Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[7]
— В комнате, — вспоминал Могилёв, — стало совсем тихо.
«И что же… было дальше?» — робко спросила Лиза. Марк пожал плечами.
«А дальше мы ушли, — пояснил он. — Будто что другое оставалось! Она ведь шальная, только гляньте на неё! У неё от её активизма крышу-то совсем сносит! Она мне и выхода другого не дала! Ну, или «он», чёрт бы «его» совсем побрал…»
«Что, наш «Керенский» прямо так и сможет организовать митинг через два дня?» — вполголоса усомнился Иван, ни к кому не обращаясь.
«Да легко! — откликнулся «Керенский». — Кстати, меня уже пригласили на интервью на «Голос провинции», вы в курсе? Иду к ним после обеда».
«Гадкое радио», — пробормотал Алёша.
«Гадкое! — согласилась Ада. — Но, знаешь, мне выбирать не приходилось, на другое не позвали. А в бою все средства хороши».
Марта — этого никто не ждал — вдруг встала со своего места.
«Вы не понимаете! — заговорила она высоким, дрожащим голосом. — Вы не понимаете, какую огромную глупость собираетесь сделать! Зачем я только вчера голосовала «за»… Как вы можете сравнивать эту… мелочь, обычную житейскую мелочь, которая могла со мной случиться и даже не случилась, с… хаосом, а хаос — будет, если так пойдёт и дальше!»
«Бедная, милая, — произнёс я, глядя на неё, будто думая вслух, но отчётливо. — Ты всё же пошла по стопам «Вечной Сонечки», как этому ни сопротивлялась».
Не уверен, что кто-либо обратил внимание на мои слова, потому что Ада, к нашему общему изумлению, подошла к Марте, взяла ту за руку, усадила вновь и, сев рядом — ей освободили табурет, — принялась что-то шептать на ухо, поглаживая руку. Это было так удивительно, так неожиданно именно от неё, так… по-женски! Ну, или по-мужски, не могу судить…
«Никакого большого хаоса не будет, — прокомментировал Марк, хмурясь. — Будет, как его, цирк с конями. Кончится, скорей всего, пшиком: побузят и разбегутся. Бугра, когда пойдёт такая музыка, наверное, турнут. Ну, царя, само собой, тоже — хотя тут как повезёт…»
«… А нам всем на защите устроят знатный гевалт, — закончил Герш. — Значит, судьба!»
Ада отвлеклась от Марты и быстро провела ладонями по лицу жестом умывающегося человека, будто стремясь вытереть покрасневшие глаза.
«Никакой судьбы, — ответила она сухим голосом. — Человек сам кузнец своего счастья и несчастья, простите за лозунг. Если сейчас Андрей Михайлович скажет, что он против, то я всё отменю».
«Господь с вами! — отозвался я, разведя руками. — Я не скажу. Не такие уж плохие условия вы ему предложили, и, знаете, пришло время моим коллегам хотя бы немного учиться разговаривать со студентами и слышать студентов. «Гевалт» в ваш адрес меня, правда, беспокоит, вы его не заслужили…»
«А вы, государь, не заслужили из-за нашего активизма рисковать своей карьерой», — пробормотал Алёша.
«Да, — негромко согласилась Марта. — И испытывать боли в сердце…»
Я нечаянно посмотрел на Ивана: тот переводил взгляд с одного на другую и будто о чём-то думал, что-то соображал…
[8]
— Тут снова, как на грех, зазвонил мой телефон, будь он совсем неладен!
«Дайте его мне, — почти прорычал Кошт. — Кто б там ни был, я его предупрежу, что ноги ему вырву и в зад засуну».
Я, однако, отказался от этого заманчивого предложения, а взял трубку сам, при этом нажав кнопку громкой связи.
Звонила Суворина, которая, не дав мне и слова сказать, начала настойчиво, приказным тоном:
«Андрей Михайлович, напоминаю вам, что жду вашего отчёта о деятельности группы завтра после обеда!»
«Помню», — немногословно подтвердил я.
«Очень рада, что помните! Заодно и на приказе распишетесь: о том, что ознакомлены…»
«Что ещё за приказ?» — озадачился я. Но «временная начальница» уже положила трубку.
«Вашбродь! — весело окликнул меня Марк, когда я закончил этот звонок. — А давайте я завтра на факультете устрою микродиверсию? И будет им не до ваших отчётов!»
«Как это — микродиверсию?» — не понял я.
«Ну — дрожжи в туалет спущу! — охотно пояснил Марк. — Или масло разолью в коридоре. Или замочную скважину залеплю «холодной сваркой». А это, считайте, всё: замóк накроется медным женским тазом! Дверь сутки будут менять, не меньше».
«Нет-нет! — поразился я. — Господь с вами! Ничего такого, честное слово, не нужно. Правильно про вас предсказал Сергей Карлович: ещё шаг, и вы окна станете бить!»
«Может, и станем, — холодно подтвердила Ада. — Меня больше беспокоит этот самый приказ, который вас просят подписать. Как вы думаете: на выговор? Они пошли на вас в атаку?»
Я невесело усмехнулся:
«Ну, уж едва ли на премию…»
Ада меж тем, не тратя лишних слов, подошла к единственному окну и набирала чей-то номер. Оказалось, Настин. Вот староста группы уже разговаривала с моей аспиранткой — использую слово за неимением лучшего, ставлю рядом с ним мысленный знак вопроса — и вежливо просила её зайти на кафедру, а то в деканат, и по возможности разузнать: что за приказ издан Ангелиной Марковной по мою душу? Настя пообещала всё выяснить в скором времени.
Альфред, который всё это время молчал, откашлялся и заявил:
«У меня есть идея! Но прежде чем её озвучить, я бы отлучился… А где здесь, извините, э-э-э, места общего пользования?»
«В конце коридора направо», — коротко пояснил Марк.
Мы не успели проводить выходящего Альфреда взглядом, как телефон старосты группы сигнализировал о новом сообщении.
«Анастасия Николаевна прислала фото, — пояснила Ада. Близоруко щурясь, она попробовала увеличить фотографию на экране, и, справившись с этим, воскликнула совсем не женственно:
«Мать — вашу — за — ногу!»
Без долгих слов она протянула мне свой телефон. На фотографии распоряжения, которое было размещено прямо на доске объявлений, рядом с расписанием занятий — невиданный, можно сказать, случай, — я прочитал, что мне действительно объявлен выговор: за грубое пренебрежение профессиональной этикой при работе с аспирантами Кафедры отечественной истории. Учитывая, что аспирантка на кафедре в тот момент числилась ровно одна, несложно было догадаться, при работе с кем именно я пренебрёг профессиональной этикой.
«Ада была совершенно права, — грустно подтвердил я всем, возвращая девушке телефон. — На меня пошли в атаку. Ещё два снаряда — и «уноси готовенького», как пел об этом мой тёзка, Андрей Александрович Миронов».
[9]
— Тут, — рассказывал историк, — заговорили едва
