Идущая - Мария Капшина

Стена слева острым углом отогнулась в сторону, и Реана вышла на небольшой треугольный лоскуток пространства, претендующий на звание площади. Знакомое место. Нырнувшая влево и назад улочка уводила к причалам, а прямо поблескивала булыжной мостовой улица, вливающаяся через два квартала в площадь Зорь. Реана приостановилась, вглядываясь вперед. Перемигивался бликами полированный камень крыш, ослепительно плавились под солнцем шпили и флюгера; сразу за той башенкой поодаль, с лепниной по углам, должна быть и сама площадь с храмом в центре. Центральный купол, увенчанный знаком весов Тиарсе, виден издалека.

Реана моргнула. Дальше башенки — оглушающе бездонное и синее небо. И от этой синевы девушке вдруг сделалось не по себе, но смутное чувство ушло столь же неожиданно, как и возникло. Она поспешила вперед, стремясь скорее миновать эти злосчастные два квартала и воображая, как откроет знакомую дверь, взбежит по неправдоподобно крутой и узкой винтовой лестнице и как удивится и обрадуется Нанжин, хотя и не подаст виду, а прочитает очередную отповедь за неосмотрительность и беспечность…

Реана оставила слева башенку с лепниной и застыла на месте. Да, башенка высилась у края площади — просторной, светлой площади Зорь. Ещё более просторной теперь, чем два месяца назад. Воздушная громада Арна больше не занимала её центр. Храма не было. Торчала половина одной из колонн, словно обломок сломанного дерева. На месте колоннады бугрился булыжник. Дико торчали остатки внешних стен, местами снесённых до основания, чернело пепелище на месте сада. Выжженный пустырь ограничивался корявым, закопчённым прямоугольником битого камня. На пепелище мертво чернели поваленные, надломленные деревья, торчали обугленные пни разной высоты; искорёженные стволы, обломки мрамора, вздыбленные плиты дорожек, толстый слой золы поверх, стирающий острые грани.

И солнце — равнодушное, слепое солнце — с безжалостной яркостью освещающее весь этот кем-то замороженный хаос, выделяющее, подчеркивающее каждую мелочь, как режущий глаза свет дезинфицированно белой операционной.

А ближе к центру громоздилось нечто, больше похожее на полусгнивший зуб доисторического чудовища — остатки правого крыла храма, звонница. Покрытые копотью камни венчались почему-то уцелевшими массивными столбами с перекладиной между ними, державшей прежде колокола. Сама каменная балка была надломлена посредине, и всё сооружение корчило из себя нелепую букву "М".

Мыслей не было. Эмоции пронеслись смерчем: удивление, нежелание поверить и страх, боль, возмущение, ярость, имя "Шегдар"… Потом смерч умер и не оставил после себя ничего. Девушка постояла ещё пару секунд, направилась туда, где были ворота, пошла — перешагивая, обходя, подныривая, пачкая руки. Под ноги попадались осколки керамики, закопчённые так, что нельзя было разобрать цветов, куски стекла — или такие же густо-чёрные, или расплавленные, бесформенные и вспузырившиеся. Вон те торчащие из земли металлические прутья с сидящим голубем, болезненно белым в сравнении со всем прочим, остались от ажурной беседки. А там, на месте похожей на воронку от снаряда ямы, веяло свежестью от пруда с кувшинками и земляникой на берегу.

На месте самого здания громоздилась мешанина из битого камня, металла и как-то уцелевших огрызков дерева, ещё не растащенных по городским поленницам. Девушка обошла всё это стороной. Не потому, что опасалась переломать ноги в скрытых под слоем пепла ямах. Она об этом не думала. Не думала ни о чем.

Один раз она всё-таки упала: уже у противоположного края — возле бывшей "тихой двери", калитки, через которую в запретные дни сбегали в город ачаро. Калитку запирали, зная об этой привычке студентов, но у Кёдзана, например, был свой ключ. И как он его раздобыл?.. Какой-то камень качнулся под ногой, и девушка приземлилась на колено. Встав, она механически махнула рукой по штанине, ничего этим не добилась, но и тем удовольствовалась. Девушка перешагнула через торчащий угол плиты, свернула и пошла вдоль разрушенной стены. Дальше часть стены метра в три длиной почти полностью уцелела, и по верхнему её краю тянулся сохранившийся узор из переплетённых металлических прутьев. Один конец плетенки ещё держался, а большая часть оборвалась и свисала до земли, изогнувшись и топорща концы разломившихся прутьев. Реана остановила — всего на несколько секунд — свое бездумное перемещёние, и этих секунд хватило, чтобы появилась, наконец, мысль, которой, по совести, стоило появиться сразу же. Нужно узнать, что, дьявол его побери, здесь случилось!

Реана оглянулась. Метрах в десяти от неё, у края площади, тяжело ступая на неподвижные стопы, грузно переваливаясь и расставив от боков руки, шла женщина неопределённого, но явно не юного возраста. На голове у нее было наверчено что-то аляповато-цветастое, на левое ухо, выбившись, свисала замусоленная прядь.

Реана подошла, поздоровалась:

— Век здравствовать, почтенная.

Женщины остановилась, провела рукой по красному из-под пудры лбу над бровями, сведёнными почти на нет выщипыванием, примостила обе руки туда, где у людей бывает талия, окинула девушку взглядом из-под вспухших век и, наконец, ответила.

— А и тебе того же. А чего надо-то? Ты, я гляжу, нездешняя. Городских я почитай всех знаю.

— Нездешняя, — согласилась Реана, на ходу сочиняя правдоподобную историю: эта всезнающая кумушка не преминет вытянуть из неё всю подноготную. — Я паломница, шла поклониться святым местам, а здесь… — Реана кивнула на горелое. — Ты не расскажешь, что случилось?

— Отчего ж не рассказать, расскажу, — с готовностью согласилась кумушка. — Меня звать Лтэта. А ты?

— Лэн.

— И имя не наше, — удовлетворенно кивнула Лтэта. — Видно, что издалека. Хотя, имена нынче какие хотят, те дитям и дают. Взять хоть соседку мою: у ней сын…

— И всё-таки, — перебила Реана, — что случилось с Арном?

— С Арном? Это с храмом-то? Ну как же — что? Сожгли Арн. Был вот и нету. Пришли… когда ж это? Давно уж. Да вот когда племяш мой ногу сломал, луны с две сменилось.

— Да что случилось-то?

— Случилось-то? Известно что: за кошкой племяш гонялся — и на что ему кошка, спроси? — такой сорвиголова… На крышу за ней полез, да и…

— Не с племянником что случилось, — прервала её Реана, стараясь не вскипеть. — С Арном что?

— Так я ж рассказываю! — возмутилась Лтэта. — Ты не перебивай, деточка, не перебивай. Вот я ж говорю: аккурат когда Чaроф ногу-то сломал, солдаты и пришли, его святейшества святое воинство, да хранят его Вечные от всяких напастей! Такие уж все молодцы, все одеты одинаково, и идут все в ногу, ни один не запнется! Так пришли, значит, они, собрали народ на площади, да начальник ихний и объявил, что в храме мол в нашем еретики скрываются, значит, чтоб их, нечестивцев, Таго покарал! И обряды свои богопротивные проводят, и детей неповинных демонам скармливают! Ты ж подумай только, детонька: в Арне! На святой земле! И как у них ноги не отсохли, простите, Вечные! И сказали ещё, что сам Нанжин нечестивцам покровитель и помощник первый!