Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

Путь к мастерству

I

Видавший виды запыленный дормез остановился у гостиницы «Париж», что на углу Большой Морской и Невского. Осторожно, точно пробуя твердость земли, вылез мужчина средних лет. За ним, опираясь на руку спутника, молодая дама в модной парижской шляпке. За ней спрыгнул мальчик лет восьми болезненного вида.

Случилось это в последних числах августа 1785 года.

Приезжий потребовал две хорошие комнаты сроком на месяц, слугу и наемную карету с парой лошадей.

— Прикажете комнаты с обедом? — услужливо склонился хозяин.

— И с хорошим вином…

Какое-то время хозяин поскрипел пером.

— Триста рублей с вашей милости…

Привычным жестом человека, не умеющего торговаться, приезжий раскрыл портмоне…

Назавтра господин с дамой отправились в Канцелярию полицмейстерской части. О подобной надобности напомнил с утра хозяин. С 1719 года в России строго и неуклонно соблюдали указ государя Петра Алексеевича: «Иноземцы, которые приезжать будут… из иностранных государств, являться и приезды свои записывать в Канцелярии полицмейстерских дел, а в той Канцелярии оных допрашивать, откуда и кто приехали, и для чего, и с какими пасами, и допрашивать с обстоятельством…»

В доме на Мойке приезжие дали о себе сведения. Госпожа Гертруда Росси, танцовщица. Родом из Мюнхена. В девичестве имела фамилию Аблехер. Искусству своему начала обучаться в Королевском театре в Неаполе. Там же родился ее сын Карл. Господин Шарль Лепик, танцор, постановщик и сочинитель балетов. Родом из Эльзаса. Мастерству учился у прославленного балетмейстера Новерра. Выступая в Неаполе, встретил госпожу Росси, с которой обвенчался по римско-католическому обряду. Весной 1782 года переехал в Париж, но там пробыл недолго. Из-за козней дансёра Вестриса вынужден был по совету своего учителя отправиться с женой и пасынком в Лондон. В Петербург приехали из Английского королевства, дабы вступить на русскую службу. А поручительное письмо имеют от посланника Ивана Матвеевича Симолина…

Канцелярия полицмейстерских дел объявила: препятствий дансёрам Лепику и Росси не чинить и жительство в столице разрешить.

Теперь иноземным артистам предстояло явиться к князю Николаю Алексеевичу Голицыну, ведавшему в Комитете для управления театральными зрелищами и музыкой.

Представления в Большом Каменном театре давались трижды в неделю. Один день — итальянская труппа. Другой — французская, за которую отвечал камергер Андреян Иванович Дивов. В третий день — труппа русская под надзором Петра Андреевича Мятлева. Каждое представление обязательно завершалось балетом.

В доме князя Голицына на Фонтанке с приезжими заключили первый контракт. По сему контракту велено им обоим «танцевать в больших операх, также танцевать и в больших аллегорических балетах, которые при случае публичной какой ни есть радости сочинены будут, с тем однако же, что те части из оных, в которых он с женою своей употреблен будет, будут сочинены им самим». А жалованье положено им: Лепику — 6000 рублей в год, Росси — 4000 рублей в год, на карету по 500 рублей в год каждому, на квартиру 500 рублей каждому и 70 саженей дров в год обоим. Платье театральное доставляет им дирекция. И еще дается в пользование ложа 2-го яруса ценой в 75 рублей.

А уже утром 3 сентября того же 1785 года служители при полиции — хожалые — разносили по городу печатные афишки: «Комитет имеет честь обнадежить публику, что она вскоре услышит славнейшего певца господина Маркезини и госпожу Тоди и увидит искуснейших дансёров господина Пика и госпожу Росси… таланты во всех родах знаменитыя, которым вся Европа отдает должную справедливость…»

Афишки получали только те, кто жил в городе между Невой и Фоникой. Именно здесь находилась истинная столица империи. Здесь вершились судьбы, устанавливались моды и мнения, царили довольство и веселье. А те, кто жил за Невой, на Петербургской стороне, те должны были заботиться о благополучии и благоденствии Города. Разделение это касалось, правда, только подданных империи. Уроженец Европы, кем бы он ни был, прибыв в Петербург, почти сразу получал право селиться рядом с дворцами и особняками знати. Само иноземное происхождение уже давало привилегию…

Из гостиницы, где одолевали клопы и вечно пахло прогорклым маслом, Лепиково семейство переехало в один из домов позади Каменного театра. Переделанные и перестроенные, они и сейчас стоят вокруг Театральной площади. И старожилы прозывают их «театральными». Новое жилье занимало, скорее всего, целый этаж дома. В одной из зал на половине Гертруды Росси устроили класс для обучения танцам желающих. Сохранился счет за ремонт окон в покоях мадам: за восемь новых рам, с восемью переплетами каждая, а в них богемские стекла, — уплачено 64 рубля. Семья танцоров обживалась и утверждалась в новом для них мире, нарочито подчеркивая и свои денежные возможности, и привычки людей, не умеющих, не желающих считать рубли.

Дневников или каких-нибудь записок месье Лепик и мадам Росси, скорее всего, не вели. Неизвестны нам их приватные письма того времени. Наверное, не было у них в Европе людей, с кем хотели и могли поделиться своими раздумьями и первыми впечатлениями. К счастью для нас, оставил об этом времени свои воспоминания французский посол граф Луи-Филипп Сегюр, прибывший к русскому двору за несколько месяцев до артистов. Конечно, умом, начитанностью, литературным талантом граф превосходил знаменитого танцора, но первые общие впечатления от России двух иностранцев могли быть схожими.

«Петербург представляет уму двойственное зрелище; здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, Скифов и Европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу. С одной стороны, модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища подобные тем, которые увеселяют избранные общества Парижа и Лондона, с другой — купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами. Эта одежда, шерстяная обувь (неизвестные европейцам валенки. — Ю. О.) и род грубого котурна на ногах (лапти с кожаными ремешками вокруг икр породили у француза сравнение с античной обувью. — Ю. О.) напоминают Скифов, Даков, Роксолан и Готов, некогда грозных для римского мира».

Посол не скрывает своего удивления перед открывшимся: вопиющим противостоянием нищеты и роскоши, чудовищным неравенством сословий, непонятностью одежды и обычаев. Россия в его представлении — дикая, непросвещенная страна, способная на самые неожиданные поступки. И даже утонченная литературная форма не в состоянии упрятать страх графа, вот они, новые скифы, даки и готы, способные повторить с цивилизованной Европой то, что они сделали с Римской империей.

Впрочем, семейство Лепика над такими проблемами не задумывается. Для них Россия — обетованная земля, которой нужен их талант и где они могут жить в довольстве и сытости. Ради этого они готовы честно служить в меру своих сил.

Однако даже самые лучшие намерения не облегчают вхождение в новую жизнь,