Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В воспоминаниях Черчилля есть глава, посвященная декабрьским событиям 1941 года, под названием «Пёрл-Харбор!». Он использовал в названии восклицательный знак не для того, чтобы подчеркнуть потрясение, испытанное Америкой от ужасающего нападения японцев на морскую базу, а чтобы передать свое глубокое облегчение. Он написал, что поздно вечером, после всех переговоров, подумал: «Итак, мы в конце концов победили». В ту ночь он лег спать очень довольным, и сон его был «спокойным и счастливым». Запись в дневнике Брука от 7-го числа показывает разницу между ним – штабным офицером – и Черчиллем, государственным деятелем, оценивавшим события с точки зрения их последствий в мире. «Вся наша работа последних 48 часов впустую! Японцы сами обеспечили участие американцев в войне»[1074].

Черчилль был настолько обрадован известиями из Пёрл-Харбора, что в первую очередь, вот уж удивительно, решил поделиться ими с Имоном де Валера. После наступления полночи, уже 8 декабря, он составил телеграмму ирландскому премьер-министру, странный выбор, учитывая двадцатилетнюю историю неприязненных отношений между ними. Черчилль написал премьер-министру Ирландии: «Сейчас Ваш шанс. Сейчас или никогда. «Вновь нация»[1075]. Я готов встретиться с Вами в любое время».

В прошлом году Черчилль сказал Рузвельту, что готов рассмотреть вопрос об объединении Ирландии, если де Валера даст возможность Королевскому флоту использовать три ирландских порта, а еще лучше если будет воевать на стороне союзников. Черчилль предложил де Валера «дорожную карту» для движения к единой Ирландии[1076].

Черчилль долгое время считал Ирландию своенравной дочерью империи, для которой всегда горела свеча в окне. Де Валера не разделял энтузиазма Черчилля по поводу семейной встречи; он никогда не отвечал на попытки примирения. Наоборот, он попросил японского консула и немецкого министра оставить своих сотрудников и посольства в Дублине. Хотя Черчилль отправлял своих подчиненных в Дублин, чтобы добиться от ирландского правительства согласия присоединиться к союзникам, и постоянно обдумывал вопрос силового захвата ирландских портов, в течение трех лет он редко упоминал де Валера и только в конце 1944 года телеграфировал Рузвельту, указав, что необходимо «сделать что-то для Польши» и «сделать что-то для де Валера». Многие сыновья Ирландии добровольно служили в Королевских военно-воздушных силах, в Королевском военно-морском флоте и британской армии, но ирландская дочь не собиралась возвращаться домой. Как понял Черчилль, проанализировав новости с Оаху, мгновенная победа была лишь вопросом времени, неслыханных денежных средств и немыслимых жертв. Он смотрел в будущее и видел там возможность сохранить и усилить Британскую империю, даже те ее части, вроде Ирландии, которые Лондон давно потерял[1077].

К утру 8 декабря события в Азии затмили донкихотские инициативы Черчилля относительно Ирландии. Он ложился спать с четким представлением о далеком горизонте, но не заметил пропасть прямо перед собой. К северу от Гонконга 25-тысячные японские войска ночью перешли реку Шам-Чунь и вторглись на арендованные Британией территории, где менее 2 тысяч солдат индийской и шотландской армий занимали оборону вдоль слишком растянутого фронта. Вынужденные отступить на 4 мили к острову Гонконг, они соединились с тремя индийскими батальонами и двумя канадскими – «Королевские стрелки» и «Виннипегские гренадеры», – отправленными в конце октября для усиления гарнизона, несмотря на то что несколько месяцев назад Черчилль предупреждал, что Гонконг падет, с подкреплением или без него. Канадцы в Гонконге знали, что японцы, расположившиеся лагерем на материке, должны не осаждать, а взять город; результат был предопределен, защитники были в меньшинстве, и не было надежды на подкрепление[1078].

Когда Черчилль проснулся утром 8 декабря, японские войска под командованием генерал-лейтенанта Ямаситы высадились в северной части Малаккского полуострова, разгромили оказавший ожесточенное, но бесполезное сопротивление малочисленный контингент британских ВВС и создали плацдарм. В течение дня японская пехота и легкие танки пересекли перешеек Кра, шириной 40 миль, и вышли к Андаманскому морю – то есть японцы вышли к Бенгальскому заливу и Индийскому океану. Британские силы на перешейке состояли из двух недоукомплектованных индийских дивизий, менее 160 устаревших самолетов и без танков. Только они стояли между японской армией и коротким переходом по полуострову к Сингапуру. В море всего несколько эсминцев с линкором «Принц Уэльский» и линейным крейсером «Рипалс», недавно занявшие позицию в проливе Джохор, стояли между японским военно-морским флотом и Сингапуром, где Дафф Купер, недавно назначенный министром-резидентом, был разбужен воем сирен, грохотом зенитных орудий и взрывами японских бомб. Ему ничего не оставалось, как попытаться заснуть[1079].

Еще одна японская армия известила о своем прибытии на Филиппины, когда, спустя приблизительно четыре часа после нападения на Пёрл-Харбор, японская авианосная авиация нанесла удар по острову Минданао, в 600 милях к югу от Манилы. После этой атаки можно было с уверенностью сказать, что дальнейшим воздушным атакам и высадке, скорее всего, подвергнется остров Лусон, самый важный для Филиппин с экономической и политической точки зрения, на котором находится столица государства – Манила. Генерал Дуглас Макартур проснулся в своих апартаментах в отеле «Манила» и ему тут же доложили о нападении на Оаху. События последующих нескольких часов показали, что Макартур, хотя знал о нападении на Пёрл-Харбор и прекрасно понимал, что Филиппины – стратегические ворота в Малайю – являются истинной целью японцев, был захвачен врасплох, катастрофически и непростительно[1080].

Разлад отношений между Макартуром, начальником штаба Ричардом К. Сазерлендом и руководителем воздушными операциями Льюисом Бреретоном привел к тому, что фактически все американские военно-воздушные силы на Дальнем Востоке оставались на аэродроме Кларк-Филд, когда спустя более девяти часов после нападения на Пёрл-Харбор двести японских бомбардировщиков и истребителей, базировавшихся на Формозе, налетели и в течение часа уничтожили аэродром и все, что на нем было, – самолеты, топливо и ангары. Чуть позже на той неделе New York Times сообщила, со слов Макартура, что нанесенный ущерб был незначительным. На самом деле Макартур лишился воздушного прикрытия. На следующий день японские бомбардировщики разрушили военную судоверфь в Кавите, в 8 милях от Манилы. Погибли пятьсот американских и филиппинских солдат. Адмирал Томми Харт, командующий слабым азиатским флотом США, наблюдал из Манилы, как его якорная стоянка исчезает под облаками черного дыма. Он отдал приказ оставшимся кораблям своего флота перейти в воды Голландской Ост-Индии. 10 декабря японцы начали высаживаться на Лусоне. Макартур не смог оказать никакого противодействия ни с моря, ни с воздуха. Армия Макартура, 30 тысяч американцев и втрое больше плохо обученных филиппинцев, попала в окружение и была отрезана от подкрепления[1081].

Спустя несколько дней после нападения на Пёрл-Харбор и Манилу начальник штаба армии США генерал Джордж Маршалл вызвал в Вашингтон Дуайта Эйзенхауэра, недавно получившего звание бригадного генерала. Первое задание, полученное Эйзенхауэром, заключалось в решении проблемы поставок Макартуру. Новый помощник около часа размышлял над проблемой и пришел к выводу, что положение безнадежное. У армии не было ничего, что она могла бы послать Макартуру, а военно-морской флот для того, чтобы перебросить солдат и все необходимые ресурсы на Филиппины, испытывал недостаток и в кораблях, и в боевом духе. Единственное, что мог порекомендовать Эйзенхауэр – создать базы в Австралии, с которых можно будет совершать набеги. Никакое подкрепление не могло быть доставлено Макартуру[1082].