Домби и сын - Чарльз Диккенс

Ночь. Осмотрѣвъ великолѣпныя залы преобразованнаго дома, Флоренса уходитъ въ свою комнату, гдѣ заботливость Эдиѳи окружила ее роскошнымъ комфортомъ. Она сбрасываетъ съ себя пышные наряды, надѣваетъ прежнее простое черное платьице и садится читать въ присутствіи Діогена, который моргаетъ и косится на свою хозяйку. Но Флоренса не можетъ читать въ этотъ вечеръ. Домъ ей кажется страннымъ, и громкое эхо пугаетъ ее. Какое-то уныніе давитъ сердце, и ей тяжело, хотя она сама не понимаетъ отчего. Флоренса закрываетъ книгу, и невѣжливый Діогенъ, принимая такое дѣйствіе за поданный сигналъ, кладетъ къ ней на колѣни свои лапы и трется ушами о ея ласкающія руки. Но Флоренса на этотъ разъ не видитъ его ясно: туманъ въ ея глазахъ, и проносятся въ немъ въ видѣ свѣтоносныхъ ангеловъ ея покойный братъ и ея покойная мать. A Вальтеръ, бѣдный, плавающій по бурному морю племянникъ дяди Соля, о, гдѣ бѣдный Вальтеръ?

Майоръ, конечно, ничего этого не знаетъ. Всхрапнувъ часика два, три послѣ полудня, майоръ Багстокъ пообѣдалъ въ своемъ клубѣ и теперь сидитъ за бутылкою вина, осаждая скромнаго молодаго человѣка безчисленными анекдотами о Багстокѣ, сударь мой, который былъ y Домби на свадьбѣ и подружился съ лордомъ Фениксомъ, анаѳемски лукавымъ джентльменомъ. Молодой человѣкъ готовъ бы дать порядочную сумму, чтобы откупиться отъ этихъ анекдотовъ, но… увы! краснорѣчіе брызжетъ фонтанами изъ устъ майора, и онъ, бѣдный юноша съ розовыми щеками, принужденъ сидѣть и слушать. Кузенъ Фениксъ между тѣмъ сидитъ за игорнымъ столомъ въ одномъ почтенномъ домѣ, куда, быть можетъ, ненарокомъ завели его упрямыя ноги.

Ночь, какъ несокрушимый гигантъ, вторгается въ церковь и распространяетъ свое владычество среди безмолвныхъ стѣнъ. Блѣдный разсвѣтъ опять заглядываетъ въ окна и, уступая мѣсто дню, подсматриваетъ, какъ ночь удаляется подъ своды, идетъ за нею, прогоняетъ ее и самъ скрывается среди мертвецовъ. Робкія мыши опять собираются вмѣстѣ, заслышавъ шумъ y церковныхъ дверей. М-съ Миффъ и м-ръ Саундсъ, неразлучные какъ супруги, связанные несокрушимой цѣпью, входятъ въ безмолвный храмъ для своихъ обычныхъ занятій. Въ условный часъ опять они на церковной паперти ожидаютъ новаго жениха и новую невѣсту, и опять сей мужъ беретъ сію женщину, и сія женщина беретъ онаго мужа, дабы, какъ гласитъ англиканская формула:

"Отъ сего часа любить и содержать въ болѣзни и въ здоровьи, въ богатствѣ и нищетѣ, въ лѣпотѣ и безобразіи, дондеже смерть ихъ не разлучитъ".

Эти именно слова повторяетъ м-ръ Каркеръ, проѣзжая на другой день въ Сити своей обыкновенной дороіой.

Глава XXXII

Деревянный мичманъ разбивается вдребезги

Прошли цѣлыя недѣли безъ всякой тревоги въ укрѣпленномъ гарнизонѣ, но честный капитанъ Куттль не ослабилъ ни одной изъ благоразумныхъ мѣръ, принятыхъ на случай непріятельскаго нападенія. Настоящая тишина, разсуждалъ капитанъ, была слишкомъ глубока и чудесна, чтобы разсчитывать на ея продолжителыюсть: погода совсѣмъ неожиданно могла перемѣниться, и буйный вѣтеръ утащилъ бы лощеную шляпу на тотъ конецъ свѣта. Постигая въ совершенствѣ неустрашимый и рѣшительный характеръ м-съ Макъ Стингеръ, капитанъ не сомнѣвался, что эта героиня посвятитъ себя его преслѣдованію въ самыхъ сокровенныхъ и недоступныхъ убѣжищахъ. По всѣмъ этимъ причинамъ, капитанъ велъ уединенную и почти затворническую жизнь. Онъ выходилъ только по сумеркамъ, да и то позволялъ себѣ гулять не иначе, какъ по глухимъ и безлюднымъ переулкамъ. Женскія шляпки наводили на него паническій страхъ, какъ будто ихъ носили яростныя львицы. По воскресеньямъ капитанъ не выходилъ никуда, ни по какому поводу.

Возможность сопротивленія, въ случаѣ несчастной встрѣчи съ м-съ Макъ Стингеръ, доброму капитану не приходила и въ голову. Онъ чувствовалъ, что при такой бѣдѣ станетъ вести себя какъ смирная овечка и заранѣе видѣлъ умственнымъ окомъ, какъ его, раба Божія, сажаютъ въ наемную карету и везутъ на Корабельную площадь. Разъ заключенный въ девятый номеръ, онъ погибнетъ на вѣки вѣчные: его шляпу унесутъ, и строжайшій арестъ будетъ его удѣломъ день и ночь подъ бдительнымъ присмотромъ самой м-съ Макъ Стингеръ. Упреки на его голову посыплются въ присутствіи невинныхъ дѣтей, безъ пощады и безъ милосердія. Самъ для себя онъ сдѣлается преступнымъ предметомъ раскаянія и безполезныхъ угрызеній: невинные птенцы станутъ его чуждаться какъ дикаго буки, a мать ихъ въ пойманномъ измѣнникѣ будетъ видѣть ожесточеннаго злодѣя.

Потъ лилъ градомъ съ широкаго чела капитана, какъ скоро эта мрачная картина представлялась его воображенію, и вообще передъ вечеромъ имъ овладѣвало страшное безпокойство, когда онъ готовился выходить изъ своей крѣпости по дѣламъ. Сознавая всю опасность предстоявшаго путешествія, Куттль, по обыкновенію, торжественно прощался съ Точильщикомъ, какъ человѣкъ, который не долженъ болѣе воротиться. Въ эти торжественныя минуты онъ уговаривалъ Робина неуклонно идти по стезямъ добродѣтели, чистить магазинъ, содержать въ исправности мѣдные инструменты и не поминать его лихомъ, если, паче чаянія, онъ пропадетъ безъ вѣсти.

Но чтобы не прекратилось всякое сообщеніе съ внѣшнимъ міромъ въ случаѣ предполагаемаго плѣна, капитанъ, послѣ тяжкихъ и продолжительныхъ размышленій, возымѣлъ, наконецъ, счастливую идею научить Точильщика нѣкоторымъ тайнымъ сигналамъ, которыми тотъ, въ годину бѣдствія, долженъ былъ свидѣтельствовать свое присутствіе и неизмѣнную вѣрность своему командиру. Нѣсколько дней сряду Робинъ, подъ руководствомъ добраго капитана, учился приличнымъ образомъ насвистывать припѣвъ матросской пѣсни: "То-то люли, то-то люли!" И когда, наконецъ, безтолковый ученикъ достигъ въ этомъ искусствѣ удовлетворительнаго совершенства, какое только возможно для сухопутнаго человѣка, капитанъ старался запечатлѣть въ его душѣ слѣдующія таинственныя инструкціи:

— Ну, любезный, такъ слушай же теперь хорошенько! Какъ скоро меня арестуютъ…

— Арестуютъ, капитанъ? — возразилъ Точильщикъ, вытаращивъ глаза.

— Да слушай же, говорятъ тебѣ! Если когда я выйду со двора съ тѣмъ, чтобы къ ужину воротиться домой, и, паче чаянія, не ворочусь, то ты черезъ двадцать четыре часа бѣги на Корабельную площадь и просвисти какъ слѣдуетъ эту пѣсню прямо передъ окнами моей каюты — такъ, разумѣется, какъ будто бы невзначай очутился въ этомъ мѣстѣ, a не то, чтобы нарочно. Понимаешь?

— Понимаю, капитанъ.

— Потомъ, если я отвѣчу тебѣ этимъ же припѣвомъ, ты сейчасъ же отваливай и приходи опять назадъ, черезъ двадцать четыре часа; a если отвѣчу другимъ припѣвомъ, ты лавируй немного поодаль взадъ и впередъ, пока не услышишь дальнѣйшихъ сигналовъ. Понимаешь?

— Не совсѣмъ капитанъ. Что такое лавировать взадъ и впередъ?

— Вотъ тебѣ разъ! Хорошъ дѣтина! Глупъ ты, я вижу, любезный, какъ оселъ! — возгласилъ Куттль съ нѣкоторою горячностью. — Не понимаетъ, что называется, ни аза въ глаза. Ну, ты отойди отъ оконъ, да походи взадъ и впередъ по дорогѣ или по мостовой, a потомъ подойди опять. Понимаешь теперь?

— Понимаю, капитанъ.

— Хорошо, мой милый, очень хорошо, — проговорилъ капитанъ, очевидно, раскаиваясь въ своей горячности.

Но чтобы нагляднымъ образомъ убѣдиться въ понятливости своего ученика, капитань по временамъ, когда вечеромъ двери магазина запирались, дѣлалъ живыя репетиціи этой сцены. Гостиная въ такомъ случаѣ представляла квартиру y м-съ Макъ Стингеръ, a комната съ инструментами Корабельную площадь. Удаляясь въ гостиную, Куттль, черезъ отверстіе, просверленное въ стѣнѣ, наблюдалъ за всѣми изворотами своего союзника, распѣвавшаго матросскую пѣсню, лавировавшаго по предписанной инструкціи и дѣлавшаго таинственные сигналы. Всѣ эти опыты оказались чрезвычайно удачными, и капитанъ, весьма довольный смышленостью Робина, по временамъ, въ знакъ совершеннѣйшаго своего благоволенія, жаловалъ ему шиллинги и полушиллинги, обѣщая впереди еще большую награду за вѣрную службу. Принявъ, такимъ образомъ, всѣ возможныя мѣры на случай предстоящей бѣды, капитанъ чувствовалъ душевное спокойствіе какъ человѣкъ, приготовившій себя ко всѣмъ ударамъ рока.

При всемъ томъ Куттль не искушалъ судьбы ни малѣйшею оплошностью и жилъ, какъ прежде, въ совершенномъ затворничествѣ. На свадьбу м-ра Домби, разумѣется, нельзя было не ѣхать: какъ человѣкъ воспитанный и какъ общій другъ семьи, капитанъ считалъ непремѣннымъ долгомъ засвидѣтельствовать м-ру Домби свое личное уваженіе и ободрить его въ эту торжественную минуту, требовавшую, конечно, присутствія всѣхъ силъ его духа. Со стороны м-съ Макъ Стингеръ нападенія не предвидѣлось, такъ какъ въ тотъ день ей надлежало слушать поученія достоуважаемаго отца Мельхиседека. На всякій случай, однако-жъ, капитанъ, отправляясь въ церковь, наглухо закрылъ окна извозчичьей кареты съ обѣихъ сторонъ.