Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Макс Бивербрук и его помощник Джордж Малкольм Томсон[1095] расценивали миссию «Принц Уэльский» как «полную ерунду».

Бивер считал многие черчиллевские планы – Грецию, Крит, а теперь и задачу, стоявшую перед линкорами, – полнейшей ерундой и начал подыскивать подходящую замену премьер-министру на случай, если Черчиллю будет выражен вотум недоверия или он погибнет. Бивербрук расходился с Черчиллем по вопросу Северной Африки и был сторонником открытия второго фронта в Европе. Вскоре после начала операции «Барбаросса» он уверенно заявлял, что с серьезной помощью со стороны англичан и американцев Сталин продержится намного дольше, чем несколько недель, и даже, возможно, одержит победу. В ноябре Бивербрук помог организовать первые поставки в Москву. А вот в отношении Черчилля у него были сомнения. Он «не испытывал особого уважения к уму Черчилля» и стратегической проницательности, вспоминал Томсон, но уважал Черчилля «как человека, которого нам сам Бог послал». Тот факт, что Черчилль отправил «Принц Уэльский» в Атлантику, только укрепил Бивера в его мнении о Черчилле. Сэр Йен Джейкоб был такого же мнения: «Черчилль излишне горячий и активный человек. Он считает, что каждое мгновение должно что-то происходить» и «отчаянно стремится влезать во все дела». Черчилль «не был стратегом-теоретиком», который «рассматривает все варианты и находит наилучший, будучи уверен, что все пройдет как намечено и что необходимые силы сосредоточены в нужном месте»[1096].

Проблема состояла в том, что адмирал Том Филлипс был стратегом-теоретиком. Он был кабинетным адмиралом, заместителем начальника штаба военно-морских сил, мыслителем, по мнению многих, мозговым центром адмиралтейства. Он был во многом схож с Черчиллем: подвержен приступам гнева, любил вмешиваться в оперативные планы; считал, что британские адмиралы недостаточно агрессивны; преклонялся перед линкорами. Он впервые выступал в роли командующего флотом в ходе Дальневосточной операции и, хотя в прошлом году высказал несогласие с решением Черчилля разделить ближневосточные силы Уэйвелла между Грецией и Египтом, с готовностью принял программу действий в Сингапуре. Зная об отсутствии прикрытия с воздуха в Малайе, Филлипс, безусловно, понимал, насколько безрассудной является операция в Сингапуре. Но у него появлялся шанс прославиться. Адмирал был очень маленького роста – ему приходилось вставать на ящик, чтобы вести наблюдение с капитанского мостика; адмирал Джеймс Соммервилл назвал его «карманным Наполеоном». Филлипсу было прекрасно известно об ущербе, причиненном большим кораблям в Таранто и Пёрл-Харборе, когда эти суда находились на якорной стоянке. «Принц Уэльский» под его командованием мог резко менять курс на скорости почти 35 миль в час, разрывая небо и все, что находилось в нем, с помощью разнообразного вооружения. Однако любому садовнику, когда-либо спасавшемуся от осиного роя, известно, что размеры и маневренность не всегда помогают достичь успеха[1097].

Японцы, как Черчилль и Филлипс, не сомневались в своих военных талантах. В Пёрл-Харборе они показали, что способны справиться с линкорами самых мощных в мире флотов. Когда дело дошло до бортовых торпедных и бомбовых атак против больших кораблей, японцы поняли то, что до сих пор не постигли англичане и американцы: рейд в Таранто и потопленный крейсер «Саутгемптон» отметили приближение к концу эпохи линкоров. 7 декабря стало последним днем этой эпохи[1098].

9 декабря Черчилль в общих чертах обрисовал военному кабинету свой план относительно «Принц Уэльский» и «Рипалс»: «скрываться на океанских просторах и вести себя» подобно «слонам-отшельникам», вызывая «ощущение неминуемой опасности». В это время «Принц Уэльский», под флагом Филипса и под командованием Джона Лича (которого Черчилль хотел отдать под суд в мае прошлого года), шел в направлении малайского побережья в сопровождении четырех устаревших эсминцев и линейного крейсера «Рипалс». Капитан «Рипалс» Уильям Теннант сказал Сесилу Брауну, находившемуся на борту американскому репортеру: «Мы отправляемся на поиски неприятностей. Думаю, мы найдем их»[1099].

У Сайгона, более чем в 400 милях оттуда, японские наземные экипажи занимались приведением в боевую готовность бомбардировщиков дальнего действия «Мицубиси» Nell и нескольких дюжин бомбардировщиков-торпедоносцев Betty. Черчиллю и адмиралтейству было известно, что японцы занимались строительством аэродромов в Индокитае, но, позже написал Черчилль, имелись «веские основания» – расстояние 400 миль – считать, что «Принц Уэльский» будет находиться «вне зоны действия бомбардировщиков-торпедоносцев береговой авиации». Удивительный пример ошибочных рассуждений, учитывая, что всего два дня назад японские летчики преодолели расстояние почти 300 миль от авианосцев до Пёрл-Харбора. Что стоило лучшим летчикам в мире преодолеть лишнюю сотню миль? Черчилль, некогда назвавший японцев «тихоокеанскими макаронниками», позже написал, что «в то время мы и американцы сильно недооценивали эффективность японцев в воздушной войне»[1100].

Моряки, находившиеся на борту двух британских линкоров, конечно, недооценивали японцев. Когда во второй половине дня 9 декабря Сесилу Брауну сказали, что, похоже, где-то поблизости впереди японский линкор, три крейсера и по крайней мере четыре эсминца, Браун пошутил, что хотел бы взять такси, чтобы вернуться в Сингапур. «Ерунда, это же японцы, – ответил офицер, – нет повода для волнений». В разговор вмешался другой офицер: «Японцы не умеют летать. Они не видят ночью и плохо обучены». Разговор подхватил еще один офицер, заявивший, что у японцев «есть хорошие корабли, но они не могут стрелять прямо». На самом деле японцы довольно активно вели себя в Тихоокеанском регионе, в то время как офицеры, которые вели этот разговор на борту «Рипалс», не сделали ни одного выстрела за первые двадцать семь месяцев войны. Черчилль, похоже, думал так же. Несколько месяцев назад, когда во время завтрака зашел разговор о японских самолетах, он сказал, что, «по нашему мнению, они не очень хорошие»[1101].

Утром 10 декабря, в 11:07 в Малайе – 3:07 в Лондоне, Браун написал в блокноте: «Вражеский самолет приближается… к боевым постам». В 11:14 он заметил девять японских самолетов на высоте около 12 тысяч футов. «И они на подходе», – записал он. Волна бомбардировщиков-торпедоносцев пошла на снижение. «Слава Провидению», «Рипалс» увернулся от девятнадцати торпед, сообщил капитан адмиралу Филлипсу. Но следующая торпеда попала в центр корпуса, Брауна бросило на палубу. Корабль начал кренится, крен быстро увеличивался. Через минуту капитан отдал приказ оставить корабль и, выдержав секундную паузу, добавил: «Да пребудет с вами Бог»[1102].

В полумиле от «Рипалс» «Принц Уэльский», жертва двух торпедных атак, потеряв рулевое управление, медленно погружался в воду. Лежа на палубе «Рипалс», Браун видел, как десяток морских пехотинцев прыгнули за борт и их затянуло под корабль, к винтам. Матрос прыгнул с мачты и попал прямо в дымовую трубу. Браун в ужасе смотрел, как сотни человек прыгали в море, но никак не мог заставить себя последовать за ними. Наконец, бросив последний взгляд на часы – они остановились в 12:35, – он вскочил и прыгнул за борт. Оказавшись в воде, по которой расползались пятна мазута, он вместе с капитаном Теннантом и сотнями матросов старался отплыть как можно дальше от «Рипалс», чтобы не уйти вместе с кораблем на дно. Окровавленные, измазанные в мазуте, они молча смотрели, как корабль, задрав в небо нос, «словно церковный шпиль», накренился и ушел под воду, забрав с собой больше половины команды. Но «Рипалс» захотел забрать больше людей в последнее путешествие, и Браун с ужасом наблюдал, как нескольких матросов затянуло в воронку от тонущего корабля. «Принц Уэльский» последовал за ним примерно через час, вместе с адмиралом Филлипсом и стоявшим на мостике капитаном Личем. Вместе с ним на дно Южно-Китайского моря опустились более пятисот членов команды. Позже подошли британские эсминцы, которые подняли на борт Брауна и остальных оставшихся в живых моряков[1103].