Домби и сын - Чарльз Диккенс

Сообщивъ это драгоцѣннѣйшее свѣдѣніе, майоръ немедленно потащился со своими раковыми глазами и апоплексическими свойствами въ извѣстный клубъ, и тамъ ухмылялся во весь остатокъ дня, набивая свое чрево жирнымъ ростбифомъ и заливая горло шотландскимъ пивомъ.

Въ тотъ же вечеръ прелестная Клеопатра благополучно прибыла въ Брайтонъ и, разобранная на части, отправилась въ постель, гдѣ она предетавляла образчикъ самаго чуднаго скелета, достойнаго кисти художника.

На консиліумѣ докторовъ было рѣшено, что м-съ Скьютонъ будетъ выѣзжать на морской берегъ, и было бы не худо, еслибъ ея в-пр-во дѣлала маленькія прогулки пѣшкомъ. Эдиѳь всегда съ неизмѣнною точностью ухаживала за своею матерью, и онѣ выѣзжали всегда вдвоемъ. Теперь, когда Клеопатра заживо начала разлагаться на составные элементы, Эдиѳь чувствовала особенную неловкость отъ присутствія Флоренсы и, поцѣловавъ ее, она сказала, что желала бы оставаться съ матерью наединѣ.

Однажды м-ръ Скьютонъ была особенно въ ревнивомъ и брюзгливомъ расположеніи духа, которое быстро развилось въ ней послѣ перваго паралича. Мать и дочь по обыкновенію молча ѣхали въ каретѣ. М-съ Скьютонъ, полюбовавшись на Эдиѳь, вдрутъ схватила ея руку и начала покрывать нѣжными поцѣлуями. Рука оставалась неподвижною во все время этихъ нѣжностей, какъ будто не было въ ней ни малѣйшей способности къ обнаруженію чувствительности. М-съ Скьютонъ начала вздыхать, хныкать, стонать, говоря въ милліонный разъ, что она мать, и что неблагодарное дѣтище ее забываетъ. Эта сцена возобновилась и теперь при выходѣ изъ кареты, когда старуха, поддерживаемая Витерсомъ и опираясь на свой костыль, прихрамывая, собралась идти пѣшкомъ по морскому берегу; карета ѣхала сзади, a Эдиѳь пошла немного поодаль отъ своей матери.

Былъ пасмурный, вѣтряный день. Мать и дочь гуляли однѣ. М-съ Скьютонъ по обыкновенію напѣвала вполголоса свои монотонныя жалобы; Эдиѳь по обыкновенію шла поодаль, не говоря ни слова. Вдругъ передъ ними появились двѣ женскія фигуры, до того похожія на нихъ самихъ, что Эдиѳь остановилась.

Почти въ то же время остановились и фигуры. Одна, въ которой Эдиѳь признавала уродливую тѣнь своей матери, заговорила о чемъ-то съ большой важностью, дѣлая прямо на нихъ указательные жесты, послѣ чего другая фигура выступила впередъ, и Эдиѳь съ невольнымъ ужасомъ замѣтила въ ней подобіе самой себя. Продолжая вглядываться въ этихъ странныхъ женщинъ, Эдиѳь увидѣла, что онѣ одѣты были весьма бѣдно, какъ бродяги, таскающіяся по захолустьямъ городовъ. Молодая женщина неслз какое-то рукодѣлье, вѣроятно, на продажу; старуха переваливалась съ пустыми руками.

И между тѣмъ, несмотря на безконечную разницу въ костюмѣ, въ осанкѣ, въ красотѣ, Эдиѳь невольно продолжала дѣлать сравненіе между собой и этой молодой женщиной. Быть можеть, она замѣтила на ея лицѣ тѣ же слѣды, которые еще оставались въ ея собственной душѣ. Когда, въ свою очередь, женщина, выступая впередъ, устремила на нее свой проницательный взглядъ, выражавшій, казалось, такія же мысли, Эдиѳь почувствовала невольную дрожь, какъ будто погода перемѣнилась, и ее обдало пронзительыымъ дуновеніемъ вѣтра.

Обѣ пары теперь сошлись. Старуха, протягивая руку, начала просить милостыню y м-съ Скьютонъ. Молодая женщина и Эдиѳь, останавливаясь одна противъ другой, обмѣнялись значительными взглядами.

— Что вы продаете? — спросила Эдиѳь.

— Только вотъ эти лохмотья, — небрежно отвѣчала молодая женщина, выставляя свой товаръ. — Прежде я продавала самое себя.

— Не вѣрьте ей, добрая леди, — прокаркала старушенка, обращаясь къ м-съ Скьютонъ, — не вѣрьте, что она говоритъ. Она любитъ болтать разный вздоръ. Это моя красотка, моя непокорная дочь. Я только и слышу отъ нея упреки да перебранки за все, что для нея сдѣлала. Она и теперь своими глазами бранитъ бѣдную старуху-мать.

Когда м-съ Скьютонъ дрожащею рукою вытащила кошелекъ, чтобы достать денегъ, голова ея почти стукнулась съ головою нищей, которая жадно впилась глазами въ золотыя и серебряныя деньги.

— Кажется, я видала васъ гдѣ-то, — сказала Эдиѳь, — обращаясь къ старухѣ,

— Видѣли, моя красавица, — промямлила нищая, дѣлая отвратительный книксеиъ. — Въ Уоррикѣ. Въ рощѣ. Поутру между деревьями. Вы не хотѣли мнѣ дать ни полушки, a добрый джентльменъ далъ, и много далъ, спасибо ему!

Говоря это, старуха подняла костлявую руку и выдѣлывала страшныя гримасы, обращенныя къ м-съ Домби.

— Но къ чему останавливать меня, Эдиѳь, — сказала м-съ Скьютонь, съ гнѣвомъ предупреждая возраженія дочери. — Это превосходная женщина и добрая мать, я увѣрена въ этомъ. Ты ничего не знаешь.

— Спасибо, добрая леди, спасибо! — бормотала старуха, протягивая свою жадную руку. — Награди васъ Богъ; вы, какъ и я, превосходная мать.

— И увѣряю мисъ, другъ мой, — всхлипывала м-съ Скьютонъ — и y меня тоже непокорная дочь, неблагодарная за всѣ мои заботы. Дайте руку. Вотъ такъ. Вы женщина съ чувствомъ, съ душою, съ сердцемъ, и — что бишь еще? — ну, и прочая.

— О, да! моя леди, да!

— Да, я увѣрена въ этомъ. Мою дочку зовутъ Грэйнжби. Давайте опять руку, вотъ такъ. Теперь сь Богомъ, можете идти, и я надѣюсь, Эдиѳь, — продолжала м-съ Скьютонъ, обращаясь къ дочери, — что теперь y тебя побольше будетъ вниманія попечительности и… чего бишь еще? я всегда забываю имена. Ты научишься теперь уважать свою мать. На свѣтѣ не много такихъ матерей. Пойдемъ, Эдиеь.

Когда развалины Клеопатры потащились впередъ съ жалобами и вздыханіями, нищая сттруха также заковыляла своей дорогой, нересчитывая поданныя деньги и самодовольно чавкая губами. Ни словомъ больше и ни однимь жестомъ не обмѣнялись между собою Эдиѳь и молодая женщина, но ни на одно мгновеніе онѣ не спускали другъ съ друга своихъ проницательныхъ глазъ. Въ этомъ наблюдательномъ положеніи онѣ оставались до той поры, пока, наконецъ, Эдиѳь, какъ бы пробужденная отъ сна, тихо двинулась впередъ.

— Ты прекрасная женщина, — бормотала жалкая копія Эдиѳи, смотря ей вслѣдъ, — но красота не спасаетъ нашу сестру. Ты гордая женщина, но гордость не спасаетъ нашу сестру. Намъ нечего теперь разглядывать друтъ друга, когда-нибудь мы встрѣтимся опять!

Глава XLI

Опять заговорили морскія волны, и какъ заговорили!

Ничего, однако. Въ Брайтонѣ по пріѣздѣ ея в-пр-ва м-съ Скьютонъ не произошло особыхъ перемѣнъ. Все постарому. Волны безъ умолку повторяютъ свои неизвѣданныя тайны, пыль столбами клубится по песчаному берегу; вѣтры и облака спѣшатъ впередъ въ заповѣданную даль; паруса, въ лунную ночь, какъ бѣлыя руки, безъ устали манятъ къ незримымъ областямъ.

Нѣжная, меланхолическая Флоренса опять задумчиво бродитъ по знакомымъ мѣстамъ, гдѣ она столько грустила, гдѣ была такъ счастлива, гдѣ они такъ часто бесѣдовали подъ говоръ волны, бросавшей брызги на его коляску. Флоренса думаетъ о немъ, и слышится ей въ бурномь рокотѣ моря вся его исторія, всѣ мысли и чувства, всѣ слова, и находитъ она, что съ той поры ея собственная жизнь съ неопредѣленными надеждами и печалями въ пустынномъ домѣ и великолѣпномъ дворцѣ была олицетвореніемъ чудныхъ звуковъ таинственной пѣсни.

Слышитъ на водахъ requiem маленькаго Павла и м-ръ Тутсъ, добрый м-ръ Тутсъ, который тоже пріѣхалъ въ Брайтонъ — вы понимаете — случайно. Безмолвно и въ почтительномъ отдаленіи бродитъ онъ по морскому берегу за обожаемой фигурой, не смѣя потревожить ея спокойствія, и морскія волны звучатъ въ его ушахъ вѣчнымъ мадригаломъ Флоренсѣ. Да! и смутно представляетъ себѣ бѣдный Тутсъ, что волны ему самому напоминаютъ время, когда еще никто не называлъ его блаженнымъ, между тѣмъ какъ теперь онъ глупъ, даже очень глупъ и годенъ только на потѣху другимъ людямъ. Все это съ отчетливою ясностью понимаетъ м-ръ Тутсъ и горько оплакиваетъ свое юродство. A было чему радоваться: м-ръ Тутсъ въ Брайтонѣ одинъ, безъ Лапчатаго Гуся, который на счетъ своего кліента удалился для гимнастическихъ эволюцій на веселую дачу, чтобы вступить тамъ въ состязаніе съ однимъ знаменитымъ боксеромъ, который за свою удаль былъ прозвань "Сорви-Голова".

Но вотъ м-ръ Тутсъ ободряется, переводитъ духъ и, тихимъ шагомъ, нерѣшительно, приближается къ Флоренсѣ. Онъ заикается, молчитъ и, подступая къ своему божеству, съ превеликимъ изумленіемъ восклицаетъ:

— Вообразите м-съ Домби… ахъ, какія чудеса, вотъ ужъ совсѣмъ не думалъ васъ здѣсь встрѣтить!

Въ дѣйствительности же, м-ръ Тутсъ слѣдовалъ за каретой по пятамъ и, нѣтъ сомнѣнія, поѣхалъ бы за ней на тотъ край свѣта.

— Съ вами и Діогенъ, м-съ Домби! — возгласилъ м-ръ Тутсъ, наэлектризованный прикосновеніемъ маленькой ручки, поданной ему съ благосклонностью.

Конечно, Діогенъ здѣсь, и, конечно, м~ръ Тутсъ имѣлъ основательную причину говорить о Діогенѣ, потому что тотъ, послѣ громкаго лая, изъявилъ отчаянное намѣреніе поздороваться съ великолѣпными ногами Тутса. Флоренса ласково остановила вѣрнаго пса.