Девятый Замок - Хаген Альварсон

— А сволочные тут у вас законы, — проворчал Радек на родном языке.

— Так мы ждём друида? — спросил Асклинг. — За ним уже послали?

— Нет, мы ждем судью-филида, и за ним ещё не посылали.

— Изумииительно, — с досадой протянул Асклинг, — теперь до осени будем торчать… Слушай, Келлетен, — воскликнул вдруг следопыт, — отпусти их под мою ответственность! Скажешь, я повёл их к друидам, на судилище.

— Но ты же не в Круг их поведёшь, не так ли? — спросил сид.

— Если возникнет необходимость… — Асклинг понимал, что нет смысла лгать стражу, но и выдавать путников тоже не хотел.

— Ладно, — неожиданно легко согласился Келлетен, — в конце концов, я знаю, куда они следуют, и знаю, что им там помогут. И если они держали эту… деву… до сих пор, то подержат ещё недолго.

— Спасибо, Келлетен, — воскликнул Асклинг, — надеюсь, я смогу тебя отблагодарить, — затем обратился к путникам, — идёмте, господа! Пока, Эльк!

Пёс глухо зарычал, провожая Йоанну свирепым взглядом.

— Если я чем-то не устраиваю вас как проводник, прошу сказать мне о том сразу.

Они отошли на лигу от границы, и в случае чего можно быстро вернуться.

— Нам сказали, что всех остальных уже наняли, — буркнул Радек.

— Я всё же надеюсь, что мы подружимся, — заметил Асклинг. Он видел, что девушка больна, и мало кто может излечить ту болезнь, и хотел привести её к цели пути, несмотря ни на что.

— Там, откуда я родом, людей, которые дружат с бочкой, зовут пьяницами, — сообщила Данна, — однако ныне нам друзья нужнее врагов, — и улыбнулась. Асклинг подумал, что она еще совсем ребенок, уставший, смертельно уставший…

— Хорошо, — Радек положил руку Асклингу на плечо, и тот подумал, что этой руки хватит, чтобы пробить его ясеневые рейки, — мне видится, что ты, Аск, неглуп и не бессердечен. Однако я не привык доверять сосуду для браги, за что меня прозвали Радек Стёклышко. И кроме того, я сильно зол на стража — наверно, не надо говорить, за что?

— Так куда путь держите? Не в столицу же? — Асклинг не хотел обсуждать законы Гланнлаген.

— Нет, не в столицу, — сказала Данна глухо, — к Локлин эйм Дуврос.

В изложении Данны, их история случилась так.

Йоанна влюбилась в ученика сельского колдуна. Любил ли он её — ведомо лишь богам. Они выглядели парой со стороны, ходили, держась за руки, плясали на вечерницах, целовались и любились на вспаханной земле. Но, видно, сердце ученика чародея принадлежало не миру живых, но Нижнему миру, где спят мертвецы. Правду говорят, что у колдунов по два сердца: одно бьётся для людей, другое — для духов, предков и чудищ. Однажды сердце для людей остановилось в груди юного ученика.

…Она не смогла отказать ему, ибо девичье сердце стало мягким воском. Не кому было предупредить молодую Янну, как её звали домашние, ибо мать умерла, отец же полагал, будто чародей — завидный жених. Сестру же Янна не слышала, не ставила ни во что, как это порой случается с юными, вкусившими от Древа познания. Янна слишком поздно заметила холод ладоней милого, сжимавших её сердце…

Они стояли на древнем кургане и смотрели в бездну. Они выкликали имена духов и начал, и проливали свою кровь в щербатую чашу, под ущербной луной… И тогда — внезапно, как гибель — луна стала полной, кровавой, и налетел из степи чёрный ветер, отнимающий разум, и бездна откликнулась на зов. Да, дети смотрели в могилу — но и могила глядела в них, хоть они и не ведали о том.

Впрочем, незнание не освобождает от ночных кошмаров.

И кошмары пришли. Ночью тени входили в её сны, их прикосновения обжигали холодом, горький дым стлался по земле, и бродили в тумане больные, храпящие лошади. И ночь стала временем ужаса. А день — порой тоски и безразличия. Янна уже не разговаривала с людьми, не здоровалась, никого не узнавала. Куры и гуси, овцы и козы в страхе бежали от неё, собаки неистово лаяли, а кошки шипели, оскалившись. Солнце оставляло на её коже ожоги, солнце слепило её, ибо ненавидело, и Янна в страхе пряталась от света, и её глаза привыкли видеть тьму…

Однажды произошло нечто, после чего им пришлось бежать.

Вдвоем они обошли всю долину Итлен-реки. Им повстречался Радек, вольный стрелок из Воллингена, и Вульк-чародей. Это Вульк направил их в Лагендейл, и дал талисман — золотую фигурку птицы на цепочке. Советовал показать, когда прибудут к Лок-на-Дуврос.

К Роднику Древа Мудрости.

Ибо знание без мудрости немногого стоит.

Дувросом звалась волшебная яблоня, что росла недалеко от столицы Лагендейла, на берегу пруда, звавшегося Родником, ибо питал его родник в корнях Дувроса. Это место защищали чары друидов, так что все знали, как идти к Дувросу, но мало кто мог похвастать, что видел Древо Мудрости своими глазами.

Вульк сказал, что Йоанне надо совершить омовение в водах родника. Тогда её разорванная душа вновь обретёт единство.

Однако следовало спешить, ибо их преследовали.

Крестьяне наняли вольга — охотника за головами, чтобы он выследил и убил Янну. Вольги — потомки легендарного Вольгаста, Волка-чародея, — были воинским братством. Три ветви их было тогда: межевые витязи, охранявшие заставы на Болотищах, стрелки Воллингена, воевавшие против всех понемногу, принимавшие в свои ряды почти кого угодно, и собственно охотники. Эти странствовали по миру в поисках работы для мечей, раз в год, зимой, собираясь в своей цитадели на острове Лёссе.

Как раз такой их и преследовал.

Но был ещё один, вызванный из древней каменной могилы. В ту самую ночь, когда горе-чародеи поплатились за любопытство. Мертвец убил парня простым касанием, и тот сошёл в небытие счастливым. Йоанна тоже хотела умереть так — но и боялась. Старый колдун отогнал мертвеца от села, но Янна его притягивала, ибо желала небытия.

Всё это путники рассказывали Асклингу долгой дорогой, а тот поведал им свою историю. Они и правда вроде как подружились. Янна иногда выныривала из безумия, обычно на рассвете или на закате. И выглядела веселой бойкой девчонкой. А вот по ночам её связывали и заставляли смотреть на пламя.

Ведь скаттах, тень, боится пламени.

Их настигли ночью, совсем недалеко от Дувроса.

По ночам дежурил Асклинг, предоставляя путникам отсыпаться. Ему, как бочке, сон не требовался. В ту ночь он сидел и смотрел на огонь, думая о том, как славно быть таким вот маленьким огоньком, как весело, должно быть, прыгать с одного прутика на другой, вместе с дюжинами таких же крохотных озорников…

Раздался свист, потом — стук. Асклинг заметил, что рядом с глазом у него из головы торчит стрела. Он закричал, одновременно перекатываясь к связанной Йоанне и закрывая от следующих стрел.