Девятый Замок - Хаген Альварсон

Сиды-маркеманы

В лес рабов свозили,

Нету худшей доли,

Чем раба обноски!

Горько просо плена,

И водица тухла;

Нелегка работа,

Тяжче униженье.

Ветер с моря веял,

Тёплое дыханье

Бередило раны,

И с ума сводило.

Встал тогда невольник,

Потерявший разум,

Ремешок кручёный

Разорвался тряпкой.

Эрик Тораринсон

Заливался смехом,

Кулаком могучим

Башни плеч крушил он.

Тот прыжок с утёса

Мало кто запомнил:

Солон ил на море,

Но свобода сладка!

Шли на юг курахи,

Шли на север лодки,

Но на виднокрае

Резал волны драккар!

Мало на Востоке

Ремней да верёвок,

Волка не удержат

Привязи овечьи!

Волк сражений стаю

В дом ведёт богатый,

Рог военный песню

Громко вновь заводит.

Близок лес восточный,

Где жилище сидов,

Крови змей высоко

Главу поднимает.

Песнь завершилась. Звуки арфы отзвенели. Тишина… и взрыв криков, приветствия, смех, стук кубков о стол. Скальд встал, пряча улыбку в бороду, и поклонился. Затем пошёл к столу. Ярл пожал ему руку, усадил справа от себя. Хирдманы уважительно кивали, кто-то шарил по карманам, кошёлям и мешочкам в поисках серебра…

"И это тот самый мастер из Тьяльне?! — недоумевал Дэор. — За что же прозвали его Нактехалль-Соловей?! Не много стоит грубая лесть! Альвинагард, сиды… Скверно пахнет эта песня, и тем хуже, что мне ведом её исток…"

— Твоя очередь, Дэор, — напомнил Готлаф.

— Состязаться в искусстве скальдов с самим Эрвиндом Соловьём — большая честь для меня, — Дэор поклонился сопернику. — Думается мне, он спел старинную песню троллей, чтобы мы оценили не только его умение скальда, но и мастерство толмача. Говорят, её пел король троллей Ульдир в битве при Манборге…

Шум и ропот недовольства штормовой волной прокатился по рядам. Те, кто приготовил монеты и кольца для награждения скальда, стали прятать их обратно: не в обычаях хлордов платить за дар врага. Дэор улыбнулся про себя и встретился взглядом с Эрвиндом. Тот поднял кубок и сказал, также улыбаясь:

— За твою удачу, сын Хьёрина! Пусть фюльгъи будут ласковы к тебе!

Сочувствие было в серых глазах Нактехалля.

Не злоба, не зависть, как втайне ждал Дэор.

Доброта и сострадание.

Пощёчина перчаткой. Плевок в глаза. Снисхождение.

Дэор опустил глаза. Стыд палил лицо, и рука тянулась не к арфе, но к мечу. Не поднимая взора, Дэор продолжил:

— Этой песне, что я спою вам, обучил меня известный вам Калластэн с берегов Альстея. Он перевёл её с языка Белых Альвов на наш Скельде. Зовётся же она "Вознаграждение".

И повёл свою песнь, точно лодочку по тихим водам фьорда в погожий день.

Рожок не звал меня, и лютня не была слышна:

Я слушал тишину на сэтере высоком.

Орлы и вороны знамён не встретили мой взор,

Но червь огнекрылый шёл на мир, и это видел я.

Тинг мечей мной не изведан,

Но звук моих шагов помнят пустые залы.

Не клал я жертв золотому тельцу,

Но ведомо мне, как прекрасны руины городов.

К ярлам на шумный пир меня не звали,

Но крылья и клыки во тьме встречались мне не раз.

Не подносили мне мёду прекрасные девы,

Но первым я привел ладью на тот туманный брег.

Я видел, как бежит с алтаря жертва,

И видел, как змей спешит за невестой.

Я видел древние крепости,

Я видел реющие над башнями знамёна,

И тоскливый гул серых волн

Отзывался в моём одиноком сердце.

Дэор смолк, а музыка дрогнула, и духи тьмы радостно завопили. Арфа не могла издавать подобной мелодии — буря, страшная буря тёмной ночью, разверстая морская бездна, и страх… Нет, не страх смерти — но страх восторга, на гребне волны, за миг до гибели…

Песня сотрясала воздух, точно барабан Эрлинга:

Я помню ветер, горячий как лёд,

Я помню чёрную пасть, открытую от земли до небес,

Я помню, как люди шли в Хель,

Я помню бессмертного Владыку, и его ужасный взор.

Я не смеялся вслед тем, кто был охвачен страхом,

Я молчал, когда Корабль Мёртвых вёз меня в Бездну.

Я говорил с Предками и Владыкой Подземья,

Я говорил им только правду.

И Хелла отняла ножи от моего сердца,

И Хельгрим опустил свои жуткие глаза,

И Дом Туманов выпустил меня обратно,

И я не знаю никого, кто прошёл бы дальше,

За край мира…

Сын Хьёрина умолк. Затихла и музыка. В безмолвии поднял он глаза на собравшихся…

Все молчали. Многие в недоумении, иные в растерянности и даже страхе. Бьёрн уставился в рог с хмелем и глубоко задумался. Менрик еле заметно кивал головой.

Молчание длилось долго, прерываемое лишь шумным дыханием да шёпотом пламени в камине. Дэор вновь взглянул в глаза Эрвинду. И дёрнулся, как от удара: жалость — и ужас, вот что прочитал скальд во взоре гостя!

Наконец встал хозяин замка и произнес, укоризненно качая головой:

— Туманна твоя песнь, Дэор, как тот самый брег, который посетил Калластэн. Она не плоха, нет, это красивая песнь, но… Так поют на Юге, барды зелёного Эйреда складывают такие песни. От них делается кисло во рту и тоскливо на сердце. Не думаю, что такими кённингами следует украшать пиршества благородных воинов. О ком эта песня? О викинге, о герое-мстителе? Нет, о безымянном страннике, скитальце моря, везде чужом… Песня же Эрвинда заставляет сердца биться сильнее, и даже в ниддинге зажжёт она пламя битвы. Я говорю, что ты отныне второй скальд после Нактехалля.

Дэор пожал плечами. Он не обиделся, ибо никогда не полагал себя хорошим скальдом.

— Я так гляжу, — Менрик, недобро улыбаясь, вытащил из усов застрявшую капусту, — что песни троллей вам милее песен альвов?

— Зачем спросил, Старик? — поднял бровь Готлаф.

— Дэор перестарался, — спокойно проговорил усач, глядя куда-то вдаль, — он позвал вас, и Эрвинд позвал. Только Эрвинд зовёт на тот путь, по которому сам, верно, не ступал, а Дэор…

— Менрик, тихо, — прошипел Дэор и пнул его под столом. Он явно перестал понимать, что происходит, и не сказать, чтобы это его радовало…

— Вы, верно, удивитесь, добрые господа, — невозмутимо продолжал Менрик, — коли узнаете, о чём на самом деле пропели нам наши скальды. Да будет вам известно, что славный Готлаф ярл давно уже задумывает новый поход на восток. Но не туда, куда мы направили коней моря первый раз. И не в Керим, и даже не в зелёный Эйред. Нет. Наш ярл решил взять земли — а чего мелочиться?! — прямо в Альвинмарке. Кондал и Мидерин очередной раз ополчились на Раттах, и посулили золото, серебро и земли в Бельтабейне многим вождям. Ведомо, что в Альвинмарке уже есть немало поселений и нашего народа, и эйридхов, и других… И тогда Готлаф ярл решил, что лучше доить двух коров: Эрсфьорд и Бельтабейне, да ещё иметь логово, из которого можно будет ходить в походы. А теперь спросите меня: кто же подкинул сыну Аусгрима такую хорошую мысль? И я не стану тянуть с ответом…