Светила - Элеанор Каттон

– Мистер Брохэм, – произнес судья Кемп, когда тот закончил, – свидетель – ваш.

Брохэм поднялся.

– Мистер Стейнз! – Адвокат картинно взмахнул листком бумаги, словно потрясая ордером на арест, и заявил: – Вот тут у меня документ, предоставленный фирмой «Нильссен и К°, комиссионная торговля», с описью имущества покойного мистера Кросби Уэллса. Имущество, согласно отчету мистера Нильссена, включает в себя большое количество самородного золота, с тех пор оцененного банком в четыре тысячи девяносто шесть фунтов. Что вы можете мне сказать об этом кладе?

– Золото было добыто на участке под названием «Аврора», – без колебаний ответил Стейнз, – который, вплоть до недавнего времени, принадлежал мне. Его намыл мой наемный рабочий мистер Цю в середине прошлого года. Мистер Цю переплавил металл в бруски по своему обыкновению, а затем передал их мне как законный доход с участка. Получив золотой клад, я не депонировал его в банк как выручку с «Авроры», вопреки закону. Вместо того я зашил золото в мешок, отвез в долину Арахуры и закопал в землю.

Юноша рассказывал спокойно, безо всякого самодовольства.

– А почему именно в долине Арахуры? – уточнил Брохэм.

– Потому что на земле маори разведывать месторождения золота нельзя, а долина Арахуры по большей части принадлежит маори, – объяснил Стейнз. – Я подумал, там мой клад в безопасности, по крайней мере до тех пор, пока я не приду и не откопаю его снова.

– Что вы намеревались сделать с золотым кладом?

– Я собирался поделить его пополам, – объяснил Стейнз, – и половину оставить себе. А вторую половину я хотел подарить мисс Уэдерелл.

– Зачем?

Юноша озадаченно нахмурился:

– Боюсь, мне непонятен ваш вопрос, сэр.

– Чего вы рассчитывали добиться, мистер Стейнз, подарив мисс Уэдерелл эту сумму денег?

– Ровным счетом ничего, – отвечал юноша.

– Вы ровным счетом ничего не добивались?

– Вот именно, – подтвердил Стейнз, слегка оживляясь. – Иначе это не было бы подарком, верно?

– Это золото, – проговорил Брохэм громче, заглушая раздавшиеся тут и там взрывы смеха, – позже было обнаружено в хижине, принадлежавшей покойному Кросби Уэллсу. Как произошло это перемещение?

– Не могу сказать наверняка. Полагаю, Кросби его выкопал и забрал себе.

– Если это правда, тогда почему, как вы думаете, мистер Уэллс не сдал золото в банк?

– А разве не понятно? – удивился Стейнз.

– Боюсь, что нет, – отозвался Брохэм.

– Да потому, что золото – переплавленное, вот в чем дело, – объяснил Стейнз. – И на каждом из брусков значится слово «Аврора» – вырезанное по металлу моим мистером Цю! Кросби никак не мог притвориться, будто добыл его из земли.

– А вы почему не депонировали золото в банк как прибыль с «Авроры», согласно закону?

– Пятьдесят процентов акций «Авроры» принадлежат мистеру Фрэнсису Карверу, – объяснил Стейнз. – Я очень низкого мнения об этом человеке, и я не хотел, чтобы он получил прибыль.

Брохэм нахмурился:

– Вы забрали золото с «Авроры», потому что не хотели платить пятьдесят процентов дивидендов, которые по закону причитаются мистеру Карверу. Однако вы собирались те же самые пятьдесят процентов отдать мисс Анне Уэдерелл. Правильно?

– Да, именно так.

– Простите, но ваши намерения кажутся мне не вполне логичными, мистер Стейнз.

– Что же тут нелогичного? – удивился юноша. – Мне хотелось, чтобы Анне досталась доля Карвера.

– По какой причине?

– Да потому, что она заслуживала ее получить, а он заслуживал ее потерять, – объяснил Эмери Стейнз.

Снова раздался смех, на сей раз распространяясь все шире. Мади забеспокоился: он загодя предупреждал Стейнза, чтобы тот изъяснялся не слишком причудливо и поумерил бы дерзость.

Когда все наконец стихло, судья изрек:

– Я не считаю, мистер Стейнз, что вы обладаете исключительным правом судить, кто и чего заслуживает или не заслуживает. Будьте так добры в будущем ограничиваться только изложением фактов.

Стейнз разом посерьезнел.

– Понимаю, сэр, – проговорил он.

Судья кивнул:

– Продолжайте, мистер Брохэм.

Брохэм внезапно сменил тему.

– Вы отсутствовали в Хокитике свыше двух месяцев, – промолвил он. – Чем ваше отсутствие было вызвано?

– Стыдно признаться, но я пребывал под воздействием опиума, сэр, – сообщил Стейнз. – Я едва поверил ушам своим, узнав по возвращении, что прошло более двух месяцев.

– И где же вы находились?

– Сдается мне, бóльшую часть этого времени я провел в опиумной курильне в каньерском Чайнатауне, – отвечал Стейнз. – Но наверняка сказать не могу.

Брохэм помолчал.

– В опиумной курильне, – повторил он.

– Да, сэр, – подтвердил Стейнз. – Ее хозяина звали Су. А-Су.

К теме А-Су Брохэму возвращаться не хотелось.

– Двадцатого марта вас обнаружили в хижине, которая прежде принадлежала Кросби Уэллсу. Что вы там делали?

– Наверное, свой золотой клад искал, – предположил Стейнз. – Только у меня в голове все смешалось… мне нездоровилось… и я не мог вспомнить, где его зарыл.

– Когда у вас впервые возникла опиумная зависимость, мистер Стейнз?

– Впервые я попробовал наркотик ночью четырнадцатого января.

– Иначе говоря, той самой ночью, когда умер Кросби Уэллс.

– Так мне сказали.

– Любопытное совпадение, вы не находите?

– Смерть мистера Уэллса наступила от естественных причин, – тут же выступил с возражением Мади. – Не понимаю, почему совпадение с событием естественного характера воспринимается как важное.

– На самом деле, – напомнил Брохэм, – вскрытие показало наличие в желудке мистера Уэллса небольшого количества лауданума.

– Небольшого количества, – повторил Мади.

– Продолжайте допрос, мистер Брохэм, – велел судья. – Мистер Мади, сядьте.

– Благодарю вас, сэр, – обратился Брохэм к судье. И снова повернулся к Стейнзу. – Мистер Стейнз, как вы думаете, зачем мистер Уэллс выпил некое количество лауданума – не важно какое! – вместе с большим количеством виски?

– Возможно, чтобы заглушить боль.

– Боль какого рода?

– Это лишь предположение, – промолвил Стейнз. – Боюсь, я могу только гадать. Я не настолько хорошо знал привычки покойного, и в тот вечер меня с ним не было. Я просто хочу сказать, что лауданум часто принимают как болеутоляющее или как снотворное.

– Но только не в придачу к целой бутылке виски.

– Сам бы я, безусловно, не стал прибегать к подобному сочетанию. Но за мистера Уэллса я не отвечаю.

– Вы принимаете лауданум, мистер Стейнз?

– Только по предписанию врача, отнюдь не в силу привычки.

– И на настоящий момент такое предписание есть?

– На настоящий момент – да, – подтвердил Стейнз. – Но лауданум мне назначили совсем недавно.

– Как недавно, будьте так добры?

– Впервые мне прописали лауданум двадцатого марта, – сообщил Стейнз, – в качестве болеутоляющего и как средство для постепенного избавления от опиумной зависимости.

– Доводилось ли вам до двадцатого марта когда-либо покупать или приобретать иным способом склянку лауданума в аптеке Притчарда на Коллингвуд-стрит?

– Нет.

– В хижине Кросби Уэллса несколько дней спустя после его смерти был обнаружен пузырек с лауданумом, – сообщил Брохэм. – Вам известно, как он туда попал?

– Нет.

– Вы не знаете, страдал ли мистер Уэллс зависимостью от опиатов?

– Он был пьяница. Это все, что я знаю, – отвечал Стейнз.

Брохэм изучающе воззрился на него:

– Будьте так добры, расскажите суду, как вы провели ночь четырнадцатого января, по порядку и своими словами.

– Я встретился с Анной Уэдерелл в «Песке и самородке» около семи, – рассказал Стейнз. – Мы вместе выпили и после того вернулись ко мне домой на Ревелл-стрит. Я уснул, а когда проснулся – около половины одиннадцатого, наверное, – она исчезла. Я взять не мог в толк, почему она убежала так внезапно, и отправился ее искать. Пришел в «Гридирон». За стойкой никого не было, на лестничной площадке – тоже, дверь ее номера наверху оказалась незапертой. Вошел, вижу – она на полу лежит, а вокруг нее расставлены трубка, лампа и смола. Ну вот, добудиться ее я не смог, а пока ждал, чтобы она очнулась, я опустился на колени рассмотреть приспособления. Прежде я к опиуму не притрагивался, но всегда мечтал попробовать. Есть в нем некая мистика, понимаете, и дым такой густой, такой красивый. Ее трубка еще не остыла, лампа все еще горела, и все казалось… ну, самой судьбой подготовлено специально для меня. Я подумал, дай-ка отведаю. Анна казалась такой невыразимо счастливой, даже улыбалась во сне.

– Что было дальше? – спросил Брохэм, едва Стейнз умолк.