Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев

– Андриян, в чём дело? Что вас не устраивает?

– Владимир Фёдорович, мы научёны не обличать и не корить, но мы здесь не останемся, нам здесь не нравится, и нас нихто не убедит.

– Но ты хороше́нь подумай, у вас всё уже есть, толькя жить да жить. Уедешь – отца обидишь, а ето некрасиво.

– Да, я знаю, но у нас здесь сто процентов никакой перспективы нету.

– А там что, в Уругвае, у вас лучше, что ли?

– Ето не то слово. Я там за ночь могу тысячу – полторы долларов сделать, за ночь, а здесь за год. И там мы свободны, а здесь нет.

– Но как так? Здесь тоже занимайся чем хошь.

– Нет, Владимир Фёдорович, я вам расскажу факт. Вон живут в деревнях, дед с бабкой посадили картошки, уродивша хоро́ша картошка, пришло время копать. Подъехали молодсы́, копают картошку у деда, он видит, что остался без картошки, подходит к ребятам и спрашивает: «А можно мне покопать?» Ему отвечают: «Пожалуйста, сколь хошь, всем хватит, дедушка». А вот на днях в Абакане один старовер привёз моркови на рынок и стал продавать чуть подешевле, к нему подошли и сказали: «Зачем продаёшь дешевле?», и всю морковь разбросали и растоптали и предупредили: «Ишо повторится – изобьём». Ну и кака́ гарантия здесь жить? Поетому тятя и залез в тайгу, и наши староверы почему прятаются по тайгам.

– Но мы вас не бросим и во всем поможем.

– Владимир Фёдорович, ето всё слова, нам одних веников хватает.

Абрикосову стало неудобно.

– Но сам знаешь, Андриян. А ты, Георгий?

– А что я, меня отец вызывает: мать больная.

– Ну вот, Владимир Фёдорович, я остаюсь сиротой с малыми детками, Никит и Ларивон тоже заявили: всё равно уедут, один Софоний со мной, и то понятно, что из-за девушки.

Он у него стал спрашивать:

– Как ты, Софоний?

– Я остаюсь, мне здесь нравится: хоть сколь беги.

– Ну вот, Данила, Софоний прав: хоть сколь беги.

– Но, Владимир Фёдорович, как теперь я буду строить? Я не могу чижёла ничего делать.

– Да об етим не заботься, я найду строителяв, и построют тебе дом.

– А как платить?

– Да не беспокойся, всё решим.

– Ну хорошо, решай. Владимир Фёдорович, пожалуйста, узнай насчёт наших документов, а то через месяц я уже нелегал.

– Хорошо, я всё узнаю.

Мы продолжаем строить, погреб сделали, фундамент залили. Толькя стали оснавывать стены, приезжает Рассолов, нервный.

– Вы что, Данила, спите? Зима на носу, у вас дом неготовый!

– Но мы же косили сено.

– Да хрен с сеном, сено мы привезём, дом надо скорея, а то зима захватит.

– Александр Григорьевич, вся Россия так и проживала, и мы не можем изменить святую традицию, а наоборот, сохранять её, и лезли мы в тайгу именно за етим.

– Но я, Данила, предупреждаю за время: вам же худо будет. Данила, что случилось? Андриян с Георгиям тебя покидают?

– Да, не видят здесь никакой перспективы.

– Данила, надо быть построже с ними, вон у меня сынок тоже бесится, и приходится воевать с нём. Данила, вас вызывают в Красноярск УФМС, и Андриянову дочь надо оформить, а то у ней нету свидетельство рождение.

– А чё, наши документы ишо не пришли?

– Да нет.

– Значит, мне надо выезжать в Уругвай поновить паспорт.

– А что уругвайскоя посёльство?

– А я лицо без гражданства, мне может его поновить толькя МИД Уругвая.

– Ну, смотри сам.

И он ушёл. Значит, Абрикосов разразил уже и Рассолова. Да, так трудно будет жить. Но почему так? Куда лучше жить дружно и быть друг за друга, а то вечныя везде интриги, всё каждый что-то выгадывает, и зачем? Умной головой толькя подумать: добро делай – добро и получишь.

Коля год не прожил и уже хочет уходить, и всё винит Абрикосова. Как-то раз спросил у Коле:

– Коля, подскажи. Вы с Енисею из тайги, там тоже есть староверы?

– Да, очень много.

– Но и как бы возле них устроиться?

– О, ето сурьёзноя дело. Вас нихто не примет, все живут своим кланом. Да ишо мало добра: оне сэлый год готовют пушнину, ну всё, что ценно, и везут в город, а там гуляют месяц-два, а потом снова едут в тайгу на год.

– Да, нехорошая новость, и ето нам не нужноя.

А Софоний рассказывает. Он был в Солнечным, к ним попасть трудно, там живут воздоржно, даже не берут паспорта, считают за грех. Он сполюбил девушку, ей пятнадцать лет, ето будут Черепановы. Нам ета фамилия знакома, оне с Алтая, и часть из них попала с нашими в США. Их три сестры, и оне собираются в монастырь на Дубче́с. Да, значит, порядошна семья. Ну, дай бы Бог, чтобы у них сошлось.

9

Я все эти дни ходил мучно́й[416]. Что делать? Етот рай неохота покидать, и знаю, здесь с долгами не расшитаюсь, а етого нельзя допустить. Моё убежища – ето речушка, и часто ко мне приходила Марфа и всё приспрашивалась:

– Что с тобой, милый Терентьевич?

– Да вот решаю, как поступить, Маша.

– Ну и что надумал?

– Да надо действовать.

– А что?

– А вот последнюю силу положу. Оне собираются уезжать, но я их опережу. Я им создам там систему, чтобы оне все жили вместе, а мы с тобой будем жить здесь, и Софоний с нами. А ета система она нам нужная, чем-то надо отдавать долги, а здесь на самом деле неоткуда рашшитывать, а там ето будет доступно. Ну, и книгу надо писать, может, и ето что-нибудь поможет. Ольга Геннадьевна хочет помогчи перевести на английский и на испанский, а ето очень важно, можно сделать презентацию в США и в Испании. Сама знаешь, для нашай жизни ничего не надо придумывать, а писать толькя правду. А жизнь наша, сама знаешь, вся в событьях, и с етим помрём, наверно.

– Да, ты прав, Терентьевич, и сколь уже тебя просют, чтобы писал. Как я помню, уже четырнадцать лет, ето было в 95-м году. И я уверена в тебя, у тебя получится, и потомству останется история. Давай начинай, мы все тебя поддоржим.

– Ну, Маша, спаси Христос за доверия. Но знай, мне надо большую консентрацию и я должен быть один. И на ето я избираю Аргентину, Танин дом, и заодне́мя разберусь, каки́ для нас перспективы там есть.

– Ну что, поезжай, а мы будем Бога просить, чтобы всё хорошо вышло.

– Хорошо. Ну, моё золотса, – и мы обои заплакали.

На другой день приходит Андриян и Георгий, я им говорю:

– Вы собрались, а я уже буду там.

– Как так?

– А вот так. У меня паспорт через месяц прострачивается, мне надо ехать его поновлять, и я останусь у Татьяне книгу писать и заодни́мя рассмотрюсь, чем заняться.

– Тятя, но я поеду в Уругвай, я должен разобраться с етой коррупсыяй.

– Андриян, не чуди.

– Тятя, я не могу так жить. Невинныя сидят и гниют в тюрмах, а коррупсионеры продолжают на воле, продолжают дальше, топют невинных. Я мог бы толькя просидеть двадцать четыре часа, но я просидел три месяца, я специально ето сделал, и теперь мне всё известно, хто в чём заморанной, даже знаю, каки́ судьи подкупаются и садют невинных.

– Но, Андриян, знаешь, как ето опасно?

– Да, знаю, но и знаю, как их словить.

– Но смотри сам. А как вы думаете поехать, ведь деняг ни копейки?

– Да сам не знаю.

– Ну, вот что я тебе советую. Поезжай один, а семья пускай останется. Как ни говори, здесь у нас продукту на год и в тепле, а я постараюсь в Москве деняг вам раздобыть. Готовьте сарафаньяв, наших рубашак, а я раздобуду, куда сдать. Храмов много, и есть куда обратиться.

– Да, тятя, план хороший, но как я без Неониле буду жить?

– Андриян, но са́мо лёгко вытерпеть ето одному. Хорошо, мы подумаем. А ты, Георгий, жди моего звонка.

– Хорошо, тятенькя, будем ждать.

– А Неонила поедет со мной, я ей оформлю свидетельство рождение.

Мне было обидно все ети дни. Уже начала осень, опять всё красиво. Андриян копал у себя погреб и попросил Софония, чтобы помог.

На третьяй день приходит Абрикосов и рассказывает:

– Данила, я тебе нашёл строителей-староверов, оне тебе построют за пятнадцать дней, и берут всего сто тысяч рублей.

– Ну вот, договаривайся немедленно, а я выезжаю в Уругвай поновить паспорт, и займи мне десять тысяч рублей.

– Хорошо, возми.

– А когда вы выезжаете, Владимир Фёдорович?

– Прямо чичас, у меня гости на Таловке.

– А вы можете подождать с часок?

– Да, подождём, Данила, но вы доложны подъехать на Ак-Хем.

Я стал собираться, но у меня сердце ныло. Куда ни зглянешь – слёзы пробивают, всех жалко, ну что поделаешь… Марфа собралась провожать до Ак-Хема, и детки также. Плывём до Ак-Хема, я вижу: у Марфе слёзы текут. У меня сердце сжалось.

Приехали на Ак-Хем, нас уже ждут, вышли все провожать. Смотрю, и Елена плачет, Марфа туда же. Я подошёл, всех обнимал, целовал и наказывал набрать терпление и Бога молить. Но ето расставанья было нелёгкоя, я все силы ложил, чтобы не заплакать, и Андрияна просил достроить дом и баню, он обещал. Я сял в катер – и Ваня с Мастридияй тоже заплакали. Мне стало худо, и мы поплыли, а нас долго провожали.

Через два часа мы приплыли на Таловку, уже вечером. Абрикосов дал нам дом с Неонилой, а сам, сказал, ночует с гостями на большим катере. Но как странно: Абрикосов доверил нам свой дом, он вообче не любит посторонним дом доверять.