Домби и сын - Чарльз Диккенс

— Здравствуй, Робъ! — отвѣчала оиа, обнимая его. — И этотъ еще станетъ прятаться! Полно Тудль!

Эти слова относились къ м-ру Тудлю, но Робъ не пропустилъ ихъ мимо ушей.

— Какъ? батюшка опять что-нибудь говорилъ противъ меня? — воскликнулъ онъ. — О, какъ это ужасно! провиниться разъ въ жизни, и то слегка, a потомъ знать, что родной отецъ не перестанетъ попрекать тебя этимъ заглаза! Право, готовъ бы, на зло напроказить чего-нибудь.

— Полно, онъ ничего такого не думалъ, — сказала Полли.

— A если не думалъ, такъ зачѣмъ же говорить? Никто не думаетъ обо мнѣ и въ половину такъ дурно, какъ отецъ. Готовъ бы, кажется, шею подставить, лишь бы кто-нибудь снялъ голову!

Маленькіе Тудли вскрикнули при этой отчаянной выходкѣ, и Робъ усилилъ еще болѣе патетическій эффектъ ея, заклкная ихъ не жалѣть брата, и говоря, что, если они добрыя дѣти, такъ должны ненавидѣть его.

Наконецъ, м-ръ Тудль объяснился, Робъ былъ успокоенъ, они пожали другъ другу руки, и согласіе воцарилось въ семьѣ; въ то же время, очень кстати и къ великому удивленію Полли, явилась въ дверяхъ, озирая все общество своею милостивою улыбкою, миссъ Токсъ.

— Какъ поживаете, м-съ Ричардсъ? — сказала она. — A вотъ я пришла навѣстить васъ. Можно войти?

Веселое лицо м-съ Ричардсъ просвѣтлѣло гостепріимною радостью; миссъ Токсъ немедленно пригласили сѣсть; она раскланялась съ м-ромъ Тудлемъ, развязала шляпку и объявила, что, во-первыхъ, хочетъ перецѣловать всѣхъ дѣтей поочередно.

Гонимый судьбою, младшій Тудль, родившійся, по-видимому, подъ несчастною звѣздою, испыталъ неудачу и при этой церемоніи; играя съ шляпою Роба, онъ надвинулъ ее на глаза задомъ напередъ такъ неловко, что не могъ снять; испуганному воображенію его тотчасъ же представилась мрачная картина будущности, — ему показалось, что онъ уже на всю жизнь останется погруженнымъ во мракъ и разлученнымъ съ друзьями и родными, онъ началъ кричать и барахтаться. Освобожденный изъ-подъ шляпы, онъ предсталъ съ краснымъ, вспотѣвшимъ лицомъ и былъ взятъ на руки миссъ Токсъ.

— Вы, я думаю, почти забыли меня? — сказала миссъ Токсъ м-ру Тудлю.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Тудль, — нѣтъ. A съ тѣхъ поръ мы ужъ довольно постарѣли.

— Какъ же вы поживаете? — ласково спросила миссъ Токсъ.

— Слава Богу. Вы какъ? Что, ревматизмъ васъ еще не безпокоитъ? Намъ всѣмъ его не миновать.

— Благодарю васъ, — отвѣчала миссъ Токсъ. — Я съ нимъ еще незнакома.

— Счастливы вы, — сказалъ Тудль. — Въ ваши лѣта много отъ него страдаютъ. Вотъ, мать моя…

И Тудль, встрѣтивши глаза жены, залилъ окончаніе новою кружкою чаю.

— Теперь, м-съ Ричардсъ, — сказала миссъ Токсъ, — скажу вамъ прямо, зачѣмъ я пришла. Вы, вѣроятно, замѣтили, м-съ Ричардсъ, и вы, м-ръ Тудль, что я разошлась немного кое съ кѣмъ изъ моихъ друзей, и что не посѣщаю теперь иныхъ, y которыхъ бывала прежде очень часто.

Полли, съ женскимъ инстинктомъ понявшая въ ту же минуту о чемъ идетъ рѣчь, прищурила глаза въ знакъ того, что понимаетъ миссъ Токсъ. A м-ръ Тудль, не имѣвшій и предчувствія о настоящемъ значеніи ея словъ, вытаращилъ глаза въ знакъ совершеннаго недоумѣнія.

— Что было причиною, возникшей между нами холодности, — продолжала миссъ Токсъ, — объ этомъ говорить нечего и не стоитъ. Довольно, если я скажу, что питаю глубочайшее уваженіе къ м-ру Домби, также и ко всему, что ему близко.

М-ръ Тудль, начинавшій догадываться, покачалъ головою и сказалъ, что слышалъ объ этомъ, и что, по его мнѣнію, съ м-ромъ Домби трудно ладить.

— Не говорите этого, прошу васъ, — возразила миссъ Токсъ. — Не говорите мнѣ этого никогда. Мнѣ это непріятно слышать.

М-ръ Тудль, ни мало не сомйѣвавшійся, что замѣчаніе его будетъ принято благосклонно, былъ ужасно сконфуженъ.

— Вотъ что я хотѣла вамъ сказать, м-съ Ричардсъ, и вамъ, м-ръ Тудль: всякое извѣстіе о томъ, какъ поживаетъ семейство м-ра Домби, будетъ для меня очень пріятно, и я всегда рада побесѣдовать съ м-съ Ричардсъ объ ихъ семьѣ и вспомянуть прошлое время. Мы съ м-съ Ричардсъ всегда жили въ ладу, и я жалѣю, что не сблизилась съ нею тогда больше, въ чемъ сама виновата. Теперь, по крайней мѣрѣ, она, вѣрно, не откажетъ мнѣ въ дружбѣ и позволитъ посѣщать ее и быть y нея, какъ дома?

Полли была очень рада и изъявила свое согласіе на дружбу. М-ръ Тудль не могъ дать себѣ отчета, радъ онъ или нѣтъ, и потому сохранилъ глупѣйшее спокойствіе.

— Вы знаете, м-съ Ричардсъ, и вы, м-ръ Тудль, — продолжала миссъ Токсъ, — я могу вамъ быть кое въ чемъ полезна, если вы хотите не считать меня чужою. Я могу, напримѣръ, учить вашихъ малютокъ. Если позволите, я принесу имъ книжекъ, и вы увидите, въ вечеръ-другой, сколько онѣ узнаютъ. Только я не хочу вамъ мѣшать, не хочу, чтобы вы считали меня гостьей; вы пожалуйста ые церемоньтесь, м-съ Ричардсъ: штопайте себѣ, шейте, кормите дѣтей, дѣлайте, что вамъ нужно: да и вы, м-ръ Тудль, не чинитесь: закурите вашу трубку.

— Благодарю васъ, — проговорилъ Тудль.

— Чистосердечно говорю вамъ, — продолжала миссъ Токсъ, — что я буду въ восторгѣ, если мнѣ удастся передать кое-какія познанія вашимъ дѣткамъ, и сочту себя щедро вознагражденною, если вы просто, безъ обиняковъ, согласны на мое предложеніе.

Сдѣлка была тутъ же утверждена, и миссъ Токсъ въ ту же минуту почувствовала себя до такой степени дома, что немедленно сдѣлала экзаменъ всѣмъ дѣтямъ и записала ихъ имена, возрастъ и познанія. Экзаменъ и бесѣда задержали ее y Тудлей такъ долго, что ей уже поздно было идти домой одной. Точильщикъ былъ еще здѣсь и учтиво предложилъ проводить ее, на что она съ удовольствіемъ согласилась.

Простившись съ Тудлемъ и Полли и перецѣловавши всѣхъ дѣтей, миссъ Токсъ ушла съ такимъ легкимъ сердцемъ, что м-съ Чиккъ обидѣлась бы, если бы его взвѣсила.

Скромный Робъ хотѣлъ идти позади миссъ Токсъ, но она заставила его идти рядомъ и вступила съ нимъ въ долгій разговоръ.

— Очень рада съ вами познакомиться, — сказала она y своего порога. — Надѣюсь, мы будемъ друзьями, и вы посѣтите меня. Завели ли вы денежную шкатулку?

— Завелъ миледи, — отвѣчалъ Робинъ, — и ужъ давненько. Я накопилъ деньженокъ на черный день и собираюсь положить ихъ въ банкъ.

— Доброе дѣло, доброе дѣло. Рада слышать отъ васъ такія рѣчи. Положите туда и эту полкрону.

— Много вамъ благодаренъ, миледи; но мнѣ, право, совѣстно, что вы тратитесь изъ-за меня.

— Не безпокойтесь, мой милый: эта бездѣлица меня не разоритъ, и вы должны ее принять въ знакъ моего расположенія, иначе я стала бы сердиться. Прощайте, Робинъ.

— Прощайте, миледи. Покорно благодарю.

Вслѣдъ затѣмъ мальчишка размѣнялъ подаренную монету и мигомъ проигралъ всѣ деньги. Правила чести и благородства никогда не преподавались въ заведеніи Благотворительнаго Точильщика. Преобладающей системой въ этой школѣ было лицемѣріе, прививавшееся съ огромнымъ успѣхомъ, такъ что родители и покровители питомцевъ, окончившихъ здѣсь свой курсъ, разсуждали ииой разъ, что ужъ лучше оставлять дѣтей безъ всякаго воспитанія, если оно приноситъ такіе горькіе плоды. Другіе, болѣе основательные, догадывались, что воспитаніе должно быть улучшено, и въ ожиденіи такого улучшенія немилосердно бранили заведеніе Благотворительнаго Точильщика. Между тѣмъ опытные начальники знаменитой школы всегда умѣли вывертываться, указывая обвинителямъ на тѣхъ изъ своихъ бывшихъ учениковъ, которые какимъ-нибудь чудомъ спаслись отъ нравственной порчи и занимали въ обществѣ почетныя мѣста. Такія указанія ставили втупикъ всевозможныхъ клеветниковъ, и слава учебнаго заведенія возростала годъ отъ году съ неимовѣрнымъ успѣхомъ. Да здравствуютъ всѣ на свѣтѣ Благотворительные Точильщики!

Глава XXXIX

Дальнѣйшія приключенія капитана Эдуарда Куттля, морехода

Быстро летѣло впередъ ничѣмъ неудержимое время, и, наконецъ, былъ почти на исходѣ роковой годъ, назначенный старымъ Соломономъ для вскрытія запечатаннаго пакета, оставленнаго при письмѣ испытанному другу. По мѣрѣ приближенія завѣтнаго срока, капитанъ Куттль чаще и чаще смотрѣлъ по вечерамъ на таинственную бумагу, и душой его овладѣвало невыразимое безпокойство.

Но вскрыть документъ однимъ часомъ раньше назначеннаго срока было для честнаго капитана такою же невозможностью, какъ вскрыть самого себня для анатомическихъ наблюденій. Онъ ограничивался только тѣмъ, что выкладывалъ по временамъ таинственный пакетъ на столъ, закуривалъ трубку и сидѣлъ по цѣлымъ часамъ съ безмолвною важностью. Случалось, послѣ болѣе или менѣе продолжительныхъ созерцаній черезъ кольца табачнаго дыма, капитанъ постепенно начиналъ отодвигать свой стулъ, какъ будто желая высвободиться изъ-подъ чарующаго вліянія рокового документа. Напрасное покушеніе! документъ мерещился ему на потолкѣ, на обояхъ и даже на пылающихъ угляхъ затопленнаго камина.