Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Ничтожество… как низко я пал… как низко… какая радость! — бессвязно шептал скальд.

— О, ты прозрел, — Хранитель одел маску и приставил отрубленную кисть к культе, — сейчас омоем тебя, затянем царапины, и пойдёшь домой. Путь не близок, коли хочешь поспеть вовремя, так что вставай и пошли за мной.

Охотник поднял на Глумхарра покрасневшие опухшие глаза, и сосенка покачала головой: она запуталась, кто из них старик. Ибо Дэор выглядел постаревшим зим на тридцать. Морщины прорезали его лицо фьордами скорби, а в волосах прибавилось соленого снега утраты.

— Я — как эта сосна, — проговорил он тихо, — сверху вроде ничего, а изнутри — кривой. Таким, как я, только тут и место. Где не светит солнце. Кажется, — взор северянина вспыхнул больным огоньком гаснущего факела, — я знаю, как зовут этого карлика. Это Эрлинг Всеотец. Он ведь любит ходить по миру смертных, чтобы испытывать их… нас. Зелёного Карлика в Синем Колпачке зовут Эрлинг Эльватер! Спасибо, Хранитель!

Вскочил и полез к Хранителю обниматься на радостях. Тот резко толкнул Дэора, и он упал на спину, и так лежал и всхлипывал.

— Дурак! Ничтожнейший из дураков! — каркал Глумхарр, презрительно смахивая пыль с рукавов, которых коснулись объятия хлорда. — С чего ты это взял? Ты прошёл тем же путем, что и Карлик в свое время, ты добрался до дальнего предела сил, ниже всех, к началу Великой пустоши, и ты не знаешь, как истинное имя карлика?.. Последняя подсказка!

И пропищал противным голоском:

— Нет, меня зовут НЕ ТАК!!!

— "НЕ ТАК" это не имя, — Дэор поднялся, без удивления обнаружив, что раны уже не кровоточат, лишь зудят немилосердно. — Что-то связывает тебя с Карликом?

— Не только с ним, — Глумхарр вздохнул и продолжил грустно, — я — это смерть. Страх смерти. Жажда смерти. Хранитель посмертных дорог живущих. Некогда я был драконом: жестоким, хитрым, страшным. Я обращал в пыль прекрасные города альвов. Я нёс чёрный ветер небытия на крыльях. Я… потом стал Хранителем. Это возмездие — или вознаграждение, я не знаю. Я — это все мертвецы. Я — это все живые. Я это и ты тоже.

— Почему? Я ведь, кажется, ещё не покойник?

— Именно: ты ЕЩЁ не покойник. Но… ты помнишь о смерти. Так или иначе. Боишься ли, презираешь ли, жаждешь ли её… Жизнь и смерть — это одно и то же.

— Мне думалось, так может говорить лишь Хельгрим — или его жена Хелла… Боги смерти.

— У драконов нет богов. Я могу стать Карликом. Он мною — нет.

— Ты знаешь его имя, и не хочешь мне его сказать? Я ведь могу убить тебя.

— Ах, если бы ты мог! — проговорил дракон странным голосом: — но ты НЕ МОЖЕШЬ убить меня. Отруби мне голову — и она посмеётся над тобой. О, смотри, у нас гости!

Дэор обернулся.

Тени, объятые багровым пламенем, наползали на холмы, укрывая поле густой теменью. Они были далеко, но стремительно приближались, и от их числа темнело в глазах. Тени были повсюду — на земле, на небе, в воздухе… Дикий визг резал уши, жестокость и боль звенели, отзываясь в сердце скальда. Тени пожирали пространство, словно прибой, словно вечная ночь, и не было им конца…

— Кто они?

— Они — это Тьма. Весь страх девяти миров, весь гнев, вся жестокость, вся ненависть, вся боль, вся ложь, вся жадность, всё рабство, унижение, и жажда свободы. Это лица, что смотрят на тебя из глубины отражения на воде. Это лица, что проносятся по небу перед непогодой. Это лица из огня сожжённых кораблей. Это лица, что глядят на тебя в кошмарных снах.

— Их можно убивать?

— Да. Убьёшь сто, тысячу, десять тысяч, а следующий — тебя.

— Убежать?

— От себя?..

— Чего им надо?

— Ничего. Ты потревожил их, ибо дошёл до последнего туманного берега.

— И что нам делать?..

— Нам? — Хранитель рассмеялся. — Мне их бояться нечего, а ты… ты скальд, не виршеплёт.

— Был бы здесь Борин Торинсон, вот кто скальд, а не виршеплёт…

Тени приближались. Ветер летел впереди них, неся запах вереска и гнили. Дэор уже различал отдельные фигуры. Тогда он поднял с земли меч и сказал хрипло:

Я видел древние крепости,

Я видел реющие над башнями знамёна,

И тоскливый гул серых волн

Отзывался в моём одиноком сердце.

И едва не вскрикнул от испуга.

Длинная крепость из серого гранита пересекла мёртвое поле. Круглые и прямоугольные башни, высокие гладкие стены… Волны неведомого моря плескались под крепостными стенами.

Вместо знамён и гербов — серые тряпицы, тусклые щиты.

Дэор мигом взбежал на ближнюю башню. Там его уже ждал Глумхарр. А тени взбесились: яростно клекотали, выныривали из толщи вод, захлебывались, и море кипело вокруг них…

Я помню ветер, горячий как лёд,

Я помню чёрную пасть, открытую от земли до небес,

Я помню, как люди шли в Хель,

Я помню бессмертного Владыку, и его ужасный взор.

Голос Дэора наливался силой, точно крепнущий шторм, и в глазах сверкали северные звёзды, ибо он стал хуже, страшнее всей тёмной силы, он сам стал Владыкой Подземелья. Из-за спины налетел ураган. Тысячи ледяных иголок разорвали крылья тьмы. Однако люди-тени шагали по воде как посуху, и вихрь не задел их своим дыханием.

— Спой мне, мой зверь, — сладко шептала Фионнэ в ночи.

— Не худший из скальдов, — пробасил Бьёрн Хримбрестир.

— Ты позвал… — голос старого Менрика.

Хранитель снял маску. Его лицо-зеркало сияло. А Дэор смотрел в него, отыскивая нужные голоса и лица…

На синем плаще Всеотца,

На платье Матери Волн

Раскрылись очи альвов,

Распустились цветы серебра.

Они звали нас за собой,

Они звали нас за край неба,

И мы пошли, и мы ушли,

Тропою китов, лебединой дорогой…

Знамена затрепетали, сверкнули щиты на стенах. Синие стяги и гербы украсили замок, белая снежинка-звезда застыла в прекрасном танце на каждом щите и стяге.

В трёх шагах от стен замерли люди-тени.

— Опомнись, Дэор, сын Хьёрина, — крикнула тень Готлафа ярла, — твой дар едва не погубил тебя! Ты не вернёшься из этого похода!

— Опомнись, Дэор, сын Хьёрина, — прошипела тень вёльвы из Эльварсфьорда, — ибо нет у нас имени, кроме Единого-во-Множестве, но это имя раздавит тебя! Ты не удержишь всей тьмы на плечах, не выпьешь всех несчастий девяти миров, и не скажешь потом, что это хорошо…

— Опомнись, Дэор, сын Хьёрина, — прозвенел голос Аллиэ О'Кирелл, — ибо любовь смертных и сновидений холмов кончаются болью…

— Я дал слово Фионнэ, что вернусь, и не без победы, и пусть то слово обманет меня, пусть и мне, и ей будет плохо и больно, я принесу себя в жертву, и зажгу огонь в сердце тьмы!