Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Увы, не лгу. Я сегодня наслаждаюсь правдой. Смотри!

Дракон склонил голову. Его глаза оказались точно напротив глаз мстителя. Тот судорожно вцепился в чекан.

— Убей! — кричала кровь предков.

— Убей! — кричала голодной чайкой милая Торунна.

— Убей! — кричала чёрная дыра тоски в сердце.

— Убей! — кричал страх, и он кричал громче всех…

То не был страх боли иль смерти. То был страх правды. Правды, которую спокойней не знать. Тем более, когда враг открывает её.

Друзья и родичи — ты помнишь, маленький королевич?! — молчали или лгали.

Дарин мог поднять трость и вонзить дракону меж глаз. Сам бы умер, но и убил бы врага. Мог.

Но не стал.

Правда вдруг стала дороже вергельда.

Чешуйка упала с драконьей переносицы, открывая неподвижную ртуть третьего ока. Ртуть дрогнула, подёрнулась рябью, и настал Час Рагнарёк.

— Гадары! Гадары восстали!

— "Дятлы" идут!

— Ворота! Закрыть ворота!

Неразбериха, беготня, толкотня началась в четвертях мастеров и знати. Во мраке метались факела и тени, топот бегущих стражей и лязг железа оглушали. Гремели барабаны и горны, и заспанные горожане выскакивали из жилищ, зевая, почёсываясь и продирая глаза.

— Гадары восстали! Запереть двери! Прячьте женщин и детей! — кричали герольды и били в литавры.

— К оружию! К оружию, братья! — призывали ратники.

— Смерть! Смерть нищебродам! — в ярости ревели знатные ярлы и херсиры.

А мастеровые и их семьи никак не могли поверить. Как? Война?! Да ещё с кем — со своими же братьями-рудокопами! Ведь по преданию у Праотца Двалина было трое сынов: Калин, от которого ведут род воины, Балин, от которого идут мастера, и Гадар, чьи потомки…

…восстали на двоюродных братьев.

Да ещё вот так, как сталактит на голову. Неожиданно.

И лишь старики качали седыми головами: не было в том неожиданности, не было случайности! Долго камнеломы-полурабы раскачивали горы, долго собирали камни, которые разбрасывали в изобилии господа! И теперь каменный град падёт на головы внуков. А ведь было время, чтобы надеть шлем покрепче!..

— Не успели… — развели руками старики.

— Опоздали… — вздохнули седобородые старцы.

А за стенами, что межевали помойки и хоромы, хлопали крылья алых знамен, сияли вышитые золотом кирка и молот, колоски овса и ячменя, золотое кольцо. Свободные не желали делать работу невольников. Свободные желали кушать свежую свинину, желали пить хорошее пиво, желали угождать чреслам. Подобно свободным господам из города за стеной.

— Смерть ярлам!

— Смерть судьям! Смерть ландманам! Смерть законоведам!

— Смерть роду конунга!

— Смерть Фарингам!

— Смерть! Смерть! Смерть!..

Ворота были закрыты, но никто не озаботился подпереть их камнями и перетянуть цепью крест-накрест. Заскрипел таран на колёсах, остановился, раскачался на цепях… И железная баранья голова обрушилась на дубовые створки. Глухой стук, треск ломающейся судьбы, брызги искр и щепок — и стена зияет дырой, словно пасть, оставшаяся без зуба. Таран откатили, и гадары, пьяные от своеволия, что крепче свободы, ворвались в город.

У многих были добротные доспехи, и вполне боевое оружие — кистени, молоты, секиры, двуручные мечи, — и шли они не дикой толпой, а по дюжине. Окружали отряды стражей и убивали по одному. Бежавших не преследовали. Просто стреляли в спины. Каменные дома не грабили — обкладывали мусором и поджигали, выкуривая жильцов. А встретив стройное ополчение из мастеров и хирдманов, сами стали единым строем.

Лицо в лицо. Глаза в глаза.

Лязг топоров о щиты, гул булав, звон разрываемых кольчуг…

И знамёна, кровавые стервятники, хлопают крыльями, радуясь битве.

И никто не обратил внимания на дюжину бойцов в чёрных хауберках двойного плетения, которые пробили кувалдами брешь в неокрепшем строю потомков Калина и ушли ко дворцу конунга. Железное море сомкнуло волны за их спинами, теперь — непробиваемое, точно вечные ледники Свалльбарда…

Багроволикие латники разбили решётку калитки, где никто не сторожил. Идя по дворцу, убивали слуг и стражников. Они застали конунга Геллира врасплох: сальнобородый толстяк сам помогал прислуге собирать сундуки. Видно, у него был запасной ход, и он хотел бежать.

Мартелл наёмника-сварфа размозжил ему череп, как гнилую тыкву.

Дарин снова шёл по переходам Девятого Замка. Бежал. Спотыкался, падал. За ним гнались наёмники в чёрных кольчугах. Арбалетный бельт выбил искру из камня. Эхо топота то затихало, то усиливалось.

Наконец он оказался в знакомом проходе. Это был тайный, запретный ход во дворце Скалхольт, родовой вотчине Фарингов, где только что убили Геллира-конунга. Детям запрещали ходить здесь. И не только детям.

— Что ты тут делаешь, Дарин? — сурово спросила Асдис, мать и строгий наставник. Именно она воспитывала его, отец больше занимался старшим. Дарин любил её и очень боялся.

— Разве тебе можно сюда приходить?

— Матушка… о боги, ты жива…

— Не уклоняйся от ответа! Не будь трусом! Что ты тут ищешь?!

— Спасения. За мной идут, Геллира убили, напали гадары…

— Не будет тебе тут спасения. Возьми меч отца и отомсти за брата.

— Но…

— Не пререкайся! Не смей! На, держи!

Меч с позолоченной рукоятью возник в руках женщины. Она вручила его сыну.

— Не забыл еще уроки мечеборной игры?

— И даже получил много новых! — Дарин примерил меч к руке, взмахнул пару раз на пробу. Но когда из-за угла вбежали пятеро сварфов с мартеллами и клинками, Дарин растерялся. Крикнул и бросился вперед.

— Куда?! — в отчаянии закричала Асдис и загородила собой проход.

И меч Фарингов прошил её насквозь.

Кровь матери брызнула на руки сына, холодные леденеющие глаза отразили проклятие. Дарин, плача и дрожа, бежал всё дальше, а света становилось всё меньше. Усиливался трупный запах. Смрад гнилого мяса, покрытого шевелящимися червями. Ход кончился глухой стеной, а вонь вышибала слёзы. Дарина сухо стошнило.

Убийцы были уже рядом. Сын конунга принялся рубить кладку, высекая искры и крошево. Понял, что это не поможет. И ударил с разворота.

Враг упал с распоротым животом. Зачем ему была кольчуга двойного плетения из стали, откованной в огне глубин — осталось загадкой. Но молот павшего пробил стену. Загрохотало. Кого-то придавило. Кто-то убежал. Дарин остался стоять. Затем вошёл в отвал.

Кругом лежали обломки скорлупы. Останки убитых детёнышей драконов. Груды золотых самородков. Россыпи самоцветов. Посреди зала на чёрном, обгоревшем престоле сидел король-дверг. В одной руке у него был изукрашенный чекан, в другой — золотая чаша.