много крови, но таким живым я не чувствовал себя с тех пор, как… ну… целую вечность.
Теперь по всей Колыбели разносились крики, вспыхивали факелы, члены кланов злобно вопили, увидев голого среброносца и разъяренную плясунью, сражавшихся подобно грому и молнии. На меня со всех сторон налетели лунные девы, сверкая серебряными клинками. Опять же, я не мог их винить – они видели только то, что вампир-полукровка выбил дерьмо из дочери Фиан, осквернив при этом их священное место. Но я все равно подумал: это немного
