Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

отказался от своих привязанностей. Творить иначе не мог и не хотел. А переучиваться, переделывать самого себя было слишком поздно. За спиной лежала долгая и нелегко прожитая жизнь.

Вместе с обер-интендантом строений герцога Курляндского состарился и герцог Эрнст Иоганн Бирон. Двадцатилетняя ссылка надломила его. Не физически. Морально. Некогда энергичный, хитрый, расчетливый, он теперь старался как можно меньше заниматься делами, доверяя их старшему сыну Петру. Покойная жизнь в загородных дворцах прельщала бывшего фаворита и правителя огромной России больше, чем разбирательство интриг и ссор мелких курляндских дворянчиков.

Порой герцог и зодчий проводили вместе вечера у жарко полыхавшего камина. Им было что вспомнить, что рассказать друг другу. Два хороших знакомых, много повидавших на своем веку. Но недолго длилась эта идиллия. Летом 1765 года пополз по Митавскому замку слух — мол, жаждет молодой герцог Петр пригласить еще одного архитектора. Помоложе. Стареющий итальянец уже не моден, да и порученные дела исполняет с промедлением. Слух достиг Растрелли и окончательно лишил его покоя. Стало ясно: должность в Митаве не вечна. Следует подыскивать нечто другое, более надежное. А тут как раз удобный случай. Старый герцог решил послать своего обер-интенданта строений в Берлин. Пусть выберет и привезет добротные шелковые ткани для новых интерьеров. Растрелли обрадован. Он использует возможность, чтобы предложить свои услуги Фридриху II.

В европейских гостиных посмеивались над тайными страстями прусского короля: игрой на флейте и писанием стихов. Вместе с тем отдавали должное его покровительству писателям, ученым, философам. Вольтер, Мирабо и даже Руссо прославляли мудрого Фридриха. На милость «просвещенного» европейского монарха понадеялся Растрелли.

Самолюбивый зодчий не мог прибыть в Берлин в роли просителя. Только в ореоле славы своих успехов, своего таланта. Предстояло сначала внушить Фридриху, с каким великим архитектором он будет иметь дело. Во имя этой цели Франческо Бартоломео Растрелли сел за составление самого подробного списка всех строений, которые он возводил, украшал, переделывал. Так родилось известное теперь «Общее описание всех зданий, дворцов и садов, которые я, граф де Растрелли, обер-архитектор двора, построил в течение всего времени, когда я имел честь состоять на службе Их Императорских Величеств Всероссийских…».

…Неторопливо текут мысли, извлекая из самых дальних кладовых памяти картины прошлого. Малая случайная деталь порой способствует воссозданию всей картины. Тянется тоненькая нить, разматывая большой и плотный клубок. Случается, что рвется нить воспоминаний. Что поделаешь, годы берут свое. И тогда архитектор пытается взором окинуть припомнившееся и осознать итог прожитых трудовых лег.

Сорок восемь лет в России. Почти двадцать шесть — работы единолично. Этим можно гордиться.

Своими делами, своими строениями превратил он, Франческо Бартоломео Растрелли, Санкт-Петербург — город-крепость и город-верфь — в город великолепных дворцов и роскошных особняков.

Всплывают в памяти имена, лица учеников, подмастерьев, архитекторов. Со многими довелось ему работать. Кое-кто так и остался способным исполнителем, хорошим чертежником, а некоторые, их было меньшинство, прославили себя как талантливые зодчие. Но теперь, когда время стерло в памяти многие события, он всех их, без разбора, числит своими учениками. И Михаила Земцова, у которого сам учился; и Александра Кокоринова, кончившего московскую архитектурную школу Ухтомского. Самостоятельного, опытного Савву Чевакинского и талантливого Юрия Фельтена. Их и многих других внес Растрелли в свой «Список всех учеников, которых я наставлял в архитектуре…».

Если вдуматься, то смелостью своих архитектурных решений, масштабами строений, размахом замыслов — абсолютно всем оказал он воздействие, и немалое, на современников и последующие поколения архитекторов. Правда, поставленный в особое положение — «обер-архитектора», он заслонял других талантливых мастеров. Но в то же время те, которых Бог обделил талантом, всячески подражали ему, копировали, как умели, его творения, его проекты. В Туле, Калуге, Твери, Казани, Вологде, в Москве и на Украине поднялись дома и храмы «в стиле Растрелли»…

«Общее описание всех зданий…» подходит к концу. Число упомянутых работ уже перевалило на восьмой десяток. Бегло перечисляет бывший обер-архитектор возведенные им особняки вельмож: от Кантемира, сподвижника Петра Великого, до Чоглокова, гофмейстера двора Петра III.

Всем, чем может гордиться русская архитектура середины XVIII столетия, все нашло свое воплощение в его творениях. В историю российской художественной культуры он вписал яркую и запоминающуюся страницу.

…Перебелены «Общее описание…» и «Список всех учеников…», отобраны и уложены в специальные папки лучшие чертежи и рисунки. Можно собираться в путь. Но кто-то влиятельный должен представить его королю.

Сохранилось письмо Растрелли неизвестному адресату.

«Сударь, я был самым чувствительным образом огорчен, узнав от г. Грота о Вашем неожиданном отъезде, и не успел попросить Вас передать мои приветы г. Денгейль. Рукопись, которую я имел честь Вам переслать, это черновик, не приведенный мною в порядок за неимением времени. Я поручаю его Вашим заботам и прошу исправить ошибки, которые Вы там найдете. Вы хорошо заметите, сударь, что в этом Описании я говорю о самом себе, и это для меня неудобно. Прошу Вас об одолжении — исправить это Описание так, чтобы оно излагалось не от моего лица, а анонимно.

Мой дорогой сударь, если Вы дружески ко мне относитесь, прошу Вас прибавить туда такое примечание: „Весьма удивительно, что человек столь способный и создавший столько памятников, отличавшийся отменным прилежанием, человек достойный и не заслуживший ни малейшего упрека за свое поведение находится со своей семьей в положении столь мало завидном и бедственном“».

Господин Грот — скорее всего, тот самый живописец, что работал вместе с архитектором в Царском Селе. Значит, связь с Петербургом еще продолжается. Может, Грот и рекомендовал Франческо Растрелли кому-то из посланцев берлинского двора. Не исключено, что со временем найдутся новые документы и таинственный доброжелатель зодчего «обнаружит» свое имя и звание. А пока письмо и списки отправлены к этому таинственному NN и Франческо Бартоломео Растрелли ждет санного пути, чтобы отправиться в Берлин знакомой дорогой — через Кенигсберг, Данциг, Штеттин.

В Берлине Растрелли встретил Рождество. Была оттепель, и народ до позднего вечера веселился на улицах и площадях. Но все окружающее не затрагивало архитектора. Веселье не шло на ум. Он ждал. Терпеливо, с надеждой на успех, когда его примет Фридрих. День проходил за днем, не принося известий.

Наконец утром 16 января 1766 года у маленького гастхофа, где поселился Растрелли, остановилась карета. Сдержанно поклонившись, придворный вручил архитектору послание короля:

«Господин граф де Растрелли.

Весьма чувствителен к вниманию, которое Вы мне оказали представлением планов главных зданий, выполненных Вами при русском дворе. Я их нашел столь прекрасными, что это будет потерей для публики, если от нее скрыть памятники, столь отмеченные Вашим гением и Вашим талантом в архитектуре. И Вы доставите ей прекраснейший подарок, если Вы дадите их гравировать. Они принесут Вам рукоплескания всех тех, кто понимает в изящных искусствах и науках.

После