Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Все мы разные.

— Уверен, оно того стоит, Лев Глебович, — ответил врач без обиняков, отвлекшись от собеседника на ту, ради которой отказался от перспектив. Когда рядом любимый человек, будущее предстаёт перед тобой в радужном свете – а детали его уже не важны. Вот его главная перспектива, его джекпот – сидит, смотрит прямо на него сияющими как два солнца глазами. Далёкий манящий свет в них прямо сейчас рвётся наружу, согревая теплом.

Ни малейших сомнений. Никогда.

— Не ожидал, конечно…, — задумчиво протянул Лев. — Хотя… Эта вон от отеля и статуса ради тебя отказалась. Скрещу пальцы, чтоб не зря, парень ты определенно неплохой. Хоть и с придурью. Но так даже интереснее…

«Все мы не без этого…»

— Па! Ты как всегда! — возмущенно воскликнула Ксюша, краснея, — Нет бы порадоваться за меня!

— Так а кто сказал, что я не рад? Очень даже рад! Нашел сапог себе пару – такую же, с придурью, — рассмеялся Федотов заливисто над собственной шуткой, — Шучу я, дочь, совет да любовь. За тебя теперь я могу быть спокоен! Наконец! И что? И впрямь не полетите?

Ксюша подняла голову с груди врача, вновь заглянула в глаза: ей было, в общем-то, всё равно: куда он, туда и она. Сейчас она готова была за ним хоть на край света рвануть, чувствовала себя так, словно ей море по колено, за спиной прорезались крылья. Но дома ведь тоже очень неплохо, всё своё, родное, и близкие рядом…

— Мы еще не успели обсудить этот вопрос, Лев Глебович, — повёл Юра плечами. Он и правда со вчерашнего вечера не возвращался к Штатам даже в мыслях, — Не думаю… Если только Ксении не захочется в жизни острых ощущений – ассимиляция штука такая, легко не будет.

— Чем же вы там таким занимались, что не успели обсудить первостепенные вопросы? — Лев снова попытался изобразить родительскую строгость, но выходило у него, честно говоря, неубедительно. Вместо ответа от дочки он получил опущенный взгляд и красные щеки, а на лице врача так вообще ни одна мышца не дрогнула, — Острые ощущения я вам и здесь могу обеспечить. Вы думайте там, конечно, сами, но недолго! Моё предложение всё еще в силе, — оседлал Федотов старого конька, — Теперь оно тем более в силе! Саныч после такого компромата меня трогать не рискнет – или прямиком на нары отправится. Разойдемся как в море корабли, без взаимных претензий, каждый при своем окажется. Если остаётесь, долю в отеле я у него выкуплю и клинику при нём построю, как планировалось. А в противном случае мне в это лезть никакого смысла нет. Ты пока выучишься, дочь, а ты, Юрец, и так шибко умный, справишься с возложенной на генеральную должность ответственностью. Думайте. Но побыстрее!

Слишком много всего случилось за одни сутки! Жизнь стоит прямо на голове, вверх тормашками, и явно пока не собирается возвращаться в состояние устойчивого равновесия – да что там устойчивого, хоть какого… Головы уже кругом идут, но оба всё еще пытаются удержаться на поверхности. Компромат? Отель? Клиника? Учёба? Генеральная должность?

Что!?

После долгой паузы, которая понадобилась обоим, чтобы попробовать переварить услышанное хотя бы частично, Ксюша всё же решилась подать голос:

— Пап, какого компромата? — Не воспользоваться внезапно нашедшей на отца болтливостью было верхом глупости, и она ей воспользовалась – к огромной радости Юры, который уже потерял всякую надежду когда-нибудь узнать, где же находился тот единственный для Федотова выход.

— А, не бери в голову, дочь, — отмахнулся отец, хотя по лицу его было видно: распирает человека так, что вот-вот лопнет, — Или заткни уши, я Юрцу расскажу.

— Ну уж нет! Я тоже хочу знать! Честное слово, мне все равно! — запротестовала Ксения, — Я счастлива – в день, который ненавидела! Давай, выкладывай уже!

Кажется, только дочкиной готовности слушать Лев и ждал: потому что лицо его вдруг приобрело характерное одухотворенное выражение, сообщающее собеседнику, что сейчас из него выплеснется всё. Врач сразу вспомнил, как гонял Федотова на тренажерах и аккуратно прощупывал почву касательно их с Нестеровым бизнеса. Тогда ему казалось, что из владельца отеля каждую кроху информации клещами придется тянуть, но он ошибся: остановить Льва было совершенно невозможно, и выражение его лица было в тот момент точно таким.

— Ну, смотри сама…, — театрально поджал губы Лев, готовясь торжественно предъявить миру джокера из рукава, — В общем, Юрец мне с неделю назад мозг-то всё-таки вынес, и я для успокоения совести нанял ищейку. Человек свой, проверенный. Вот он за пять дней на Нестерова-младшего такого нарыл, что у меня волосы на жо… на пятой точке зашевелились. Меньше, чем за неделю троих осчастливил, включая жену покровителя своего папани. Семейку эту каждая столичная собака в лицо знать обязана. И вот у курвы этой с Ванькой, похоже, давно уже мутки, уж слишком всё елейно на фото. Про Ритку молчу, затесалась, видать, сдуру. Турнул – сама виновата, мне предатели не нужны. Третью не знаю. Ну и всё. Я как эти фотографии увидел, сразу понял – вот оно! Вчера днем после твоего отъезда всё это добро Санычу отправил, а вечерком набрал и говорю: «Полюбовался на кобеля своего? Дочь в истерике, свадьбы не будет, говорю, мы, Федотовы, подобного отношения к себе не потерпим! Сделку разрываем по-хорошему. Если у тебя появятся ко мне претензии, если только мне доложат, что ты хочешь моей шкуры, если вдруг найдут мой труп или объявят пропавшим без вести, мой человек отправит все до одной фото прямиком в прессу – жёлтую, белую, какую пожелаешь, – накинутся, как стервятники. И тебе конец. Тебя самого не найдут. Хочешь совет, говорю? Соглашайся! Ну, Саныч и согласился, ему жить хочется не меньше моего».

Папа заливисто рассмеялся – ну ребенок, ни дать ни взять. Молодые люди смотрели на экран молча, распахнув глаза: Юра крепче прижал к себе девушку: сам он был совсем не удивлен новостям, но, что ни говори, ей услышать такое про человека, с которым три года проведено, должно быть, малоприятно. А с учетом всех этих разглагольствований про шкуру, труп и пропажу без вести… Сквозь несколько слоев ткани чувствовалось, как бешено и беспомощно колотится её сердце.

К счастью, спустя еще несколько мгновений до уха донесся еле слышный выдох облегчения.

— Значит, действительно всё? Тебе и правда ничего не угрожает? — прошептала Ксюша, до сих пор полностью не веря, что всё – и впрямь позади. Что можно спокойно жить, дышать, радоваться свободе, не мучиться чувством вины перед отцом, не переживать на него. Всё кончилось!

— Думаю, я их от нашей семьи отвадил, по крайней мере, сегодня никто из этих трусов даже не появился. Репортеров только под забором уже много, караулят эксклюзив. Придется выйти сделать официальное заявление, — папа напустил на себя вид поважнее, приосанился в камеру смартфона, — «Уважаемые дамы и господа, с сожалением сообщаю, что свадьба отменена по взаимному согласию. Без дальнейших комментариев». Но вы пока в город всё равно особо не суйтесь, мало ли, засекут тебя с новым ухажером, жди скандала. Пусть утрясётся. По поводу «Исчезни» – это я себя накрутил малёк, но номер всё ж таки поменяй.

— Спасибо, па! — её губы растянулись в счастливой улыбке от уха до уха. Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Какой-то сюр, не иначе… Она отказывается просыпаться!

— Да я-то что? Спонсор наших с Санычем сердечных приступов – Юрец. Веки мне разлепил. Не знаю, куда сам смотрел… И ты ведь молчала, как партизанка…, — подумав немного, видать, о грехах своих, отец решил вдруг резко сменить тему: — И мне ж тебя удалось-таки сбагрить, дочь! Ты ж сюда не вернешься, чует мое сердце.

Ксюша отрицательно замотала головой. Чувство свободы, полета опьяняет её, она не знает, что будет завтра, как они решат: останутся ли в Москве или купят билеты на следующий рейс до Нью-Йорка – ей всё равно, всё неважно, лишь бы вместе! Но одно она знает точно – время пробовать свои крылья пришло.

— Буду тебя иногда навещать, па…

— Ясен-красен, куда ты денешься? — усмехнулся отец, — И что в таком случае с грызуном мне твоим теперь делать? Может, в лес его отпустить, а? На вольные, что называется, хлеба? Гнездо себе там совьет…