Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В своих воспоминаниях Черчилль заявлял, что «судьба сыграла злую шутку» в трагической потере кораблей. Однако Черчилль сам поспособствовал судьбе, будучи слишком долго сторонником своей идеи линейных кораблей и их мифической мощи. Потеря любимых кораблей привела его к осознанию стратегической важности отправки самолетов, с аэродромов или авианосцев, против тяжелых судов; он, несомненно, перестал преклоняться перед линейными кораблями – «огромными крепостями из стали», как он их называл в 1923 году (The World Crisis. Т. 1). На постройку линкора требовалось пять лет, а снарядить авианосец можно за несколько месяцев. На следующий день, верный своему часто высказываемому девизу – только вперед, Черчилль с воодушевлением принял идею авианосцев. Спустя несколько дней после потери «Принц Уэльский» он продемонстрировал способность быстро учиться, когда 13 декабря, одобрил предложение адмирала Паунда направить оперативное соединение из четырех авианосцев под командованием Джеймса Соммервилла в Индийской океан. «Я согласен, что адмирал Соммервилл должен вернуться домой, – сказал Черчилль Паунду, – чтобы организовать подобную военную операцию». Эти слова говорят о том, что, хотя Сомервилль использовал авианосцы в Средиземном море на протяжении двух лет для доставки истребителей на Мальту и в Александрию, но крупномасштабная, скоординированная операция с использованием авианосцев – «подобная форма боевых действий» – была новой и необычной для Черчилля и адмиралтейства. Британцы оказались способными учениками, но японцы разработали эту тактику уже несколько лет назад и на прошлой неделе продемонстрировали свои навыки в этом виде военных операций[1111].

На протяжении всей его жизни критики упрекали его, с одной стороны, что он слишком долго придерживался устаревших позиций, а с другой стороны, что он был оппортунистом, всегда готовым изменить свое мнение. Таковым он и был, и, как сам любил говорить, «я лучше буду прав, чем последователен». Марго Асквит, в 1908 году назвала его человеком «сиюминутных убеждений»[1112].

Однако Рэб Батлер относил склонность Черчилля менять точку зрению за счет «независимости идей» и его «вечной проверки, оценки и поддержки новых идей». Чем больше критики высказывалось к его адрес, тем несговорчивее он становился. В военных кругах заговорили о его невменяемости, когда во время Первой мировой войны он отстаивал такое новое оружие, как танк, который называл «сухопутным кораблем». Однако в те годы военное руководство, может, и не продемонстрировало невменяемость, зато проявило большую глупость. После письма действующего полковника британской армии в газету The Evening Standard, в котором он выражал протест против механизированных кавалерийских бригад и настаивал на том, чтобы танкисты носили шпоры, у карикатуриста Дэвида Лоу появился персонаж, полковник Блимп[1113][1114].

Черчилль, человек крайне дальновидный, который мог предвидеть те революционные изменения характера боевых действий, которые внесет танк, не смог, даже при наличии неопровержимых доказательств, признать, что линкоры безнадежно устарели. Спустя несколько дней после того, как затонул «Принц Уэльский», консерватор Черчилль предложил военному кабинету сформировать совместный британо-американский военный флот, состоящий из четырех новых линкоров с 16-дюймовыми орудиями, и более старых американских кораблей в «количестве достаточном для ведения боевых действий». Он просто не понимал, что операции подобного рода остались в прошлом. Хотя он никогда не мог заставить себя полностью отказаться от прошлого, даже когда этого требовали обстоятельства, он принял новое, в случае с отправкой авианосцев в Индийский океан, буквально в одночасье[1115].

В тот год журнал Time не назвал Черчилля «человеком года». В 1941 году Сталин претендовал стать «человеком года», но его кандидатуру отклонили по «моральным причинам». Сталин, заключив в 1939 году пакт с Гитлером, открыл фюреру ворота; теперь этот удачный, с его точки зрения, ход «сыграл злую шутку с Иосифом Сталиным». Однако Союз американских индейцев назвал Сталина «выдающимся воином 1941 года» и послал ему головной убор из перьев. Time назвал «человеком года» Франклина Рузвельта, «поскольку страна, которой он управляет, борется за надежды всего мира». Рузвельт, «заметная фигура года и века», привел Соединенные Штаты на «свидание с судьбой». Он заставил Америку понять, «какой она может быть и, следовательно, будет». У Черчилля, сообщил Time, «не было великих моментов в 1941 году». Действительно, Черчилль дважды захватывал Киренаику – но только потому, что «терял ее между этими захватами». Он «потерпел неудачу» в Греции и на Крите. Британские армии «продолжали проигрывать кампании» под его руководством. Однако Time смягчил удар: Черчилль «был человеком года, десятилетия и, если одержит победу, всех времен»[1116].

Новости с Дальнего Востока не сулили ему ничего хорошего. Новости из Америки, особенно от Франклина Рузвельта, настораживали. Не было ни одной положительной новости. 11 декабря Черчилль по-прежнему не имел ответа Рузвельта на просьбу о встрече. Вопрос решил Гитлер, когда в этот день объявил войну Соединенным Штатам. Бенито Муссолини последовал его примеру. С балкона дома на площади Венеции в Риме дуче назвал Рузвельта «величайшим обманщиком», который вверг Америку в войну с помощью «дьявольского упрямства». Муссолини пообещал, что «силы «Стального пакта» готовы нанести еще «более сокрушительный удар» по своим врагам. «Итальянцы! – крикнул он. – Восстаньте еще раз и будьте достойны этого исторического часа. Мы победим!» Его приспешники награждали его одобрительными возгласами и аплодисментами. Но тысячи римлян, собравшиеся на площади внизу, молча слушали Муссолини. Они не желали ни этой войны, ни этого врага[1117].

И они были правы. Гитлер и Муссолини, совершенно не обращая внимания на индустриальную мощь Америки, объявили войну Соединенным Штатам. Конгресс Соединенных Штатов немедленно отплатил услугой за услугу. Америка вступила в войну. В 15:05 Рузвельт подписал декларацию об объявлении войны Германии. Минутой позже он подписал декларацию об объявлении войны Италии. Вот тогда наконец и появился черчиллевский «Великий союз». Гарольд Николсон написал жене: «Мы не можем проиграть, если Америка с нами», однако «в Лондоне нет ни одного американского флага. Какие же мы странные»[1118].

В июне прошлого года, накануне вторжения немцев в Россию, Черчилль сказал Джоку Колвиллу, что русские, скорее всего, быстро потерпят поражение. К осени он изменил свое мнение. В конце октября, поинтересовавшись у начальника военной разведки, насколько высоки шансы Москвы потерпеть поражение до наступления зимы, Черчилль заявил: «Я склонен думать, что у них равные шансы». Теперь Красная армия перешла в наступление. 11 декабря Черчилль сообщил палате общин, что зимнее стремительное наступление не только заставило немцев остановиться на подступах к Москве, но и «нанесло удар по немецкой армии и по немецкому народу, чертовски сильный удар, который почти не имеет аналогов в военной истории». И декабрь, добавил он, является «не концом зимы… а началом». Поскольку русские «привыкли к суровости своего климата», немецкие захватчики смогли найти лишь жалкое пристанище на этой мерзлой земле, и, таким образом, сказал Черчилль палате общин, русский гамбит Гитлера оказался «одной из самых великих ошибок в истории»[1119].