Домби и сын - Чарльз Диккенс

Случилось такъ, что м-ръ Каркеръ прибылъ въ контору въ то самое время, когда капитанъ подошелъ къ дверямъ.

Не отвѣчая ничего на привѣтствіе главнаго приказчика, Куттль съ важнымъ видомъ послѣдовалъ за нимъ въ его кабинетъ.

— Что скажете, капитанъ Куттль? — началъ м-ръ Каркеръ, скидая шляпу и занимая свое обыкновенное мѣсто передъ каминомъ. — Говорите скорѣе: y насъ сегодня бездна хлопотъ.

— Читали вы, сэръ, вчерашнее объявленіе въ газетахъ? — спросилъ капитанъ.

— Читалъ. У нась все приведено въ ясности. Объявленіе подробко и точно. Подписчики должны потерпѣть значительный уронъ. Мы очень жалѣемъ. Что дѣлать? такова жизнь!

Говоря это, м-ръ Каркеръ обрѣзывалъ перочиннымъ ножемъ свои ногти и улыбзлся.

— Чрезвычайно жалѣю о бѣдномъ Гэѣ, — продолжалъ Каркеръ, — и обо всемъ экипажѣ. Были тамъ молодцы, достойные лучшей участи. Что дѣлать? всегда такъ случается. Были цѣлыя семейства. У бѣднаго Гэя ни роду, ни племени: это еще хорошо, капитанъ Куттль!

Каиитанъ держался рукою за подбородокъ и безмолвно смотрѣлъ на приказчика. М-ръ Каркеръ взглянулъ на конторку и взялъ новую газету.

— Вамъ что-нибудь нужно, капитанъ Куттль? — спросилъ онъ улыбаясь и выразительно взглянувъ на дверь.

— Мнѣ бы хотѣлось, сэръ, успокоить свою совѣсть насчетъ одного пункта, который очень меня тревожитъ.

— Это что еще? — съ нетерпѣніемъ воскликнулъ приказчикъ, — не угодно ли вамъ объясниться скорѣе съ вашимъ пунктомъ; я очень занятъ, предупреждаю васъ, капитанъ Куттль.

— Дѣло вотъ видите ли въ чемъ, сэръ, — началъ капитанъ, выступая впередъ, — незадолго до этого несчастнаго путешествія, бѣдный Вал…

— Безъ предисловій, капитанъ Куттль, безъ предисловій, если угодно. Какія тутъ еще несчастныя путешествія? Намъ съ вами, любезный мой капитанъ, нечего толковать о несчастныхъ путешествіяхъ. Раненько вы сегодня запустили за галстукъ, a не то бы вспомнили, что рискъ въ путешествіяхъ одинаковъ вездѣ, на водѣ и на сухомъ пути. Не думаете ли вы, что молодецъ — какъ бишь его? — погибъ отъ противнаго вѣтру, который подулъ на него въ этихъ конторахъ? Фи! Проспитесь хорошенько и выпейте стаканъ содовой воды: это лучшее лѣкарство противъ пункта, который васъ тревожитъ.

— Дружище… — возразилъ капитанъ тихимъ голосомъ, — вы почти были моимъ другомъ, и потому я не прошу извиненія, что это слово сорвалось съ языка; если вы находите удовольствіе въ такихъ шуткахъ, то вы далеко не такой джентльменъ, какимъ я васъ считалъ, и значитъ, я жестоко ошибся. Теперь вотъ въ чемъ дѣло, м-ръ Каркеръ. Незадолго до своего отправленія въ это несчастное путешествіе, бѣдный Вальтеръ говорилъ мнѣ, что его посылаютъ не на добро и совсѣмъ не для того, чтобы онъ составилъ свою карьеру. Я полагалъ, что молодой человѣкъ ошибается и старался его успокоить. Но чтобы самому вѣрнѣе убѣдиться въ своемъ предположеніи, я, за отсутствіемъ вашего адмирала, пришелъ къ вамъ, м-ръ Каркеръ, предложить учтивымъ образомъ два, три вопроса. Теперь, когда все кончилось, и когда уже нѣтъ болѣе никакого спасенія, я рѣшился еще разъ придти къ вамъ, сэръ, и окончательно удостовѣриться, точно ли я не ошибся. Точно ли поступалъ я, какъ слѣдуетъ честному человѣку, когда не открылъ въ свое время опасеній Вальтера его старому дядѣ, и точно ли, наконецъ, по распоряженію фирмы, назначившей молодого человѣка въ Барбадосъ, долженъ былъ раздувать попутный вѣтеръ его паруса? отвѣчайте м-ръ Каркеръ, убѣдительно прошу васъ, отвѣчайте. Вы приняли меня въ ту пору съ большимъ радушіемъ и были со мной очень любезны. Если нынѣшнимъ утромъ самъ я не очень былъ любезенъ по отношенію къ бѣдному моему другу, и если позволилъ себѣ сдѣлать какое-нибудь непріятное замѣчаніе, то мое имя — Эдуардъ Куттль, и я вашъ покорный слуга.

— Капитанъ Куттль, — сказалъ приказчикъ самымъ учтивымъ тономъ, — я долженъ просить васъ сдѣлать мнѣ милость.

— Какую, м-ръ Каркеръ?

— Я долженъ просить васъ объ одолженіи убраться отсюда вонъ и оставить меня въ покоѣ. Проваливайте, куда хотите съ вашей безумной болтовней.

Всѣ морщины на лицѣ капитана побѣлѣли отъ изумленія и наполнились страшнѣйшимъ негодованіемъ. Даже красный экваторъ посреди его лба поблѣднѣлъ, подобно радугѣ между собирающимися облаками.

— Я былъ слишкомъ снисходителенъ, когда вы приходили сюда первый разъ, любезный мой капитанъ Куттль, — продолжалъ Каркеръ, улыбаясь и показывая на дверь. — Вы принадлежите къ хитрой и дерзкой породѣ людей. Если я терпѣлъ васъ, добрый мой капитанъ, то единственно потому, чтобы не вытолкали отсюда въ зашеекъ вашего молодца — какъ бишь его зовутъ? но это былъ первый и послѣдній разъ — слышите ли? — послѣдній. Теперь, не угодно ли вонъ отсюда, добрый мой другъ.

Капитанъ буквально приросъ къ землѣ и потерялъ всякую способность говорить.

— Ступайте, говорю я вамъ, — продолжалъ приказчикъ, загибая руки подъ фалды фрака и раздвинувъ ноги на половикѣ, — ступайте добромъ и не заставляйте прибѣгать къ насильственнымъ мѣрамъ, чтобы васъ выпроводили. Если бы, добрый мой капитанъ, былъ здѣсь м-ръ Домби, вы бы принуждены были выбраться отсюда позорнѣйшимъ образомъ. Я только говорю вамъ: ступайте!

Капитанъ, положивъ свою увѣсистую руку на грудь, смотрѣлъ на Каркера, на стѣны, на потолокъ и опять на Каркера, какъ будто не совсѣмъ ясно представлялъ, куда и въ какое общество занесла его судьба.

— Вы слишкомъ глубоки, добрый мой капитанъ Куттль, но помѣрять васъ, я думаю, все-таки можно хоть изъ удовольствія полюбоваться, что кроется на днѣ вашего глубокомыслія. Я таки, съ вашего позволенія, немножко поизмѣрялъ и васъ, добрый мой капитаиъ, и вашего отсутствующаго пріятеля. Что вы съ нимъ подѣлывали, а?

Опять капитанъ положилъ свою руку на грудь и, вздохнувъ изъ глубины души, едва могъ проговорить шепотомъ: "держись крѣпче!"

— Вы куете безстыдные заговоры, собираетесь на плутовскія совѣщанія, назначаете безсовѣстныя rendez-vous и принимаете въ своемъ вертепѣ простодушныхъ дѣвушекъ, такъ ли капитанъ Куттль? Да послѣ этого надобно быть просто съ мѣднымъ лбомъ, чтобы осмѣлиться придти сюда! Ахъ вы заговорщики! прятальщики! бѣглецы! бездомники! Ступайте вонъ, еще разъ вамъ говорю, или васъ вытолкаютъ за шиворотъ!

— Дружище, — началъ капитанъ, задыхаясь и дрожащимъ голосомъ, — обо многомъ я хотѣлъ бы съ тобой переговорить, но въ эту минуту языкъ мой остается на привязи. Мой молодой другъ, Вальтеръ, потонулъ для меия только прошлою ночью, и я, какъ видишь, стою на экваторѣ. Но ты и я еще живы, любезный мой благодѣтель, и авось корабли наши столкнутся когда-нибудь бортъ о бортъ.

— Не совѣтую тебѣ этого желать, любезный мой другъ, — отвѣчалъ Каркеръ съ тою же саркастическою откровенностью, — наши встрѣчи для тебя не обойдутся даромъ, будь въ этомъ увѣренъ. Человѣкъ я не слишкомъ нравственный; но пока я живъ, и пока есть y меня уши и глаза, я никому въ свѣтѣ не позволю издѣваться надъ домомъ или шутить надъ кѣмъ-нибудь изъ его членовъ. Помни это хорошенько, любезный другъ, и маршъ-маршъ на лѣво кругомъ.

Оглянувшись еще разъ вокругъ себя, капитанъ медленно вышелъ изъ дверей, оставивъ м-ра Каркера передъ каминомъ въ самомъ веселомъ и счастливомъ расположеніи духа, какъ будто душа его была столь же чиста, какъ его блестящее голландское бѣлье.

Проходя черезъ контору, капитанъ инстинктивно взглянулъ на мѣсто, гдѣ сиживалъ бѣдный Вальтеръ; тамъ теперь былъ другой молодой человѣкъ съ прекраснымъ свѣжимъ лицомъ, точь-въ-точь какъ y Вальтера, когда они въ маленькой гостиной откупоривали предпослѣднюю бутылку знаменитой старой мадеры. Сцѣпленіе идей, пробужденныхъ такимъ образомъ, значительно облегчило душу капитана. Мало-по-малу сильный гнѣвъ началъ потухать, и слезы ручьями полились изъ его глазъ.

Возвратившись къ деревянному мичману, капитанъ усѣлся въ углу темнаго магазина, и его негодованіе, при всей напряженности, совершенно уступило мѣсто душевной тоскѣ. Всякая вражда должна была умолкнуть передъ торжественнымъ лицомъ смерти, и никакіе плуты въ свѣтѣ не могли устоять передъ священной памятью отшедшаго друга.

Единственная вещь, которая, независимо отъ погибели Вальтера, представлялась уму капитана съ нѣкоторою ясностью, была та, что вмѣстѣ съ Вальтеромъ погибли для него всѣ связи въ этомъ мірѣ. Онъ упрекалъ себя, и довольно сильно, за содѣйствіе невинному обману Вальтера, но въ то же время, вспоминая о м-рѣ Каркерѣ, извинялъ себя тѣмъ, что приведенъ былъ въ заблужденіе такимъ плутомъ, который могъ опутать самого сатану. М-ръ Домби, тоже какъ его приказчикъ, былъ, очевидно, человѣкомъ недосягаемымъ и недоступнымъ въ человѣческихъ отношеніяхъ. О встрѣчѣ съ Флоренсой теперь, конечно, нельзя было и думать, и баллада о любовныхъ похожденіяхъ Пегги должна быть предана вѣчному забвенію. Думая о всѣхъ этихъ вещахъ и совершенно забывая о собственной обидѣ, капитанъ Куттль пристально и тоскливо смотрѣлъ на мебель темной комнаты, какъ будто видѣлъ въ ней корабельные обломки, въ безпорядкѣ разбросанные передъ его глазами.