Домби и сын - Чарльз Диккенс

— Еще одно замѣчаніе, м-съ Домби. Мнѣ показалось, что мой намекъ на м-ра Каркера вы приняли какимъ-то особеннымъ образомъ. Прежде вамъ угодно было изъявить свое неудовольствіе, когда въ присутствіи этого агента я сдѣлалъ вамъ замѣчаніе относительно холоднаго пріема моихъ гостей. Вамъ придется, сударыня, преодолѣть подобныя чувства и пріучиться заранѣе къ этимъ сценамъ, которыя, по всей вѣроятности, будутъ повторены; во всякомъ случаѣ, вы примите зависящія отъ васъ средства не подавать мнѣ впередъ повода къ жалобамъ на васъ же самихъ. М-ръ Каркеръ пользуется полнымъ моимъ довѣріемъ, и, надѣюсь, вы, сударыня, удостоите его такого же довѣрія.

Здѣсь м-ръ Домби еще разъ взглянулъ на свою супругу и окончательно убѣдился, что подчинилъ ее своей власти. Съ минуту не говорилъ онъ ни слова, спокойно наслаждаясь своимъ торжествомъ. Его гордость, какъ и слѣдовало ожидать, получила въ этотъ промежутокъ значительное приращеніе, и онъ уже продолжалъ болѣе рѣшительнымъ и самовластнымъ тономъ:

— Надѣюсь, м-съ Домби, вы избавите меня отъ необходимости посылать къ вамъ м-ра Каркера съ выговорами и замѣчаніями относительно вашего поведенія. Всякія мелкія ссоры, вы понимаете, несовмѣстны ни съ моимъ положеніемъ въ свѣтѣ, ни съ моими личными достоинствами, и я бы желалъ окружить соотвѣтствующимъ уваженіемъ даму, которая возведена мною на блистательную степень высоты. Если же вы не воспользуетесь этимъ урокомъ, м-ръ Каркеръ не замедлитъ явиться съ непріятнымъ порученіемъ повторить вамъ мою волю.

Затѣмъ м-ръ Домби горделиво всталъ со стула и нриготовился выйти изъ комнаты, повторяя самому себѣ:

— Теперь она знаетъ меня и понимаетъ мои рѣшенія.

Рука, сжимавшая браслетъ, теперь съ такимъ же волненіемъ перенеслась на грудь. Не измѣняя своего лица, Эдиѳь сказала, наконецъ, тихимъ голосомъ:

— Погодите! Ради Бога, погодите! — Почему же не говорила она прежде? Какая внутренняя борьба отнимала y нея языкъ въ эти минуты, когда она вперила въ него свой пытливый взоръ съ неподвижностью статуи, взоръ, не выражавшій ни ненависти, ни любви, ни гордости, ни униженія, ни покорности, ни сопротивленія?

— Развѣ я искушала васъ искать моей руки? Развѣ я употребляла какое-нибудь средство побѣдить васъ? Была ли я къ вамъ болѣе благосклонною, когда вы меня добивались или послѣ совершенія нашего брака? Развѣ теперь я не та же, какою была прежде?

— Не къ чему входить во всѣ эти подробности, — сказалъ м-ръ Домби.

— Неужели вы думали, что я васъ любила? неужели вы не знали, что я не могу васъ любить? Гордый человѣкъ, заботились ли вы пріобрѣсти мое сердце? Рѣшались ли вы когда-нибудь позаботиться о такой ничтожной вещи? Было ли объ этомъ произнесено хоть одно слово въ нашей торговой сдѣлкѣ, съ вашей и моей стороны?

— Эти вопросы, сударыня, не имѣютъ никакой связи съ моими намѣреніями.

Эдиѳь быстро поднялась съ мѣста и остановилась между дверью и мужемъ, чтобы загородить ему дорогу. Она вытянулась во весь ростъ, и ея взоръ прямо упадалъ на его глаза.

— Вы отвѣтили мнѣ на каждый изъ этихъ вопросовъ, отвѣтили прежде, чѣмъ я заговорила, и могли ли не отвѣчать, когда вамъ извѣстна жалкая истина во всей ея наготѣ. Теперь скажите, если бъ я любила васъ до обожанія, могла ли бы не предаться вамъ всѣмъ существомъ своимъ, какъ вы этого требуете? Если бы мое сердце находило въ васъ божество, если бы оно было чисто и неиспытано, могли ли бы вы въ настоящій часъ явиться ко мнѣ со своими упреками и наставленіями?

— Вѣроятно, нѣтъ, — холодно отвѣчалъ м-ръ Домби.

— Теперь вы знаете меня, — продолжала Эдиѳь, устремивъ на него тотъ же проницательный взглядъ, — вы смотрите теперь на мои глаза, и конечно читаете пламень страсти, пылающій на моемъ лицѣ… Вы знаете всю мою исторію, вы заговорили о моей матери. Неужели вы думаете, что тѣмъ или другимъ способомъ вы можете меня унизить до покорности и повиновенія вамъ?

М-ръ Домби улыбнулся точно такъ, какъ могъ бы улыбнуться при вопросѣ, можетъ ли онъ поднять десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. М-съ Домби, поднявъ свою руку, продолжала:

— Если, при необыкновенныхъ чувствахъ, есть въ моихъ словахъ что-нибудь необыкновенное, то ничего, по крайней мѣрѣ, не будетъ необыкновеннаго въ этой апелляціи, которую я намѣрена вамъ сдѣлать. Смыслъ ея очень ясенъ, и вы должны меня выслушать.

М-ръ Домби принужденъ былъ сѣсть на софу. Ему показалось, что на глазахъ Эдиѳи сверкали слезы, возбужденныя, какъ онъ думалъ, его строгою рѣчью.

— Если теперь я рѣшилась высказывать мысли, почти невѣроятныя для меня самой, и высказывать человѣку, который сдѣлался моимъ мужемъ, при томъ такому мужу, какъ вы, м-ръ Домби, то, надѣюсь, вы поймете, можетъ быть, важность моего объясненія. Впереди передъ нами мрачная цѣль: если бы намъ однимъ суждено было достигать до нея, бѣда была бы небольшая, но къ судьбѣ нашей припутаны другія.

Другія! м-ръ Домби догадывался, кого должно разумѣть подъ этими другими, и нахмурилъ брови.

— Я говорю вамъ ради этихъ другихъ: ихъ судьба одинаково касается и васъ и меня. Со времени нашей свадьбы вы поступали со мной горделиво, и я отплачивала вамъ тою же монетой. Каждый день и каждый часъ вы показывали всѣмъ на свѣтѣ, что я не помню себя отъ радости, удостоившись чести сдѣлаться вашей супругой. Я, съ своей стороны, не чувствовала никакой радости и показывала другимъ, что не чувствую. Вы не хотите понимать, что каждый изъ насъ идетъ своей особой дорогой, a между тѣмъ ожидаете отъ меня постоянной внимательности и уваженія, котораго никогда вамъ не дождаться.

Это «никогда» произнесено было съ оглушительною выразительностью.

— Я не чувствую къ вамъ никакой нѣжности, — это вы знаете. Вы и не заботитесь о ласкахъ своей жены, если бы даже y ней доставало глупости быть съ вами любезной. Въ васъ не бывало и нѣтъ даже тѣни супружеской любви. Но такъ или иначе, мы связаны неразрывно, и въ этомъ несчастномъ узлѣ, который спутываетъ насъ, запутаны и другіе. Мы оба должны умереть; но мы оба до самой смерти соединены общимъ участіемъ въ судьбѣ ребенка. Станемъ уступать другъ другу!

М-ръ Домби поднялъ голову, перевелъ духъ и будто хотѣлъ сказать: "о, только-то!" Глаза Эдиѳи засвѣтились необыкновеннымъ блескомъ, и лицо ея поблѣднѣло какъ мраморъ.

— Этихъ словъ и значенія, съ ними соединеннаго, не купить отъ меня никакими сокровищами міра. Если разъ вы отвергнете ихъ, какъ безсмысленные звуки, будьте увѣрены, никакое богатство и никакая власть не заставятъ меня къ нимъ возвратиться. Я ихъ обдумывала давно, взвѣсила всю ихъ важность и не измѣнила великой истинѣ, сокрытой въ ихъ значеніи. Если вы согласитесь на уступки, съ своей стороиы, я могу обѣщать такую же уступчивость. Мы — самая несчастная чета, и различныя причины искоренили въ каждомъ изъ нась всякое чувство, которое благославляетъ или оправдываетъ супружество; но съ теченіемъ времени могли бы еще между нами водвориться нѣкоторыя дружественныя отношенія. По крайней мѣрѣ, я стану стараться объ этомъ, если и вы употребите такое же стараніе. Заглядывая въ будущность, я могу обѣщать лучшее и болѣе счастливое употребленіе изъ своей жизни, нежели то, какое было сдѣлано мною изъ первыхъ лѣтъ моей молодости.

Все это произнесено было тихимъ и ровнымъ голосомъ безъ повышенія и пониженія. Окончивъ рѣчь, она опустила свою руку, но глаза ея продолжали съ одинаковою внимательностью наблюдать физіономію мужа.

— Милостивая государыня, — сказалъ м-ръ Домби съ искреннимъ достоинствомъ, — я не могу согласиться на такое необыкновенное предложеніе.

Не измѣняясь въ лицѣ, Эдиѳь все еще смотрѣла на него.

— Я не могу, — продолжалъ м-ръ Домби, возвышая голосъ, — заключать съ вами никакихъ условій, никакихъ договоровъ. Все и всегда будетъ зависѣть отъ моего собственнаго мнѣнія. Я сказалъ свое п_о_с_л_ѣ_д_н_е_е с_л_о_в_о, свой ultimatum, сударыня, и требую, чтобы вы серьезно объ этомъ подумали.

Съ какою быстротою измѣнилось теперь это лицо, прежде свѣтлое и спокойное! Какое зарево презрѣнія, негодованія, гнѣва, отвращенія запылало въ этихъ открытыхъ, черныхъ глазахъ при встрѣчѣ съ ненавистнымъ и низкимъ предметомъ! Не было больше тумана принужденности въ этой гордой фигурѣ, и м-ръ Домби къ невыразимому ужасу ясно прочелъ свой приговоръ.

— Ступайте вонъ, сэръ! — сказала она, указывая на дверь повелительною рукою, — наше первое и послѣднее объясненіе кончилось. Ничто съ этой минуты не можетъ насъ оттолкнуть сильнѣе другъ отъ друга.

— Я приму свои мѣры, сударыня, — сказалъ м-ръ Домби, — и вы можете быть увѣрены, грозныя восклицанія меня не испугаютъ.

Она поворотилась къ нему спиной и, не сказавъ ни слова, сѣла передъ зеркаломъ.

— Время, надѣюсь, образумитъ васъ, сударыня, и возвратитъ къ своему долгу. Совѣтую вамъ успокоиться.

Эдиѳь не отвѣчала. М-ръ Домби не замѣтилъ въ зеркалѣ никакого вниманія къ его особѣ, какъ будто онъ былъ невидимымъ паукомъ на стѣнѣ, или тараканомъ на полу, или, наконецъ, такою гадиною, о которой не стоитъ думать, какъ скоро ее раздавили своими ногами.